Некроманты, алхимики и все остальные (Сборник)

— Все нормально? Мне показалось, кто-то тут бродит…

— Тихо, как в склепе древних, — уверенно заявила женщина.

С сомнением покачав головой, мужчина отстал, замер, настороженно озираясь и перебирая наборные звенья поводьев.

До самого колодца новые пассажиры не подавали признаков жизни. Будто и нет их там. Как бы не задохнулись в подполье, подумала Нирина. Там же склад, а сундукам ветерок не нужен, да и нет его там. Если уж снаружи как на сковороде… Ну ладно, в конце концов, их сюда никто не звал. Сами напросились, значит, должны соображать, как должно в пустыне выживать. Смочив край платка из большой плетеной фляги, она отерла лицо от пыли. Глотнула теплой солоноватой воды.

Пот стекал по шее, спине, нижняя рубаха неприятно липла к коже, но в целом многослойная одежда из легкой невесомой ткани спасала от нестерпимой жары. Солнце налило, отражаясь от вершин барханов, ветер гулял по пустыне, гоняя колючих бегунков и мелкий песок, раздражающий даже зажмуренные глаза.

Лошади привычно брели вслепую, тяжело, но неустанно переставляя ноги, больше ориентируясь на звук и движение поводьев, их глаза прикрывали плотные шоры. Все знакомо и ничуть не неприятно. То есть погода, конечно, неудобство доставляла, но бывало и хуже. Да и красиво. Пусть и выучено до последней песчинки. Все оттенки золотого внизу, голубого наверху и алые, синие и зеленые полотнища фургонов, виляющих меж песчаных гор.

Наконец показался высокий колодезный шпиль. Спустя пару менок свечи караван втянулся на утоптанную глиняную площадку, встал полукругом у большого каменного желоба, прикрытого навесом. Первый караванщик соскочил со скамьи, подошел к собранной из валунов приземистой бочке, сбоку которой торчал рычаг, и с усилием отомкнул скобу. Пара помощников, отирая пот, принялись поднимать и опускать немного ржавую железку, и в желоб спустя миг или два полилась чистая, прохладная вода. От одного ее вида стало менее жарко.

Нирина облегченно откинулась в тень, сбрасывая пропыленную палетту, оставаясь в мгновенно подсыхающей тонкой шелковой рубахе, прикрыла глаза. Потом все же собралась и направилась к колодцу, прихватив бурдюки. Надо проведать гостей, пока солнце в зените и караван отдыхает. Но сначала — лошади.

Весело перекликаясь с возницами и перешучиваясь со сменившимися стражниками охранения, в свою очередь, наполнила кожаные мешки. Парочка подростков, расшалившись, принялась брызгать на подходящих людей, но быстро была поймана матерью и водворена за уши в синий фургон. Вот спасибо мальцам, даже и обливаться не пришлось: весь пот смыли. Мокрая как мышь, Нирина взобралась на скамью, затем, отогнув край зашнурованного полога, нырнула внутрь. В душном сумраке мгновенно споткнулась об один из сундуков, выругалась и попыталась вспомнить, что куда клала. Вот ведь незадача. Какой груз с каким караваном отправила, помнила до сундучка, все договора могла процитировать дословно, а в собственном фургоне навести порядок… Никак не получается!

Ощупью миновав лежанку и полки, на одной из которых стояла клетка с вестником, сияющим в темноте белым оперением, добралась до расставленных в ряд сундуков. Нашарила в единственном открытом, третьем по счету, огарок свечи и огниво. Неловко развернувшись, задела крышку, и та с гулким ударом рухнула, едва не придавив женщине пальцы. Шипя и костеря собственную неуклюжесть, Нирина сунула свечу в фонарик, свисающий с потолка.

Тусклый огонек осветил просторное, но заставленное ларями и завешанное тканью почти под самый полотняный потолок помещение. Нагнувшись, женщина потянула за кольцо, вделанное в гладкие деревянные доски. Приоткрыв люк, нырнула в подпол. На корточках проползла между рядами длинных деревянных сундуков и, протянув руку, нащупала у одной из стен что-то мягкое. Раздался испуганный всхлип, шуршание, и на караванщицу уставились темные глаза.

Метнувшись вперед, Нирина зажала приоткрывшийся рот. Скуластый мальчишка лет десяти захлебнулся испуганным криком.

— Тш-ш-ш, — прошипела женщина, нащупывая фляжку.

Скрутив крышку, поднесла к растрескавшимся губам пассажира. Тот сделал пару глотков, потом молча схватил ее за руки тонкими полупрозрачными пальцами. Худой какой… Потянул в сторону, заставляя коснуться лохматой ткани, прикрывающей второго пассажира. Нирина послушно откинула маскировочный пустынник, и ей вновь захотелось выругаться. Второй гость был без сознания. Притиснув ребенка к сундукам и всучив ему флягу, женщина распотрошила кокон. В темноте не очень понятно было, что с мужчиной, но пульс на бледной даже в сумраке шее был прерывистым, редким, а дыхание — еле заметным. Нащупав заскорузлую повязку на груди, караванщица только вздохнула. Вот за что ей такое наказание?

— Вы куда? — шепотом спросила у мальчишки, затаившего дыхание рядом.

Потом, сообразив, повторила вопрос на местном наречии.

— В Перани, оазис Аран.

— Больше шести дней. Этот не доедет, — заметила Нирина. — Он тебе кто?

— Учитель… — тихо и невнятно, прикусив губу, ответил мальчишка.

— Хм, — вынырнув из подполья, женщина открыла маленький сундучок. Вытянув оттуда несколько мешочков, миску и моток чистого холста, захватила бурдюк со свежей водой и спустилась.

— Отпаивай его, — отдала указание пассажиру. — Вы что, воды вообще с собой не взяли?

Мальчишка только головой помотал, подползая ближе.

— Ну, просто слов нет!

Прислушиваясь к веселой перекличке молодежи у колодца и шуршащим шагам стражников, она принялась за работу. Отмочить, не жалея воды, пропитанные кровью бинты, вспороть тонкую рубаху из дорогой ткани. Обмыть воспаленную кожу вокруг длинных рваных порезов, смешать в миске травы с водой и белой глиной до консистенции мази, нанести на раны, перебинтовать.

Шепотом отругав неумеху, едва не «утопившего» своего спутника, Нирина сама принялась вливать воду тонкой струйкой в приоткрытые губы, с удовлетворением заметив, что дыхание пациента стало более глубоким.

— Ну вот, — прошептала она, — лежи здесь, обтирай ему лицо и смачивай губы. Это-то сможешь?

Мальчишка покивал, и женщина, потирая поясницу, вылезла наружу. Присев на сундук, задумалась. Вот так гости… И раскосоглазый мальчик вовсе не худощав, а просто очень изящен и красив. Той красотой, которой славятся многие старые аланийские семейства. Тонкокостный, белокожий, с темными, густыми, сейчас пропыленными и слипшимися от пота волосами. Глаза, насколько можно разобрать в душном сумраке, темно-темно-синие. Не то чтобы она много коренных аланийцев видела — на свое высокогорье они чужаков не пускали, — но в прилегающем к основанию плато оазисе, где обычно принимали торговые караваны, жили изгои и слуги низшей касты. А мужчина… на ощупь, хм, придворный. Кожа мягкая, бледная, не знающая солнца, мышцы плотные, черты лица… Ну, резкие и острые, не столь аристократичные, как у мальчишки, но опять же не закаленные ветром пустыни. Мозоли на ладонях плотные, только от рукояти клинка и пера, пальцы не заскорузлые, изящные.

Учитель? Ну да, наемный дворцовый работник. А из чьего дворца — уточнять себе дороже. Просто довезем живыми обоих, раз просили.

Нирина откинулась на спину, упершись лопатками в бортик, взмахнула рукой, разгоняя легкий горьковатый аромат лекарственных мазей. Прикрыв глаза, женщина задремала. Жаркое душноватое нутро фургона не доставляло неудобств. Дом ведь — единственный настоящий. Особняк в столице не в счет.

Протяжно перекрикиваясь, возницы начали рассаживаться по фургонам. Глава каравана, хмуро щурясь, заглянул к Нирине, спросил:

— Все так же в конце? Не надоело?

Женщина встала, потянулась, качая головой и приглаживая встрепанные кудри:

— Иногда нужно и разнообразие.

— Пыль глотать? То еще разнообразие. — Широкоплечий индолиец, владелец десяти фургонов, хрустнул пальцами. Сощурил темно-серые глаза.

— Я добра сегодня.

— О, так, может, тогда согласитесь разделить со мной дорогу?

Нирина возмущенно фыркнула, выпихивая черноволосого наглеца из проема и выбираясь на палящее солнце.