Нелюдь

Симфония закончилась. Вступившая в конце музыка оглушила нас гимном вечной жизни…

После поклонов дирижера и оркестра, все встали и пошли к выходу. На лестнице перед гардеробом, когда мы стали спускаться, толпа вновь прижала нас к Юле и Людмиле.

— Осторожнее, здесь ступеньки, — негромко сказала Людмила дочери и крепче подхватила ее под руку.

Спускаться по лестнице вместе, близко прижатыми друг к другу, и молчать было невозможно, и я решился.

— Я заеду к вам завтра, — сказал я, обращаясь к Юле.

— Конечно, — ответили она, не поворачивая в мою сторону лица. Она узнала мой голос, хотя и не видела меня.

— Пойдем скорее, — произнесла Людмила нервно. В этот момент Юля сделала неосторожный шаг, ее нога соскользнула со ступеньки и она качнулась вперед. Вероятно, Людмила все-таки не слишком крепко ее держала, потому что рука Юли выскользнула из руки матери.

Несколько мгновений Юля стояла как бы накренясь, падая, но в эту секунду идущая рядом с ней Хельга инстинктивно подставила руку и перехватила ее, не дав упасть.

Хельга держала Юлю за руку и, неестественно улыбаясь, говорила:

— Осторожнее, что вы… Тут высоко… — Что еще должен сказать любой на ее месте?

Мы с Людмилой тут же тоже подхватили Юлю, и больше она уже не соскальзывая могла спускаться с коварной мраморной лестницы. Люди кругом нас расступились, увидев, что ведут слепую, и мы сошли в гардероб спокойно.

Юля была совсем бледна и дрожала. Все тело ее сотрясалось, ее буквально колотило. Едва дойдя до гардероба, она сказала в пространство:

— Мне нужно сесть… Я не могу идти.

На лбу ее выступили мелкие капельки пота, что говорило о внезапной слабости.

Мы усадили Юлю на банкетку, и гардеробщица принесла стакан воды.

— По-моему, тебе следует проводить их до дома, — сказала Хельга мне на ухо. Я растерянно молчал, подавленный происшедшим. Мне было очевидно, что Юля была сильно напряжена с момента нашей встречи и просто теперь не выдержала этого. Наверняка, она только и думала о том, что вот здесь, в этом зале сижу я со своей новой женщиной… Эта мысль терзала ее, обида глодала сердце. Бедная девочка…

Нельзя было мне с ней встречаться сегодня, подумал я. Хоть это и не от меня зависело, но нельзя же подвергать Юлю сразу стольким эмоциональным потрясениям. Она и так держалась как только могла. Все, что с ней произошло, что она пережила — это и так было достаточно для того, чтобы сойти с ума. А тут еще и я с Хельгой.

— Ты должен проводить их до дома, — тихо повторила Хельга. Она стояла позади меня, и после ее слов я обернулся. Хельга была бледна, краска заметно отлила с ее щек, остались только следы румян, но они теперь были безжизненные, как у раскрашенной куклы — просто красноватые пятна на бледной коже.

Глаза у Хельги были тревожные и печальные.

— Пойди вызови такси, — сказала она, указывая мне взглядом на выход.

— Не надо беспокоиться, — произнесла Людмила. — Мы и сами прекрасно доедем.

При этом ее лицо выражало презрение ко мне и даже почти ненависть.

Юля молчала и тихо сидела на банкетке. Кругом нас суетились одевающиеся люди, но теперь их было немного. Это зимой в гардеробе Филармонии всегда столпотворение. А сейчас все надевали только плащи, да наиболее щепетильные дамы переобувались.

Не зная, что предпринять, я посмотрел опять на Юлю. Она как будто почувствовала мой молчаливый вопрос и сказала:

— Проводи нас, Феликс, — при этом она протянула руку вперед и наугад стала шарить ею в воздухе. Я уловил это движение и взял ее руку в свою. Юля немедленно схватила мою ладонь и сжала ее. Значит, я правильно угадал ее движение — она протягивала руку именно мне.

— Сейчас я приведу такси, — произнес я и, осторожно освободившись, выскочил на улицу.

Хельга осталась стоять вместе с Людмилой и Юлей, и теперь я невольно пожалел и ее. Наверное, ей было тоже неприятно оставаться с этими двумя женщинами, которые относились к ней со столь явным недоброжелательством. Она ведь тоже человек и наверняка догадалась о том, что тут все не так просто и это не простая случайная встреча. У женщин вообще страшно развита интуиция. Так что я не сомневался, что и Хельга поняла, кто такая мне Юля и отчего она так разнервничалась…

Все же Хельга благородно предложила мне проводить Юлю с Людмилой. Такси стояли напротив, возле гостиницы «Европа». Их там был целый выводок. Клиентов не было видно, и шоферы сошлись рядом с машинами и болтали.

— Вы свободны? — на всякий случай спросил я у водителя передней машины, который стоял, облокотившись о капот, и разговаривал с товарищем.

Он окинул меня быстрым взглядом.

— Двадцать баксов, — ответил он и отвернулся равнодушно.

— Что двадцать баксов? — сразу не понял я. — Вы свободны?

— Двадцать баксов в любой конец, — сказал шофер, вновь неохотно поворачиваясь ко мне.

Все было ясно. В Питере есть несколько мест, откуда таксисты везут в любой конец только за двадцать долларов. Это международный аэропорт и пара престижных отелей. Там кучкуются иностранцы и вообще всякие приезжие.

Если таксист назовет нормальную цену, то его потом сживут со свету его же коллеги. У них существует негласный, а может быть, даже и гласный договор — с этих стоянок ехать только за двадцать долларов…

Я же подошел не от входа в отель, а с другой стороны. А значит, был плохим клиентом, по представлению водителя. Нормальный человек же не станет платить за провоз от Бродского до Фурштадгской двадцать долларов. На такие безумства способен только подгулявший финн или ничего не понимающий житель Кавказа… Я не был похож ни на финна, ни на кавказца, так что интереса у шофера не вызвал.

Пришлось отойти и останавливать частника. С ними теперь гораздо надежнее и дешевле. Они не связаны ложными корпоративными интересами, как таксисты. Частник никому ничего не должен — он свободный человек.

Когда я подъезжал к выходу из филармонии на сереньких «Жигулях», водитель которых радостно согласился отвезти куда нужно за пять тысяч, все три женщины уже стояли на улице. Как я и ожидал, они не разговаривали между собой. Хельга молча курила, глядя в сторону, а Юля крепко держалась за руку Людмилы.