Нельзя идти за горизонт

Сегодня по городку дежурил не кто иной, как Четвертый. Об этом свидетельствовали его знаки отличия: желтая нарукавная повязка и кривая сабля в заржавелых ножнах, болтающаяся на поясном ремне.

Стеклянная конторка дежурного находилась при входе в Рабочий корпус. В ней имели место обшарпанный стол с грудой замусоленных толстых тетрадей и сборников явно устаревших инструкций; хлипкое кресло на вращающейся подставке, смутно напоминавшее зубоврачебное; продавленная пружинная тахта, а также древние настенные часы в потрескавшемся деревянном футляре и без стекла в дверце.

Расхаживая взад-вперед по этой клетушке, Четвертый явно маялся от ничегонеделания. Увидев Третьего, он даже обрадовался.

— Ага, — сказал он, выразительно косясь на часы. — Мне кажется, ты опять опоздал на работу, Третий!

— На сколько? — без энтузиазма спросил Третий.

— По-моему, примерно на семь минут и двадцать три секунды, — сообщил Четвертый, впившись взглядом в неподвижно замершие стрелки. — Что ж ты так, а?

Поскольку ответа не последовало, Четвертый приосанился и изрек:

— Я полагаю, мне надо доложить об этом факте Первому и…

— Первый у себя? — перебил его Третий.

— Думаю, да. Во всяком случае, из корпуса он вроде бы не выходил.

— Ладно, дай мне ключ от моей каморки. Четвертый с сожалением вздохнул, долго шарил в ящике стола, пока не обнаружил там ключ с биркой, на которой была тройка, и торжественно вручил его Третьему.

Третий двинулся по коридору к своему кабинету.

Никто не попадался ему, только кто-то шумно спускал воду в туалете, расположенном в самом конце коридора.

Войдя в свою «каморку». Третий привычно плюхнулся за скрипучий, расшатанный письменный стол и некоторое время посидел, прислушиваясь к звукам, доносившимся из чрева здания.

Звуков было довольно много. С первого этажа доносились настойчивые телефонные звонки, но никто не поднимал трубку, чтобы ответить. В подвале жужжание сменилось тяжким размеренным грохотом. Третий подумал даже, что туда каким-то образом вторгся Шестнадцатый со своим чудовищным инвентарем, но это вряд ли могло соответствовать истине. Сверху, со второго этажа, слышался стрекот древней пишущей машинки Десятой, которая работала в приемной Первого на должности со странным названием «секретарь-делопроизводитель». На взгляд Третьего, ничего секретного в работе Десятой не было, да и не производила она не только каких-либо дел, но и вообще чего бы то ни было, если, конечно, не считать ежедневной стопки отпечатанных листов.

Потом Третий с беспокойством прислушался к своим ощущениям. Что-то вокруг него было не так, как надо, но что именно — он не мог определить, только чувствовал, как смутное, расплывчатое беспокойство внутри него сменяется недовольством и даже раздражением.

В который уже раз он попытался хоть что-нибудь вспомнить или понять — и опять не смог. Выходило так, будто мир, замкнутый со всех сторон квадратом Стены, существовал всегда, и всегда существовало все, что было в городке, — здания, кусты, деревья, люди, он сам. Но ведь так не бывает, так быть никак не может, сказал себе Третий. Хотя почему не может — этого он не знал, как не знал ответов и на другие мучившие его вопросы. Все больше и больше ему казалось, будто некто, создав этот изолированный мир, задал исходные данные, условия для решения на первый взгляд странной, даже бессмысленной, но исключительно важной задачи, и стоит лишь найти правильный подход, этакий «ключик», как задача эта автоматически решится сама собой. Но чем больше Третий ломал голову над ней, чем горячей жаждал получить окончательный ответ, тем больше у него ничего не получалось.

От круговорота мыслей в голове начал скапливаться вязкий, непроглядный и почему-то знакомый туман, и тогда Третий плюнул мысленно на Задачу, открыл ключом дверцу железного несгораемого шкафа, стоявшего в углу кабинета, достал оттуда Книгу, пачку бумаги и принялся за привычную работу.

Работа его заключалась в том, что он переписывал содержание Книги. Это был толстый том, и до конца Третьему было еще далеко. Но отлынить от этой обязанности означало навлечь на себя неприятности и гнев Первого, и оставалось лишь механически копировать текст из Книги на бумажные листы, укладывая их по мере заполнения в потертую кожаную папку.

В смысл того, что подлежало переписыванию, Третий почти не вдумывался. Бесполезное это было дело — вдумываться в текст Книги. Во-первых, из-за, попыток осмысления этой абракадабры снижалась скорость письма, а во-вторых, текст, не имевший ни начала ни конца, то и дело неуловимо менялся, причем трудно было распознать, где кончается один смысловой отрезок и где начинается другой. То, например, речь шла о методах сушки зерна, то приводились какие-то сложные расчеты баллистических траекторий, то вообще целыми страницами тянулась какая-нибудь заунывная белиберда, в результате чего непонятно становилось, кому и зачем понадобилось когда-то писать и выпускать в свет Книгу, и уж тем более было непонятно, для чего ее следовало копировать сейчас. Название Книга не имела, автор нигде не был указан, а от листочка с выходными данными остался только захватанный чьими-то грязными пальцами обрывок, на котором уместились только три загадочные буквы «фия».

Постепенно, как это всегда с ним бывало, Третий — увлекся и даже вошел во вкус от этой нехитрой, но требующей хотя бы минимального внимания работы.

И хотя у него вскоре пальцы свела болезненная судорога, заныла затекшая спина и стали слезиться от напряжения глаза, он как заведенный строчил и строчил, то и дело сверяясь с оригиналом.

Время от времени его пытались отвлекать. Так, заходил к нему Девятый, чтобы наклеить на несгораемый шкаф бумажку со словом «СЕЙФ». Заглянул в дверь Тринадцатый, который зачем-то искал Второго. Через некоторое время вломился в кабинет запыхавшийся и испачканный копотью Шестой, за несколько приемов выкурил сигарету, проклиная в промежутках между затяжками какие-то инфра-синхро-мегаблоки, и исчез, загасив окурок о край стола. Потом появился, откуда ни возьмись. Второй, который зачем-то разыскивал Тринадцатого, а заодно молча, но весьма многозначительно измерил рулеткой габариты кабинета и размеры двери.

А Третий все писал и писал. Опомнился он лишь тогда, когда авторучка выпала из скрюченных и ничего уже не чувствовавших пальцев и покатилась, пачкая чернилами тусклый, покоробленный местами лак столешницы. Тогда он с наслаждением разогнулся, потянулся, хрустя суставами, встал и подошел к окну.

Окно его кабинетика выходило прямо на Стену и от нечего делать Третий снова принялся ее разглядывать. Смотрел он на нее не первый раз, но всегда открывал в ней что-то новое для себя.

Стена имела высоту в пять метров. А может быть, и больше: ведь за ней и над ней парил туман, так что трудно было различить, где же заканчивается Стена, а где начинается мутное марево.

Стена была гладкой и блестящей. Она была сделана из какого-то искусственного материала. Забраться на нее было никак невозможно. Насколько Третьему было известно, кроме него, никто и не пытался это сделать. Ходил слух, будто иногда Стена бьет током того, кто осмелится прикоснуться к ней, но не насмерть, а так, чтобы отпугнуть, но Третьему еще не доводилось испытать это на себе.

Интуитивно Третий чувствовал, что решение его Задачи каким-то образом связано именно со Стеной и что стоит преодолеть ее — как он тотчас же вспомнит и все остальное.

Он неоднократно пытался взять Стену штурмом с помощью крепкой длинной веревки с крюком на конце. В разное время и в разных местах. Бесполезно. То в решающий момент веревка лопалась, и тогда он кубарем летел в траву, то край Стены становился вдруг таким скользким, будто кто-то натер его мылом, и тогда крюку не за что было зацепиться.

Все в городке насмехались над безуспешным единоборством Третьего со Стеной. Единственным, кто воспринимал это серьезно, был Первый. Он постоянно выговаривал Третьему за «разбазаривание драгоценного рабочего времени» и даже угрожал «различными санкциями по административной линии».