Немцы

— Что значит «уволили»? Не понял.

— Думаю, как отползти.

— Не о том! Надо думать, как ситуацию развернуть на исходную! — Фрицу хотелось, как и прежде, управлять, значить и мочь, принадлежать таинственным силам. — Ты где? Через сколько сможешь быть на смотровой на Синичьих горах?

Эбергард дальше поехал другим, целее, суше — уже не сочились глаза.

Во тьме — помигали фары «я! я!» — он забрался в БМВ Фрица — непривычно видеть самого за рулем, вице-президенту ассоциации муниципальных образований не полагался водитель; Фриц, не перебивая, но мелкими подкожными движениями открывая беглость, не силу своего внимания, выслушал до условной фразы:

— Вот и думаю, как бы почище уйти, — означавшей «теперь — ты!».

— Думать надо, как остаться, — построжел Фриц. — Не спеши! Уволишься — на раз. Доработаешь, сколько скажут, — ничего тебе не сделают. И прессовать не будут. Прокуратуре, УБЭПу надо платить, бесплатно прессуют только за политику. Зачем им тратиться, когда с тобой всё решается разговорами. У тебя позиция слабая. Но даже заяц, загони его в угол, начнет отбиваться, верно? Начнут что-то, скажи: последние трусы не сниму! Всё заработанное оставят. Может, попросят объяснить, как зарабатывать. Хассо не поможет. Он вмерз и дрейфует. Его задача перезимовать. У меня есть некоторые идеи, как всё развернуть. Переговорю кое с кем. И попьем потом с тобой чайку, обсудим, не откажешься? Веселей! — кулаком в плечо!

Эбергард послушно усмехнулся: ладно.

— Пока дорабатывай, радуй Пилюса. А там, — с душою Фриц сказал, — если мэра не утвердят, за неделю посыпятся все. Он в четверг к Путину ходил, в повестку встречи занес «о продлении полномочий». Ему в администрации президента — настоя-ятельно посоветовали — пункт этот вычеркните! А мэр всё-таки — в самой общей форме — затронул, типа обмолвился: может ли быть? Путин вроде бы уклончиво… Но в администрации начались торги: а вы уберите замов, что подзажрались, а у нас есть на замену — молодые, голодные! В четверг все ждут — что-то объявят. А сейчас — каждый день всё может…

— И так — год за годом.

— Слушай, — вот почему Фриц примчался, бросив свое, — можешь мне бумажку размножить? — Картонная папка на заднем сиденье. — Так. чтобы не очень много исполнителей.

— Полноцвет? А тираж?

— Тысяч сорок. Но — за деньги! — Показал, где у него карман.

— Да ладно. Дай посмотрю.

Это был избирательный бюллетень для выборов Президента Российской Федерации.

— У меня там один приятель в префектуре ЗападоСевера, надо им там штрихануть по двум районам.

— Так там же степени защиты, бумага специальная, — Эбергард вгляделся в волнистый узорчатый фон, поднял листок к свету. — Любая экспертиза…

— Да они заполнят, пересчитают, в архив сгрузят — в подвал, а ночью трубу прорвет — и всё зальет. Дня за три — успеешь? Сделаешь, привози. И твои дела тогда порешаем. Ну, давай пятак!

Нужно спать, многие люди по ночам куда-то исчезают; зачем-то рявкнул на тетку, перегородившую торговлей подходы к подъезду:

— Разрешение на торговлю есть?! — И отправил руку за префектурным удостоверением; тетка привычно откликнулась:

— Я под ментами, — не повернув к нему головы.

Тридцать восемь, работы нет, но ничего — сердце не колет. Жру. Ничего, освоюсь: надо пустить в себя пожить мысль «уволили», «никто», «упал», подумать эту мысль, и она обживется, сама как-то поладит с соседями, вытопчет себе прямоугольное место в снегу, и станет привычной, как старожилы, примелькается, и обычным окажется ей повиноваться.

Не мог выйти из душа, пусть еще подержит, потечет вода, и, ощупывая, находил в своем теле излишки, незаполненность — жизнь отступает, оставляя пустоты, оболочки, человек путается в стропах; важнейшая улика — найденный парашют, его снесло ветром, зацепился за яблони, надувается, встает и хлопает на ветру утром в саду.

— Ты заказал машину с грузчиками? Так и знала, что забудешь. То есть на выходных мы не переезжаем? А когда? А-а, ты еще не успел подумать. Ты понимаешь мое состояние? Ты можешь — понять! — что я могу родить в любой день — завтра, сейчас?!! Я хочу, чтобы наша дочь приехала в новую квартиру! Я всё сделала для этого. Сделала ремонт и — ни разу! — не попросила тебя ни о чем. Вынашивая ребенка. Ты никогда не поймешь, чего мне это стоило! Ты помнишь, что у тебя есть семья? Что смотришь? Про нас — не забыл? У нас родится ребенок, ты понимаешь, что — всё! Твоя жизнь переменится! Как раньше не будет! Скажи: мы вообще тебе нужны? Или тебе лучше одному? — Улрике наплакалась и схватила часы, ей показалось: начались схватки; курсы и форумы будущих мам учили: фиксируйте время, — благодарно сжимала руку Эбергарда: ты здесь? тогда всё хорошо. Спокойной ночью, когда они уже всё проверили друг в друге: всё на месте, дальше идем, Эбергард сказал:

— Нам будет трудно. Какое-то время. Не могу тебе всего сказать. Может быть, мне действительно придется уволиться. Самыми трудными будут следующая неделя, и еще одна. Может быть, и — еще. До суда.

— И до родов, — вставила она свое.

— И до родов. Потом… Вернется Эрна. Родится наша девочка. Понимаешь… — вдруг сам это понял и зачем-то сказал, хотя это вслух не говорят, — любовь приходит сама. Но выживает только если… Что бы ни происходило там, — он показал наружу, — мы должны здесь беречь нас — любовь.

Улрике гладила его руку:

— Мы всё преодолеем, слышишь? Я с тобой.

— Вытерпеть эти недели, — кому он еще мог сказать? — Каким я буду завтра, в это же время? Есть люди, которые думают, что заведуют мной. Их ненавижу, — добавил неслышно: и себя.

Улрике заплакала от благодарности: доверие, он поделился.

— Ты самый лучший. Ты такой хороший папа. Ты сам не понимаешь, как отличаешься от всех вокруг. Хочешь поговорить с нашей малышкой?

Эбергард неловко повозился в постели и подсунул голову поближе к животу, как к доисторическому яйцу, лысому планетарию, и зашептал… Завтра что? Радовался — еще только ночь, еще столько часов — до завтра.

С утра — должен выполнять — Эбергард поехал на Аллею Героев, угол Институтского проспекта и Руднева, к генеральским домам, где в мае жители остановили стройку ООО «Добротолюбие». Решения суда еще не было, но выборы провели, чего ждать. Половина инициативной группы после неприятных ночных звонков получила в подарок от застройщиков кофеварки и утюги и обещания рассмотреть в течение трех лет возможность предоставления скидок на парковочные места в гаражном комплексе в шаговой доступности — возведение предусмотрено градпланом, поставленным на утверждение гордумой в третьем квартале. Вторая половина инициативной группы подарков не приняла, их председательницу избили неизвестные у подъезда. Ночью Аллею Героев вырубили, бульдозер своротил самодельный памятник к шестидесятилетию Великой Победы, вдоль Институтского проспекта врыли деревца семидесятисантиметровой высоты (то есть Аллея Героев перенесена и благоустроена), к пяти утра вокруг площадки установили ограждения — вокруг прохаживалась мордатая «строительная милиция», поигрывая хоккейными клюшками; когда приехал Эбергард — в девять, — уже работали экскаваторы; несколько стариков и старух, не разворачивая старых плакатов, не возникая, только покачивая головами, стояли под присмотром весело курящих участковых и, почти не слушая румяного юриста, объяснявшего судебную перспективу «силовых действий», зачарованно смотрели на полыхание сварки — скрепляли секции ограждения. Начинался день, детей развозили по садам и в школы, всё открывалось, начинало работать; по холоду жители простояли до половины одиннадцатого, ожидая последствий своих звонков и телеграмм, потом разошлись, поддерживая за локти председательницу инициативной группы, с головой, задранной ортопедическим ошейником. Эбергард позвонил, и подъехало телевидение — три канала, из автобуса вывели сотрудников муниципалитетов Панки и Жлобеньский Стан: переступая и подпрыгивая на морозце, они представились обманутыми областным правительством дольщиками и от души благодарили мэра за начало стройки «их» дома, — победил закон. В префектуре — никто не звал, не искал — Эбергард зашел к Гуляеву.

— Сегодня написать заявление?

— Ну, это ты, как префект решил, с Пилюсом… Он обозначит временной отрезок… Может, пару недель. Месяц… — Они уже проговорили: месяц, но искренне растерянный вид. — Какую-то преемственность, введение в курс. — Недовольно отвернулся в безрадостное заокно, никто сегодня не спешил, кончились все дела, словно умер кто-то еще, много значимей Эбергарда, или Путин не утвердил новый срок мэра. — Хоте-ел я ему что-то возразить. А возразить, ты понимаешь, мне и нечего. Ты понимаешь, могли мы — могли! — сделать на открытке розовый фон! И «уважаемый» сделать черным! Но — недоработали! Эбергард, — ласково взглянул он, — ты не подумай, что я там… или Пилюс… как-то поспособствовали…