Немецкие шванки и народные книги XVI века

5

Жил как-то бюргер, у которого было три дочери — и все в самой поре для того, чтобы вступить в суровый орден святого брака. И все же отец никак не мог решить, какую обеспечить приданым первою, потому что жених имелся уже у каждой. И позвал он всех трех и сказал им: «Вот что, милые дочки, дам я вам воды, помойте руки, да только смотрите не вытирайте, пускай они обсохнут сами. И у которой руки обсохнут раньше, ту я и выдам замуж первою». Налил им отец воды, вымыли они руки и стали ждать, пока те обсохнут. А самая младшая взялась махать руками да приговаривать: «Не хочу я замуж, не хочу я замуж, не хочу я замуж!» И от этого маханья руки у нее обсохли быстрее, чем у сестер, и ее выдали замуж первой. А старшим пришлось подождать и т. д. Есть, кстати, и загадка, она гласит: угадай-ка, что это: коли сделаешь, то так оно и будет, а коли не сделаешь, все равно так оно и будет. И разгадка: сушить руки. Вытрешь их полотенцем, они станут сухими, а не вытрешь — обсохнут сами. А у дочери младшей невинность была на устах, да не в сердце, потому она и была так хитра, махала руками, чтобы они обсохли, и т. д.

6

Одна великовозрастная девица явилась к судье, облеченному властью, и пожаловалась на некоего молодого человека, сорвавшего цветок ее невинности, да еще, по ее словам, обманом и силой. «Дочь моя, — сказал ей судья, — такое дело я не вправе решать в отсутствие ответчика, он должен быть тут, поэтому ступай-ка домой и приходи завтра в тот же час, а я уже позабочусь, чтобы его доставили». Благочинная девица пошла домой, а судья послал ей вдогонку своего слугу да велел ему притвориться разбойником и отобрать у девицы шаль и кошелек. Слуга поступил как велено, а когда девица пришла назавтра и увидела разбойника возле судьи, она обвинила его в нападении на большой дороге и сказала, что он ограбил бы ее, кабы она не сумела постоять за себя. «Значит, ты в состоянии постоять за себя?» — спросил судья. «Да, я заорала так, что люди отовсюду сбежались мне на выручку!» — «Если б ты так заорала, — сказал ей судья, — когда добрый молодец тебя обольщал и уламывал, тебе бы тоже пришли на выручку. Потому ступай своей дорогой, дочь моя, а обольстителя не вини».

7

Рассказывают о дряхлом льве, который больше не мог охотиться и лежал в своем логове, и о молодом льве, его сыне, который кормил отца, как сие приличествует. Дряхлый лев отблагодарил молодого отеческим советом: «Милый сын мой, остерегайся человека; не трогай его, потому как он сильнее любого зверя; а коли ослушаешься, кончится это для тебя плохо». Но молодой лев был смел и силен, он пренебрег отцовым заветом и вышел на тропу и захотел увидеть человека и помериться с ним силами. И увидел он двух быков под одним ярмом. «Вы люди?» — спросил он их. «Нет, — отвечали они, — но это человек держит нас под ярмом». Лев пошел дальше и встретил здоровенного жеребца, отменно подкованного и оседланного и под уздой, и тот был привязан к дереву. «Ты человек?» — спросил его лев. «Нет, но это человек привязал меня к дереву». Лев пошел дальше и встретил мужика-дровосека. «Ты человек?» — спросил он, и мужик ответил: «Да». — «Что ж, готовься к бою, я буду с тобой сражаться». Мужик ответил: «Достопочтенный друг, помоги мне сначала расколоть это дерево, а потом все будет так, как ты хочешь». Он рассек топором ствол дерева и попросил льва сунуть в получившуюся щель лапы и поломать ствол. Когда же лев запустил когти в щель, мужик выдернул из нее топор, щель замкнулась, и лев оказался пойман. А мужик побежал в деревню с криком: «Лев! лев!» К дереву поспешили другие мужики, кто с копьями, кто с косами и вилами. Лев понял, что ему несдобровать, и выдрал лапы из щели, когти, однако же, застряли в древесине намертво, и погибели он хоть и избег, но с превеликими мучениями. Молодой лев показал отцу кровоточащие изодранные лапы и признался: «Если б, отец, последовал я твоему совету, ничего подобного со мною бы не злоключилось. Я признаю твою правоту».

8

Рассказывают об одном льве, у которого было два сына, и об обоих он позаботился: каждого женил и дал в качестве свадебного подарка добрый лес и три добрых совета, коим они должны были следовать. «Возрадуйтесь, любезные сыновья, — молвил он, — ибо все звери подвластны вам, остерегайтесь одного только человека и никогда не вступайте с ним в схватку, ибо он сильнее любого зверя. Вот вам другой совет: поддерживайте хорошие отношения с соседями. А третий вам совет: соблюдайте порядок в лесах, вам дарованных, чтобы плодилась в них всяческая живность. И если вы будете следовать им и выполнять эти советы, с вами никогда не случится ничего дурного». И, молвив так, уснул старый лев вечным сном и был погребен. Старший сын стал жить по заветам отца. Младший же принялся ссориться и воевать со своими подданными. Однажды, осерчав на жену и на все на свете, выместил он гнев на обитателях леса, перебил и растерзал многих. И, почуяв опасность, уцелевшие звери бежали от него куда глаза глядят. Оставшись в полном одиночестве, лев решил проведать старшего брата и поглядеть, как идут дела у него. Пришел к брату и говорит: «Любезный брат, как это тебе удается богатеть и процветать, а я вот нищаю и прозябаю». И старший брат ответил: «Я следую заветам отца, а ты их не исполняешь, ты ссоришься и воюешь со своими подданными. И лес ты привел в запустенье, и звери от тебя сбежали». И он провел брата по своим владениям и показал ему своих подданных. А тех было в лесу несметное количество. В час прогулки повстречали они человека, охотника, ставившего капканы на зверя. И младший брат сказал старшему: «Глянь-ка, брат, вон идет мужик, и он хочет причинить тебе зло. Прыгни на него, разорви его в клочья и сожри». А старший лев ответил: «Отец заповедал остерегаться человека, и никогда не вступать с ним в схватку, и жить с ним мирно». Младший же возроптал: «Если речи дряхлого, выжившего из ума льва значат для тебя больше, чем львиная мощь и львиная гордость, то я сам разорву его в клочья и сам сожру!» И, забыв обо всем, накинулся на человека — но угодил в капкан, поставленный охотником, был пойман и умерщвлен.

9

Рассказывают о глупом псе, забредшем в долину меж двумя холмами. На каждом из холмов высился замок. В обоих замках существовал обычай вкушать яства под барабанный бой и игру на дудке. Дудочниками и барабанщиками были стражи, и выводили они одну мелодию за другой. И вот, чуть звук дудки донесся из одного замка, пес понял, что там приступили к трапезе, и помчался на вершину холма. Но посреди дороги он услышал, что музыка в замке смолкла, а в другом, напротив, призывнейшим образом зазвучала. «Откушали, — решил пес, — а теперь кушают вон в том замке», — и пустился вприпрыжку с холма на холм. Но и там музыка смолкла, а из первого замка послышалась вновь. Так и метался глупый пес с горки на горку, пока не прозевал обе трапезы. И столь же непостоянны и непоследовательны многие люди, желающие вкусить всех радостей земных, но уповающие и на жизнь вечную, — и потому весь год предающиеся порокам, с перерывами лишь на посты, да на исповедь, да на святое причастие, да на прочие богоугодные дела, но проку от их стараний немного. И столь же непостоянны и непоследовательны мы все: спешим с утра к Господу, во храм, на проповедь, а после еды идем прямехонько к дьяволу (за карточный стол и т. п.), прихрамывая, как сам нечистый. И ведем себя так до самой кончины, и с грустью думаешь, уж не прозеваем ли мы обе трапезы, как тот глупый пес?

10

Однажды поймали лиса и порешили его повесить, потому что он, разбойник, извел много уток, гусей и кур. К виселице вели две дороги, и лиса хотели повести по правой. Он же попросил, чтобы вели по левой. «А зачем?» — спросили у него. «А затем, — ответил лис, — что на этой дороге пасутся гуси, и я хоть натешусь этим зрелищем напоследок». Таковы же и многие люди в свой смертный час. Одному подавай его гульдены, другому приведи его девку, — и плачут они потому, что жаль расставаться с тем, чем владеют, а вовсе не потому, что стыдятся грехов и желают покаяться перед Господом. Поэтому, как сказал мудрец, уход из нашего мира горек. О смерть, как нестерпима мысль о тебе человеку, дорожащему тем, что у него есть. Но если и мысль о смерти нестерпима, насколько же нестерпима должна быть сама смерть?

11

Жил-был мужик, изрядный дурень, державший добрый сыр не то в корзине, не то в комоде, да только сыр этот ели мыши. И была у того мужика здоровенная кошка, и посадил он ее в корзину стеречь сыр. А кошка возьми да и сожри и мышей и сыр. Не так ли ведут себя светские и духовные князья, назначая, к примеру, чиновников над простым людом, которые, под предлогом, допустим, наказания, грабят людей как хотят, а потом и убивают, и высасывают из них кровавый пот, — а именуются при этом пастырями и стражами, но никто не сторожит от них, и бедному человеку приносят они сплошной вред что в саду, что в огороде. Да разве ж это дело — крыть крышу не кровлей, а кровельщиком, разве от этого станет в доме тепло и сухо?

12

Шли однажды на войну, с оружием и с обозом, как водится, и попался им навстречу дурак и спросил, чем это они промышляют. Ему ответили, мол, идут на войну. А дурак спросил: «Что такое война?» Жжешь деревни, говорят ему, берешь приступом города, губишь вино и хлеб и убиваешь кого ни попадя. «А зачем?» — спрашивает дурак. «А затем, чтобы наступил мир». Дурак и говорит: «А ведь лучше было бы сразу наступить миру, а всем этим бедствиям не случиться вовсе. Выходит, я умней ваших вожаков, потому как, по мне, лучше заключить мир перед войной, а не после нее».

13

Это случилось во Франции, жил-был там один аббат, высокородный господин, и держал он при себе шута. Шут же этот был самого кроткого нрава и никогда не досаждал никому ни речами, ни делами, как бы над ним при том ни издевались. Но вот однажды пригласил к себе аббат одного чужестранца, дворянина, а у того был огромный нос, да вдобавок еще и перебитый. Только сели за стол, собираясь приступить к трапезе, как шут уставился на гостя, дивясь величине его носа, да не сводил с него глаз — и наконец, опершись локтями о стол, потянулся к нему и спросил: «Почему это у тебя такой большой нос, разве такое бывает?»

Ах ты, господи, добрый гость смутился и покраснел. Аббат же поведал слугам: «Вышвырните дурака отсюда!» Слуги пинками прогнали шута, приговаривая при этом: «Ты, должно быть, спятил!» А шут подумал: сам напаскудил, сам же и подотру. И как только решил, что о нем забыли, вернулся в зал, делая вид, будто ничего не произошло, обошел стол кругом, облокотился на него и сказал гостю: «Ах, какой у тебя крошечный носик!» Гость оскорбился пуще прежнего, а дурака опять вышвырнули из-за стола. Но через какое-то время он вернулся в зал, снова подошел к чужеземцу и воскликнул: «Бог свидетель, есть у тебя нос или нет, меня это совершенно не касается!» Тут уж он хватил через край. Так и бывает со всеми льстецами и лицемерами, которые, вроде как этот шут, хвалят и славят и надеются на ответную ласку, но чем больше хвалят они, тем хуже с ними обходятся, и любви к ним не больше, чем к собаке, смахнувшей кувшин со стола хвостом.

14

Один слуга нахваливал своего господина. Тот же сказал ему: «Почему ты меня хвалишь? Мне кажется, ты хочешь предать меня, раз ты меня так хвалишь, или же ты дурак или уже предал. Разве не видишь ты во мне никаких изъянов? Тогда ты точно круглый дурак. Если же видишь изъяны мои и пороки и не предостерегаешь меня противу них, значит, ты меня предаешь». Вот такой справедливый был господин.

15

Рассказывают доподлинно, что один дворянин купил должность наместника над многими городами и весями, как это иной раз бывает. Стал он объезжать свои владения — и в каждом селе, в любом городе велел людям присягать себе на верность. И всюду, куда ни приезжал, славили его почтенные люди и несли ему в дар всякую всячину, тот одно, а этот другое, кто чем, как говорится, богат. И был при нем писец, составлявший список даров и дарителей. И честные люди радовались такой дотошности и полагали, что список ведут для того, чтобы не забыть их имен и отблагодарить дарителей в свой черед. Так они и говорили друг дружке и спешили превзойти один другого в щедрости. А дело обстояло совсем иначе: подаренное впервые добровольно он записывал, чтобы впредь требовать не меньшего постоянно и без всякого повода, для чего им этот список и велся. И приказал наместник своим челядинцам и кнехтам рыскать по округе и требовать с каждого согласно списку. Но вот однажды он заболел — и заболел болезнью богатых людей, хотя она, случается, не щадит и бедных, — он заболел подагрою, и не мог больше сделать ни шагу, и возлег на ложе в зале, и развели перед ним огонь в камине, как принято в странах, где не кладут печей.