Немецкие шванки и народные книги XVI века
Шрифт:
Как два графа рассорились меж собой из-за кошелька и благодаря этому стало известно об убийстве, поэтому оба они были казнены
Тут король вскоре узнал, что единственная причина разгоревшейся злобы — кошель Андолозия, и тотчас повелел привести палача, и, запасясь свидетелями, допросить графа Теодора далее, и весьма тщательно дознаться у него обо всех тех делах, которые он сотворил. И пытали его и с великой жестокостью били, так что он волей-неволей поведал им, как в темнице своими собственными руками удавил Андолозия, и обо всем деле с начала и до конца.
Когда король услыхал, как они обошлись с благородным Андолозием, он всем сердцем опечалился и разгневался на убийц и злодеев и, недолго думая, вынес приговор и повеление: обоих их колесовать и, если граф фон Лимози столь недужен, принести его на место казни, если он мертв, мертвым его и колесовать. И как гласил приговор, так с обоими графами-убийцами и поступили, предав их обоих казни, их настигло заслуженное возмездие: убив благочестивого Андолозия, они по праву заслужили смерть.
И когда убийцы милостью кошелька, которым и наслаждались-то они лишь краткий миг, были колесованы и убиты, король немедленно послал слуг на остров Лимози и повелел занять замок, город, и деревни, и весь остров целиком, особливо же замок, в котором томился в плену добросердечный Андолозий. Король повелел
И вследствие того, что оба они, Ампедо и Андолозий, не оставили после себя наследников, король взял роскошный дворец себе и нашел там великое богатство и роскошь — домашним убранством, драгоценностями и наличными. В этом дворце поселился молодой король, который жил в Фамагосте вплоть до кончины своего отца.
История эта весьма поучительна: кабы молодой пожелал и потребовал в лесу от Девы счастья мудрость вместо чудесного кошелька, ему воздалось бы за нее сторицей, ибо это сокровище никто не смог бы у него похитить. Благодаря мудрости и разуму он раздобыл бы также бренное богатство, достойное пропитание и немалые поместья. Но поскольку в юности, гонясь за весельем и наслаждениями, он превыше всего любил и ставил мирское богатство и роскошь, то уготовил он себе самому и сыновьям своим страдания и язвительную горечь, и, хотя краткий миг жилось им сладко и припеваючи, возымело это все же такой конец, о каком вы тут услыхали. Без сомненья, еще многие предпочли бы подобный кошель всяческой мудрости. Но каждый, кому предоставится такой выбор, должен, не раздумывая долго, последовать разуму, а не своей дерзкой и прихотливой душе и выбрать мудрость, а не богатство, как и совершил Соломон, благодаря чему он стал богатейшим королем на свете. Но должно полагать, Дева счастья, предоставляющая такой выбор и подарившая Фортунату кошель, изгнана из наших земель, и в этом мире ее более не найти.
ШИЛЬДБЮРГЕРЫ
Удивительные, причудливые, неслыханные и доселе не описанные похождения и деяния вышеназванных жителей Шильды из Миснопотамии, [129]что позади Утопии
1598
Удивительное дело, как это столь славные подвиги шильдбюргеров оказались по сию пору неописанными! А ведь из-за каких пустяков люди аршинные грамоты строчат! По правде говоря, сам я не могу отрицать, что здесь впору на несправедливость сетовать. Но что делать? И кого в том винить? Уж конечно не самих жителей Шильды — велики были их дела и не о письме заботы. Не стали они подвиги свои на бумаге славить, а прибегли для этого к более мудреным знакам и отпечатали их на сырой еще глине могильных памятников. Кстати сказать, это тоже свидетельствует об их необычайной прозорливости, ибо, дай они глине затвердеть, им пришлось бы ковырять в ней не деликатными своими перстами, а костылем ночного сторожа (а костыль этот, как всем известно, снабжен острым железным наконечником и весит три пуда шесть фунтов и двадцать два золотника) или другим каким остроконечным орудием — к примеру, навозными вилами. А ведь была у них не plumbum ingenium — свинцовая башка, но столь доброй памятью они были наделены, что тот, кто услышал нечто от своих внуков, мог спустя несколько сотен лет слово в слово все пересказать своим дедам и прадедам, как если бы знал это еще до сотворения мира. Впрочем, дела свои шильдбюргеры окружили такой глубокой тайной, что ни один человек в мире не смог бы про них проведать, не приснись они одному повелителю ех terra incognita, сиречь из никому не ведомой державы, а у повелителя этого тоже, как говорится, была ума палата. Пробудившись, он тотчас призвал к себе трех самых мудрых своих и благородных советников, из коих один был точильщик, другой — трубочист, а третий — соломорез, и повелел им сей же час, прямо на Рождество Христово, отправиться в землю позади Утопии и до тех пор не устраивать привала, покуда не доберутся они до страны, где отыщут троих таких же умников, как они сами. И три вышеупомянутых посла, не теряя времени даром, взвалили себе на плечи каждый свой инструмент, и пустились в путь-дорожку, и после долгих странствий добрались до Калекута. Когда же входили они в город, тамошний городской голова, коего звали Свиногон [130]Лёбель, как раз направлялся со своими советниками в ратушу. Но поскольку не все советники в назначенный час явились, рассерчал тот городской голова сверх всякой меры, схватил свиной рожок, каким обычно сгонял свиней, приложил его к своему благородному рту и затрубил с такою силой, что от натуги аж почернел. Тут городские советники сломя голову примчались. Понравилась городскому голове этакая прыть, и промолвил он важно: «Вот ведь как вас, больших господ, сзывать приходится, эх вы, чурбаны!» Об ту пору гнал мимо ратуши его помощник стадо свиней, а господа заседать еще не начали. И стали свиньи тереться — бока чесать — о столбы и подпорки. И весь дом стал сотрясаться и ходить ходуном, так что городской голова, опасаясь, как бы дом не рухнул, тут же на месте издал указ поставить на каждом углу по советнику, дабы те отгоняли свиней; ну, а поскольку дубинок у них с собой не было, стали они махать на свиней шляпами, чтобы ратуша, Боже упаси, не рухнула.
Когда эта опасность миновала, поспешили советники наверх. Тут надобно заметить, что у ратуши не было лестницы, и потому слуга городского головы спускал сверху доску на веревках и при помощи хитроумно прилаженных блоков поднимал господ советников одного за другим наверх. Трое послов иноземных от изумления рты разинули и восхитились тем, как тут все разумно устроено. И пришли они к заключению, что, пожалуй, и впрямь нашли себе подобных, но прежде, чем к городскому голове с приветственной речью обратиться, порешили поднабраться еще мудрости и пошли на погост поглядеть могильные памятники. Когда же увидели, какие затейливые знаки выдавлены на каждом, призадумались они, что же это значит. Поскольку ума им было не занимать, в конце концов они смекнули, что знаки эти передавали потомкам — чем погребенный был при жизни славен и знаменит. К примеру, вилы на могильнике говорили, что усопший знал толк в навозе; а прописное «С» означало, что покойник был мастер выгребать свинарник, и так далее и тому подобное. После
чего поспешили послы к ратуше и попросили у городского головы аудиенции, которая была им милостиво предоставлена. Взгромоздились они один за другим на доску, и слуга вытянул их наверх. Теперь надо было одному из них слово молвить, и после долгих препирательств, кому говорить первому, выбор пал на точильщика, и он повел такую речь:«Мы — трое послов; я — мастер точить ножи, ножницы и топоры на точильном колесе; товарищ мой, тот, что сзади выпрямлен, а спереди согнут, — искусный соломорез, а третий — умелый и бесстрашный трубочист. Прибыли мы к вам из дальних стран, господин Свиногон, несравненный мастер дуть в свиной рожок и без устали размахивать бичом от восхода и до заката среди своих свинодрыг». Посол намеревался продолжить речь, но точильное колесо, прилаженное за плечами, его перевесило, и он внезапно свалился вниз на мостовую. Стукнулся он так сильно, что вмиг позабыл, о чем говорил, когда же немного опамятовался, горожане попросили его свою речь закончить. Он же не мог и рта раскрыть, так как при падении вывихнул себе ребро, и тут стали они думать да гадать, как бы ему помочь. Надумали снова поднять его на доске наверх и опять сбросить: авось ребро станет на место. Так и случилось. Тут горожане потребовали, чтобы он продолжил свое так славно начатое приветствие, но точильщик ответил: «Да я с перепугу все слова растерял». Услыхав это, бросились они, словно полоумные, по домам, и в скором времени вернулись — кто с лопатой, кто с киркой, кто с ломом — и давай раскапывать мостовую на месте, где чужеземный посол свою речь растерял. Долго копали, долго искали, но ни одного словечка не нашли, хотя вырыли довольно глубокую яму. Очень они огорчились, стали совет держать и смекнули, что недурно бы приспособить эту яму под колодец. Но не знали они, какой ему быть глубины, а потому перекинули через яму балку, один из них ухватился за нее руками и повис; за его ноги уцепился второй, за того — третий, и так далее. В конце концов верхнему пришлось тяжеленько, и он крикнул тем, кто за него схватился: «Эй, милые соседи, держись крепче — мне на руки поплевать надо». Но только руку отпустил, как вся ватага рухнула на дно, один на другого. Что тут было делать? Всякий может ошибиться. Наконец, задумались горожане, куда им девать выкопанную землю, и после долгих словопрений один нашел выход: надо выкопать рядом другую яму и свалить туда землю из первой. Переглянулись они, покумекали, и еще один изрек: «А куда мы денем землю из второй ямы?» Тут первый воскликнул: «Дурачье вы, дурачье! Вторую-то яму надо выкопать поглубже, чтобы в нее вся земля — из первой и из второй — вошла». И когда три посла это услышали, покраснели они от стыда за свое скудоумие — и давай Бог ноги! Смекнули, что против такого народа им и соваться нечего. Вернулись они к своему королю и всё ему доложили, что они в Калекуте слышали, видели и до чего дошли своим умом. И просили соизволения отправиться туда на свой страх и риск еще разок и разузнать обо всем побольше. Когда же опять они вернутся, глядишь, и они тоже наберутся мудрости, которую не грех будет перед всем светом обнаружить.
Кто я? Что я? Все эти байки
Я расскажу вам без утайки.
Я Ганс Большой, не лыком шит,
Хоть мой башмак из лыка свит.
Мешок большой тащу я с поля,
Но мыслей у меня поболе.
Слышь, хмелем мой мешок набит,
Но котелок еще варит.
Глава первая
ОТКУДА ВЗЯЛИСЬ, В КОГО УРОДИЛИСЬ И КАК ПОЛУЧИЛИ СВОЕ ИМЯ ШИЛЬДБЮРГЕРЫ ИЗ МИСНОПОТАМИИ
Старые люди много-много сотен лет тому назад сочинили этот прекрасный стишок, который и в наши дни не потерял своей правдивости и потому заслуживает внимания:
Родители, коль вы благонравны,
Будут и детки ваши исправны.
Коли присущи вам добродетели,
Будут и детки — добру радетели.
От яблони близко яблоко падает.
Послушное чадо матушку радует.
От справной коровы — добрый телок.
В отца уродился добрый сынок.
Орел к небесам взмывает без страха,
Но робко в землю вжимается птаха.
Усвой же урок мой, коль не забудешь:
Мыться не станешь — чистым не будешь.
Все это можно с полным правом сказать о шильдбюргерах (что проживают за Калекутом, в могущественном королевстве Миснопотамии), к чести и славе оных, ибо они также следовали по стопам своих достопочтенных предков и были в том тверды, и ничто не могло их с пути свернуть, покуда не сделала этого великая нужда, коей хочешь не хочешь, а поклонишься и коя знать не знает никакого закона и не помышляет об общем благе, о сохранении и процветании родного отечества, — так вот, такая нужда заставила свернуть их с верного пути и вступить на другую дорожку, о чем вы вскорости непременно услышите. И на их поучительном примере надобно нам усвоить, как надлежит следовать своим честным родителям в добрых нравах и делах, и тогда из беды проистечет для всех большая польза.
Ну так вот, ежели верить слухам, которые ходят о них по всем землям (а что еще остается делать, коли нет более людей, которые все это смогли бы доподлинно записать, ведь все бумаги, вкупе с родовыми книгами и летописями, сгорели дотла во время ужасного пожара, когда город Шильда вместе со всем, что в нем находилось, стал добычей пламени, о чем в свое время и в своем месте мы доложим со всей обстоятельностью), — так вот, говорю я вам, ежели верить слухам — последние не всегда лживы и вздорны, но в иных есть немалая толика правды, — первые шильдбюргеры были родом из Греции и происходили не от кого иного, как от одного из семи мудрецов. Тому подтверждением служат их благородные повадки и высокая мудрость; да и название Миснопотамия тоже греческое, и корень сего слова означает «болтун», каковы многие греки, хотя и не все).
Но который именно из великих греческих мудрецов был праотцем шильдбюргеров, этого, как ни прискорбно, установить нельзя, подобно тому как еврею неведомо, из какого колена Израилева он происходит.
Тут уместно заметить, что древние греки частенько бывали неблагодарными и платили злом за добро, кое оказывали им мудрые сыны их отечества, и подчас весьма сурово расправлялись с ними: кого казнили, как, например, Мильтиада, Фокиона и прочих; кого изгоняли, как Ликурга, Тезея, Солона, Аристида, Фемистокла [131]и многих других, и должны они были влачить свои дни и кончать свою жизнь на чужбине. Вот одному из таких мудрецов, без сомнения не худшему, пришлось поселиться в упомянутых краях вместе с женой и детьми, и дети после его смерти возвратиться в Грецию не пожелали.