Немеркнущая звезда. Часть 3

– Ну и хорошо, что помните, очень хорошо, – засмеялся Щёголев на другом конце. – Мы Вас тоже в отделе часто сидим, вспоминаем. Как Вы живёте, Вадим Сергеевич? – расскажите коротко, если есть время. Не надоело Вам ещё торговать? не соскучились по прежней научно-исследовательской работе?

От такого вопроса животрепещущего и злободневного у Стеблова дыхание перехватило, больно застучало в груди и в висках, и даже волосы на голове затрещали и зашевелились. Господи! как он ждал такого вопроса от бывших руководителей, как ждал! “Полцарства отдал бы за него”! Всё царство!

– Соскучился, Владимир Фёдорович, ох-как сильно соскучился! Если б Вы только знали! – чуть не плача в трубку, честно признался Вадим, не кокетничая перед бывшим начальником, не кривляясь, чувствуя только, как распирает его всего от восторга дикого и от счастья. – Мне наш институт во сне уже снится – верите? Будто бы сижу я опять за столом в своей шестой комнате, сижу и работаю, бортовые программы пишу, и Вам их хожу и показываю.

– Ну и возвращайтесь назад, коли так, ежели мне не врёте, не приукрашиваете для приличия. А то у нас, по правде сказать, и работать-то стало некому. Вся молодёжь следом за Вами уволилась как по команде – пошла, как и Вы, торговать. Остались одни начальники и пенсионеры. Обезлюдел, опустел институт. Совершенно. К чему придём с такой бездарной политикой?… Лет через пять, через десять, если кардинально ничего не изменится – от института не останется и следа: нет будущего у коллектива, где молодёжи, где смены нету… Вот поэтому и звоню теперь к Вам – узнать Ваши планы теперешние и настроение. Что, правда наскучила Вам торговля? правда вернуться хотите? – осторожно поинтересовался Щёголев, не веря своим ушам.

– Хочу, Владимир Фёдорович, милый, очень хочу! – торопливо ответил на это Стеблов. – Сил уже нет никаких в торговом дерьме возиться.

– Да мы так и думали, Вадим Сергеевич, так и предполагали все, что не торговый Вы человек, что долго в бизнесе не протяните. И, как видите, не ошиблись: хоть чуточку, да изучили Вас по прежней совместной работе. Возвращайтесь давайте назад: будем Вас с нетерпением ждать. Закрывайте там все дела побыстрей – и звоните. Телефон мой, надеюсь, помните.

– Да какие у нас в торговле дела, Владимир Фёдорович? – скажите тоже! Проходной двор, балаган настоящий, вертеп, а не фирма. У меня даже и трудовая книжка до сих пор дома лежит: хоть завтра брошу всё и к Вам приду и устроюсь.

–…Ну и приходите завтра прямо с утра, коли так, – опять засмеялся Щёголев, по голосу также очень взволнованный, очень довольный беседой, звонком. – Завтра же Вас и оформим… Только работы у нас пока нет, вот в чём беда. Но, верим, будет работа… И ещё тут вот какая проблема у нас с Вами непременно возникнет, Вадим Сергеевич… деликатного свойства, если так можно выразиться, – вдруг неожиданно замялся он, настоящий аристократ московский, после чего спросил осторожно, смущаясь: -…Вы там у себя… сколько зарабатываете-то, ежели не секрет? Н-у-у-у, сколько Вам в месяц платят?

Вадим назвал среднюю сумму заработков.

– Ни-че-го себе! заработки у Вас! – начальник его поперхнулся даже и, видимо, оторопел от услышанного. – Прямо скажем: не слабые! Таким заработкам даже и директор наш, Валентин Константинович, доктор наук и профессор, позавидовал бы, наверное, не то что я, грешный. Ничего себе, получаете, бизнесмены российские!… Я, разумеется, столько дать Вам никак не смогу, поймите меня правильно, – принялся было извиняться Щёголев перед Стебловым, и голос его испуганно задрожал. – Мы тут у себя на предприятии на порядок меньше Вашего получаем: столько нам государство теперь за работу платит.

– Да Бог с ними совсем, заработками большими, – перебил Вадим расстроившегося было начальника. – Не в деньгах счастье, Владимир Фёдорович, уверяю Вас, совсем даже не в деньгах. Поработав в торговле около года, я это ясно понял. Человек должен уважать себя и свою работу, гордиться ей и собой. Иначе – всё, хана: никакие заработки не спасут от разложения и деградации.

– Ну и слава Богу, и хорошо, что Вы так правильно всё понимаете и готовы деньги шальные, немереные, на работу по призванию поменять, – довольный услышанным, опять засмеялся Щёголев в трубку. – Только супруга-то не заругает Вас? От больших заработков тяжело отвыкать: по себе и собственной семье знаю.

– Не заругает, Владимир Фёдорович, не заругает. Она у меня хорошая.

– Ну тогда и приходите завтра же, коли так: чего тянуть-то? Стол Ваш, кстати сказать, так и стоит свободный и сиротливый, с осени Вас дожидается. Запылился уж весь, по хозяину стосковался… Ничего: завтра же и протрём…

– Ну что, Марин, узрел Господь мои муки, узрел, – поговорив с начальником с полчаса, после этого обратился светящийся счастьем Вадим к притихшей рядом жене, всё до последнего слова слышавшей. – В свой институт я завтра утром иду – на работу туда устраиваться. Сам начальник отдела звонил, Щёголев Владимир Фёдорович, слёзно просил к ним назад возвращаться. Соскучился я по ним, по чести сказать, сниться мне даже стали, черти. Ей-богу!… Ну и вернусь назад, стало быть, если всё так удачно складывается, если сами звонят и просят, почти что кланяются. Хоть человеком себя опять почувствую – а не прохвостом, не торгашом, которого все нормальные люди как клопа вонючего презирают.

– Представляешь, – добавил он гордо и важно, как лампа зажженная весь светясь изнутри. – Опять по имени-отчеству стали звать: Вадимом Сергеевичем. Не то что в торговле сраной: Вадим да Вадим. А то и просто Вадик… Даже и девки-торговки так ко мне обращались, кандидату наук. Не говоря уж про руководство. Это им удовольствие, видимо, доставляло – так фамильярно и запросто со мной всегда обращаться, этим меня унижать и до собственного опускать уровня. Я это нутром чувствовал… Хотя, там у них в бизнесе просто всё – как у шлюшек в притоне…

Жена Марина долго молчала – не знала, что и сказать. Ей и жалко было супруга, конечно же, которого убивала торговля, гробила на корню, – она это хорошо понимала и видела ежедневно всё последнее время. Но жалко было также себя и детей, которых ожидали большие проблемы в будущем из-за катастрофической нехватки денег. И это ещё мягко сказано.

–…Ладно, возвращайся назад, коли уж так решил, коли невмоготу тебе на новом месте, – наконец произнесла она. – Только как жить-то будем, скажи, на твои грошовые заработки? Цены-то вон каждый день скачут вверх как угорелые. И конца и края тем ценовым скачкам что-то не видно.

– Не знаю, Марин, не знаю, – стыдливо ответил Вадим, умоляюще в глаза жене своей глядя. Сказать и утешить жену ему было нечем.

–…Ладно, – всё поняв и без слов, обречённо повторила Марина. – Придётся, видимо, мне на работу свою возвращаться, коли ты у меня такой слабенький оказался, к жизни неприспособленный. Хотела вот, мечтала после декрета ещё хотя бы полгодика дома со Светою посидеть, самой в детсадик её поводить-понянчиться. Да и с Олежкою тем же после уроков хотела позаниматься, присмотреть за ним. Но уж, вижу теперь, не судьба, увы. Рушатся мои мечты и планы… Ладно. Так тому видно и быть. Ничего страшного. Пойду, поработаю, потружусь. Ничего. Олег уже, слава Богу, вырос, в школу пошёл. Со Светланкой вот только возникнут проблемы. Кто её будет из детского садика забирать? – не знаю!… Придётся с матерью по этому поводу серьёзно поговорить. Может, она поможет…