Немного соблазненная

Порой Морган забывала, что все происходящее здесь всего лишь спектакль, месть, которую она пыталась осуществить.

Еще недавно она и не подозревала, как сильно пострадал Джервис девять лет назад. Когда в Брюсселе он с тревогой говорил о предстоящем возвращении, Морган считала, что все образуется, как только он окажется дома. Начнется новая приятная жизнь в кругу семьи, появятся новые обязанности. Джервис наконец перестанет ощущать себя изгнанником, по праву займет свое место — владельца поместья и хозяина особняка. Но все складывалось не так просто. Эти девять лет оказались вычеркнутыми из его жизни, все остальные члены семьи ушли за это время вперед. Джервис, несмотря на любовь родственников, оказался им в каком-то смысле чужим. Ему предстояла нелегкая задача — сблизиться с семьей.

Сейчас Джервис полон злобы и горечи, в нем говорит обида, хотя сам он этого не признает.

Морган сочувствовала ему, но не могла забыть, как жестоко и несправедливо он поступил с ней. Вряд ли она сможет простить его. Но ненависть была чужда ее натуре. Поэтому здесь, в Уиндраше, она считала своим долгом сделать что-то хорошее для Джервиса и его семьи.

Беки хотела поиграть с Джонатаном, но день выдался холодный и ветреный. Взрослые предпочли остаться дома. Морган вызвалась отвести ребенка в дом священника, и Джервис, разумеется, присоединился к ним. Пьера дома не оказалось, он поехал к больному, а Эмма хлопотала на кухне — вместе со своей домоправительницей варила варенье, поэтому очень обрадовалась, увидев ребенка, с которым ее Джонатан мог бы поиграть.

— Мы не побеспокоим вас, — заверила женщину Морган. — Мы с Джервисом немного прогуляемся, а потом зайдем за Беки, если не возражаете.

Джервис с Морган посетили нескольких деревенских жителей, работавших на него.

— Мне необходимо познакомиться со своими людьми, cherie, — объяснил граф. — Я чувствую себя здесь чужаком. А главное — ничего не смыслю в хозяйстве, что еще хуже. Каждый раз, когда ко мне обращаются с просьбой, я совершенно не знаю, что делать, и вынужден обращаться к управляющему. Я постоянно испытываю чувство вины.

Морган поняла, что это действительно проблема для Джервиса, и она сильно его беспокоит. Морган и представить себе не могла, что управляющий Вулфрика станет возражать, даже если брат прикажет засеять поле на ферме солью. Но Вулфа уже с двенадцати лет воспитывали как будущего герцога, а стал он им в семнадцать.

— Люди такие же, как вы, Джервис, — сказала она. Это действительно было так. Он беседовал с ними, как с равными, шутил и смеялся.

— Полагаю, cherie, они ведут себя так, поскольку уверены, что с легкостью обведут меня вокруг пальца.

— Вам необходимо выяснить, — сказала Морган, — насколько рентабельным является Уиндраш. Придется просмотреть бухгалтерские книги и поговорить с управляющим. Щедрость — хорошая черта, но в разумных пределах. Если разбрасываться деньгами, можно разориться.

— Да, мадам. — Он бросил на нее насмешливый взгляд.

— По-моему, вы уже встали на этот путь. — Она строго взглянула на него.

— Да, так оно и есть, — ответил граф. — Я очень безответственно себя вел, когда, получив титул после смерти отца, целый год оставался не у дел. Но если бы я вел себя по-другому, то не встретил бы вас, cherie.

— Для нас обоих было бы только лучше, — заметила она.

Покинув дом Пьера, Морган и Джервис вот уже как час гуляли по деревенской улице. Небо заволокло тучами, дул сильный ветер.

— Я бы хотела зайти на церковный двор, — сказала Морган.

— Слишком холодно, — ответил он. — Пойдемте лучше к Эмме и выпросим у нее по чашечке чая. Может, Пьер уже вернулся.

— Я хочу зайти на кладбище на церковном дворе, — настаивала Морган. Джервис помрачнел. — Вы не можете избегать этого всю жизнь, Джервис. Будете мучиться. Это превратится для вас в проблему.

— Кто вложил в вашу хорошенькую головку столь мудрую мысль? — спросил он, усмехнувшись.

— Покажите мне могилы ваших предков, — попросила Морган.

Серый, ненастный день как нельзя лучше подходил для посещения кладбища. Как бы то ни было, они должны побывать на могиле его отца, решила Морган. В память об Аллене Вулфрик намеревался построить мраморный мемориал на церковном дворе в своей деревне, родственникам больно было сознавать, что останки близкого человека покоятся в братской могиле, вдали от дома.

Джервис не стал водить Морган по семейному кладбищу, а сразу направился к могильной плите, ослепительно белой, это свидетельствовало о том, что захоронение совершено совсем недавно. Здесь стояло много цветов в вазах. Сесил и Моник накануне приходили на могилу отца. Надпись на плите гласила:

«Здесь покоятся останки Джорджа Томаса Эшфорда, шестого графа Росторна».

Далее следовал длинный список достоинств, которыми обладал граф, а также было написано, что усопшего любили все родственники, друзья и знакомые.

— Вы слышали о нем что-нибудь с тех пор, как покинули Англию? — спросила Морган.

— Нет, — ответил Джервис.

— Писали ему?

— Каждую неделю в течение шести месяцев, — вздохнул Джервис. — А то и чаще. Просил, умолял, жаловался, убеждал, объяснял, пытался что-то доказать. Он ни разу не ответил. Мать писала мне регулярно, хотя порой ее письма доходили до меня через год, поскольку переезжал с места на место. Пьер и сестры тоже писали, но только первые два-три года.

— Думаю, он сильно страдал, — сказала Морган.

— Мой отец? — Джервис удивленно взглянул на нее. — Страдал?

— Вы говорили, что были очень близки, что он любил вас. Он поверил Марианне и в спешке принял решение. Менять его не хотел, однако наверняка терзался сомнениями и искал выход из положения.

— Выход был. Он должен был мне доверять.

— Он ошибся. Но что теперь говорить об этом? Он так и не понял, что любовь — самое сильное чувство, что ради любви надо пожертвовать всем остальным. Ненависть и гнев разрушают жизнь. Он оказался жертвой собственных заблуждений. И если бы мог начать жизнь сначала, простил бы вас.

— Значит, он мог меня простить, — промолвил Джервис.

— И возможно, нуждался в вашем прощении, — сказала Морган. — От любви до ненависти один шаг. Если бы он не любил вас, не обошелся бы с вами так жестоко. И себя не мучил бы.

Джервис провел пальцами по надгробной плите. Затем погладил ее ладонью.

— И что вы предлагаете? Простить его? Разве теперь это имеет какое-то значение? Разве он услышит меня?

— Нет, не услышит. Но ваша душа очистится.

— Сколько вам лет, cherie? — рассмеялся он. — Восемнадцать или восемьдесят?