Немой крик

Я не должна думать про аварию!

Не должна!

Иначе… будет только хуже.

Считанные секунды оставались до начала припадка, как вдруг, я почувствовала осторожное прикосновение в области плеча.

В ноздри ударил привычный, приторный запах бульварных духов.

Это была наша заведующая — Жанна Михайловна.

Она настолько любила свои духи, что была чертовски эгоистична к мнению окружающих! Меня её запах всегда отрезвлял. Точнее, отрезвлял

от дурных мыслей. Как аммиак, например.

— Милая, а у меня для тебя чудесная новость!

Я на секунду отвлеклась от горестных мыслей и даже от того, что новый рисунок был испорчен.

— Очень красивая работа! — она, видимо, ляпнула это из вежливости. А сама втихаря настрочит рапорт психологам, что якобы у меня произошла вспышка скрытой агрессии-депрессии. Потому что на моём рисунке словно только что расчленили человека. — Но красного кажется много! Это что, кровь??

Что и требовалось доказать!

Огромные тёмно-карие глазища директрисы осуждающе прищурились, а хватка на предплечье, наоборот, усилилась.

Ненавижу, когда ко мне прикасаются!

— Нет. Я случайно опрокинула краску. — Жестом объяснила «Бурёнке». «Бурёнка» — так, кстати, её втихаря называли детдомовские. Потому что тётя Жанна постоянно жевала жвачку, курила, любила носить в ушах огромные золотые кольца и весила ровно столько, сколько весит годовалый телёнок.

— Ладно, не расстраивайся! Так вот… — продолжила разговор, — Представляешь, милая, тебя удочерили! Какое счастье! — когда она это озвучила, я снова принялась рисовать мамин портрет, ощущая затылком, как губы заведующей растянулись в змеиной улыбке.

Вот и настал тот самый день!

День, который я ждала восемь лет. День, который я представляла себе каждую свободную минуту! О котором я грезила каждый праздник!

Загадывала желания, мечтала, молилась…

У меня, наконец, появится дом. И семья.

Интересно, какими они будут?

Сначала, обрадовалась, но затем радость сменилась грустью.

Внутренне я задумалась: действительно мне нужна новая семья?

А если они мне не понравятся? Если я им не понравлюсь?

И смогу ли я принять новых родителей, также как своих?

Погибших…

Думаю, вряд ли.

— Ну, дорогая, ты рада? — Жанна тряхнула меня сильней.

В ответ лишь пожала плечами, продолжая тщательно прорисовать мамины руки, представляя, как она гладит меня этими руками…

Нежно, заботливо… Как старательно заплетает волосы в косы.

— Это наверно для тебя безумно неожиданная новость? Но не переживай! Твои будущие родители очень хорошие люди! И очень обеспеченные. Ты должна быть послушной девочкой, чтобы тебя не вернули обратно. Договорились? Это твой единственный шанс. Шанс начать жизнь с чистого листа, а не отправиться на консервный завод и до самой старости жить на подачки социальных служб.

Нехотя кивнула.

Интересно, почему я не чувствую радости?? Как и не чувствую доверия. Наверно, просто потому, что не верю.

Но почему тогда в груди жжёт и распирает странное напряжение?

— Вот и отлично! А сейчас я провожу тебя в твою комнату. Нужно собрать вещи. Твой новый папа уже ждёт тебя в машине.

Неужели?

Так быстро?

***

Жаль, что у меня не хватило ума задуматься над тем, почему какие-то там неизвестные люди решили удочерить совершеннолетнюю??

А зря…

Наверно, просто очень обрадовалась! Наверно, просто в этот момент меня накрыли сильные эмоции. Я ведь об этом так долго мечтала! О родителях, о любящей семье, о новом доме!

Думаю, я смогу справиться со своими чувствами и смогу впустить в свою унылую жизнь новых людей. Хотя бы попробую.

Бог дал мне шанс. Шанс начать всё заново, а не гнить медленно, закрываясь ото всех, отсиживаюсь в холодной, покрытой плесенью кладовке.

Мои новые опекуны будут очень добрыми, щедрыми, заботливыми!

Они позволят мне поступить в университет и больше никто не будет надо мной издеваться! Ни мальчишки из соседней группы, которые вечно дёргали меня за косы, обзывали, поколачивали и ржали над тем, что я не могу ответить.

Ни словом, ни делом.

Ни воспитатели… Которые любили избивать меня грязной шваброй и закрывать в холодной кладовке с крысами на целую ночь.

Просто потому, что им мало платили. Просто потому, что таким образом они избавлялись от собственных личных проблем! Или же собственной несостоятельности.

Как, например, наша уборщица.

Я ведь не могла ничего рассказать заведующей. Как и не могла закричать, когда она лупила меня шваброй, за то, что Ларису Викторовну не устраивала её унизительна работа с копеечной зарплатой.

Никто не слышал моего плача.

Никто не слышал моих криков.

Всем было плевать!

Уборщица, после жестокой расправы, угрожала мне, что, если проболтаюсь, утопит в ведре с помоями, а начальству скажет, что я сама решила утопиться. Якобы потому, что устала от такой жизни. Потому что после аварии превратилась в невменяемую истеричку.

И естественно, поверили бы ей, а не мне.

А я уже привыкла к такому скотскому обращению и жила лишь просто потому, что надеялась на лучшее.

Жила в память о моей маме, которая закрыла меня своим телом, а сама погибла. В тот момент, когда в нашу машину на бешеной скорости врезался грузовик.

Просто так сдаться и порезать себе вены… станет оскорблением её чести.

***

Я надела самое лучшее платье, которое только нашлось в моём убогом гардеробе, в старом совдеповском шкафу, который до дыр проели термиты. Волосы заплела в тугую косу, а вот косметикой никогда не пользовалась. У меня её просто не было. Была лишь одна единственная бледно-розовая помада, которая пахла прогорклым маслом.

Вещи собрала за пять минут. Моё ущербное приданое состояло из пары носков, пары застиранных платьев, альбома с красками, блокнота для записей, с помощью которого я общалась с людьми, и трёхлапого медвежонка-рюкзачка, оставшегося у меня в память о младшей сестре.

Этого мишку подарила ей я. В день аварии у Катюши был день рождения. Моей сестрёнке исполнилось всего лишь четыре года.

В тот день сука судьба преподнесла ей жестокий подарок.

Маленькому, беззащитному ребёнку… Отобрав, черт возьми, жизнь в день рождения. В день рождения!!!