Немые вопли

Прошло примерно три четверти часа, прежде, чем она заметила, что находится в каком-то ином месте. Вокруг нее было темно, воздух был затхлым, пахло сырой землей. Она была не одна, рядом с ней было несколько человек. Но она не узнавала себя, она думала не так, как это бывало обычно, она не чувствовала себя молодой, беспечной девушкой. Мозг ее теперь вмещал много-много всякой учености, всяких знаний и всякой мудрости, касающихся вещей современных и ушедших в историю. И даже будучи не в силах мыслить последовательно, она понимала, что стала иной. Она ощущала жажду, голод, боль и бесконечную усталость.

Она чувствовала свою беспомощность. И, со всей своей неизвестно как обретенной мудростью, она чувствовала страх. То есть, не она сама, а тот, другой, человек, которым была теперь она, испытывал страх.

Было и нечто такое, что Эллен хотелось отбросить подальше, нечто жуткое, о чем она не желала ничего знать и о чем очень хорошо знало то существо, которое теперь внедрилось в нее.

Смерть и все же не смерть…

Тропинка в лесу.

Немой вопль.

Все становилось на свои места, хотя до полной картины еще кое-чего не хватало, контуры уже просматривались…

Смерть и все-таки не смерть.

Эллен испытала настоящий шок, она с криком очнулась и в изнеможении опустилась на пол. Она так осталась лежать, не в состоянии пошевелить рукой. Сердце ее тяжело стучало, теперь она дышала всей грудью, и дыханье было таким прерывистым, словно она бежала целую милю.

«Никогда не буду больше… — думала она. — Никогда, никогда! О, бедный Натаниель, носящий в себе все это!»

И она думала теперь не о самом деле, а о том видении, которое предстало перед ней. Она почувствовала, что в данный момент мучает Натаниеля. Он так любит жизнь, солнце и свет! Натаниель, ее любимый друг!

Но времени терять нельзя. Времени оставалось совсем немного.

Она лихорадочно вскочила на ноги. Который час? Она могла еще успеть в банк. Она была уже совершеннолетней и могла взять те деньги, к которым никогда не прикасалась, которые многие годы копили для нее родители.

На счету была большая сумма. Она успела заказать билет на самолет, написать письмо родителям, собрать вещи…

Через несколько часов Эллен была уже на борту вечернего самолета, отправляющегося в Лондон.

Маленький городок в Лейк Дистрикт оказался совсем не таким, каким его описывал в своем письме Натаниель. Очутившись там, Эллен никак не могла понять, почему он так негативно отзывался об этих местах.

Здесь было просто чудесно! Мягкие холмы, освещенные солнцем, судоходное озеро в долине, маленькие дома, рощицы…

Она увидела также замок, окруженный мощными лиственными деревьями; и над всем этим возвышался Фогги Хилл.

Далеко вдали, у самого края долины, начинались вересковые пустоши, постепенно растворяющиеся в голубоватой дымке.

«Мне хотелось бы жить здесь…» — подумала она, но тут же вспомнила, почему она здесь. Хотя в это и трудно было поверить, этот мирный английский пейзаж скрывал страшную загадку. Где-то здесь находился Натаниель, и ему было плохо. И никто не искал его.

Она устала с дороги, хотя в пути была недолго и ехала с аэродрома на такси.

Первое, что она сделала, побывав в его отеле и узнав, что он еще не появлялся, так это сообщила обо всем в полицию.

Она поговорила с самим шефом, высоким и худым человеком, спокойно смотревшим на нее ничего не выражающими глазами.

Ей было трудно объяснить, зачем она приехала, но он все же понял. Она предпочла делать упор на то, что большую часть из того, что ей было известно, он сообщил ей в своем письме. Остальное же было делом телепатии. Что шеф полиции думал по этому поводу и по поводу ее странной связи с Натаниелем, так и осталось его тайной. Он был немногословен, этот инспектор.

— Ему нужна помощь, — сказала в заключении Эллен. — И как можно скорее! Думаю, я примерно знаю, где он находится.

Наконец он открыл рот и заговорил визгливым голосом, словно ему перетянули горло подтяжками:

— С тех пор, как вы установили… гм… контакт с Натаниелем Гардом, кое-что произошло. В пятницу утром — через день после исчезновения Гарда — объявился Кен Браун.

— Что? — воскликнула Эллен. — Он жив? Тот торжественно кивнул.

— Но совершенно истощенный. Теперь он лежит в больнице, весь исколотый иголками и еле живой от всего того, что он пережил. Он не в состоянии ничего рассказать. Он знает только, что, когда он вошел в свою комнату четыре недели назад, в ней кто-то прятался. На лицо его набросили вонючую тряпку, и больше он ничего не помнит до того самого момента, как очнулся на городском кладбище ранним утром в пятницу. Какой-то дворник увидел, как он брел по улице.

— И он совершенно ничего не помнит из того, что произошло с ним за все это время?

— Нет. Он бормотал что-то о странных полетах по воздуху, будто бы он сам летал, подобно птице, о каких-то страшных фигурах и прочих вещах. Похоже, что он находился под действием какого-то наркотика, вызывающего галлюцинации.

— Но как же он смог прожить четыре недели?

— Ему вводили внутривенное питание, о чем свидетельствуют многочисленные проколы вен возле локтя. Его одежда была влажной, запачканной землей, но он мог испачкаться на кладбище.

— Что-то я не слишком уверена в этом, — сказала Эллен. — Натаниеля окружают холод, земля, темнота. О, не могли бы мы начать поиски прямо сейчас?

— Сейчас должны подойти двое ребят, я их жду.

На теле Кена, а также на том месте, где он очнулся, обнаружены такие метки и символы, что я вынужден буду арестовать господина Бигбая. Не последнюю роль при этом сыграло общественное мнение.

— Да, это нужно учитывать, — сказала Эллен. — Вы уже нашли собаку?

— Собаку?

— Да, собаку Алекса Фрая, с которой он вышел погулять в тот день, когда пропал. Натаниель очень беспокоился о собаке.

— Но в обоих письмах, которые вы только что прочитали, об этом ничего не говорится.

— Да, конечно, я почувствовала это… в нашем телепатическом эксперименте. Это собака навела его на след. Это пес посылал ему немые вопли из леса, раз за разом. Поэтому эти сигналы были такими непонятными. Натаниель не сразу понял, что это была собака!

Инспектор недоверчиво кашлянул. Он допускал возможность того, что Натаниель Гард находился в опасности, но не так-то легко было для реалистически мыслящего полицейского воспринимать всю эту парапсихологическую болтовню.

— Почему он беспокоится о собаке?

— Я не знаю. Я просто чувствую это.

— Понятно, — сказал он, хотя по виду его нельзя было этого подумать.

— Нет, собаку мы не видели. Просто мы об этом не подумали. Пес был очень привязан к Алексу.