Ненависть

– Герр гауптман, обнаружили ла…, – начал было докладывать Клаус.

– Спасибо, я слеп только на один глаз, – оборвал Дирлевангер.

– Герр гауптман, позвольте осмотреть, – загорелся Лис, тряся хвостом на панаме. – Такой шанс выпадает раз в жизни.

– Проводник? – Вольф выжидающе поглядел на Стрелка.

– График опережаем, время в принципе есть, – отозвался бандит.

Со всех сторон умоляюще загомонили наемники.

– Хорошо, – согласился Дирлевангер. – Даю пол часа. Фельдфебель?

– Побуду за экскурсовода, – благодушно пробасил Мамчур, направляясь к лагерю. – Прошу за мной.

Фельдфебель явно дурачился, что совершенно не вязалось с внешностью потасканного жизнью борца, тяжелого веса. Точно, – вспомнил Руди. – Шпион ведь упоминал про работу Мамчура в трудовом лагере где-то в Европе. Сейчас все узнаем из первых рук.

– Главные ворота, – фельдфебель мельком коснулся уцелевшей створки. – Железная дорога, как я понял, чуть южнее, контингент подвозили со станции на машинах, а скорее всего гнали пешком. Лагеря однотипные, на месте леска за воротами была площадь. Утром и вечером перекличка, тут же сортировка вновь прибывших. Здоровых в стойло, остальных в брак.

Наемники захихикали, один Руди ничего не понял. Какой брак? Переспросить постеснялся, не желая прослыть деревенщиной.

Шуршала сухая сосновая хвоя, солнце прогрело землю, приглашая прилечь и отдохнуть, щелкали и чирикали птицы. Впереди выросли развалины длинного, кирпичного здания. За ним еще и еще. Крыши у большинства провалились внутрь, стены рассыпались, обвалились, и заросли отсырелым лишайником.

– Загоны для скотины, – пояснил Мамчур, и выбрал барак в достаточной мере сохранности, на считая сгнившей двери и местами провалившейся крыши. Сколько лет без ухода и надо же, стоит, чувствуется немецкое качество. Внутри полутьма и пыль. Узкие проходы и деревянные нары в четыре яруса. В фильме было немного иначе: кровати, тумбочки, шкафы для одежды и личных вещей, большие, светлые окна. Какой-то неправильный лагерь. Внутрь никто не вошел, строение ветхое.

– Большой лагерь, – на вскидку определил Мамчур. – Тысяч десять одновременно держали.

– А где производственные объекты? – сунулся любознательный Руди.

– А их нет, – огорошил фельдфебель. – Не путай, парень, трудовые лагеря на востоке и западе. В Европе заключенных использовали на заводах и фабриках, а здесь исключительно на лесозаготовках. Хотя вру, есть тут парочка производств, идите за мной, покажу.

Мамчур, с легкостью ориентируясь на территории лагеря, миновал бесконечные развалины жилых бараков, и привел экскурсию к бетонному зданию, похожему на коробку без окон. На торце остатки мощной вентиляционной системы.

– Вот первое, – Мамчур любовно провел рукой по намертво приржавевшим воротам, способным пропустить грузовик. – Помогите.

Створки поддались напору наемников и с жутким скрипом открылись, выпустив волну ледяного, наполненного влагой воздуха. Внутри небольшое помещение и новые ворота, на этот раз открытые настежь. По изъеденным временем стенам забегали лучи фонарей. Большое, холодное, абсолютно пустое здание. Склад или хранилище какое.

– Забойный цех, – спокойно сообщил Мамчур. – Загоняли скотину, сыпали «Циклон» в гранулах, пятнадцать минут и готово, вентиляция газ вытягивает и можно вытаскивать.

– Сурово, – произнес кто-то из наемников.

– Да нормально, – хохотнул Мамчур. – Главное без крови, одно дерьмо остается, гадят от страха. Мы, поэтому, завтрашнюю смену не кормили, меньше уборки, и на харчах экономия.

– И сколько вместимость?

– Голов триста можно набить, – прикинул Мамчур. – А рядом еще три камеры, вот и считай.

– О какой скотине идет речь? Это бойня? – изумился Рудольф.

–Ты тупой или прикидываешься? – Мамчур посветил прямо в лицо.

– Он ничего не знает, – послышался голос невидимого в темноте Стрелка. – Святая простота в первозданном виде.

– Жертва телевизора? – расхохотался Мамчур. – Это фабрика смерти малыш, для переработки таких как ты в промышленных масштабах. Мероприятия в рамках госпрограммы по снижению численности населения захваченных территорий. Всего каких-то сто двадцать миллионов нелюдей, вылетевших в трубу. Как птички, фьють-фьють.

– Нет, – Руди отшатнулся и едва не упал.

– Да, – голос Мамчура ударил набатом.

– Егор, – беспомощно позвал Руди, чувствуя, как воздух сгустился и наполнился ядом.

– Слушаю, – бесстрастно прозвучало из темноты.

–Почему ты мне не сказал?

–А ты бы поверил?

Рудольф повернулся и молча вышел, ориентируясь на пятно белесого света, нестерпимо режущего глаза. Позади отдельные реплики и злые смешки. Голова кругом. Он рухнул на колени, и шумно проблевался в ближайших кустах. Господи, почему? Так не должно быть. Принялся жадно хватать воздух ртом, чувствуя острый, терпкий привкус мертвечины.

Послышались шаги, рука легла на плечо, и знакомый голос спросил:

– Ты в порядке?

Руди оглянулся, увидел Рокаса и промямлил:

– Уходи, я побуду один.

– Это ничего не изменит, – пожал плечами радист. – Попробуй успокоиться.

– Тебе легко говорить.

– А тебе легко судить? Ты ни хрена не знаешь, твои глаза открылись минуту назад, как у щенка несмышленыша, мои годом ранее. Я приехал в поисках романтики и приключений, а увидел такое, от чего волосы встали дыбом, и невозможно заснуть, проваливаясь в бездну кошмаров. Хотел заработать, купить маленький домик на берегу Балтийского моря. И знаешь что? Теперь он мне не нужен, его стены будут сочиться кровью, а фундамент будет стоять на костях, и я всю жизнь буду держать это в себе, и никому не открою малейшей толики правды. Все кто с нами, попали в замкнутый круг насилия, грязи и лжи. Это не оправдание, это приговор для каждого из нас, вынесенный на небесах.

– Нас обманывали, – глухо обронил Руди. – Я верил… А что теперь?

– Теперь придется смирится. В прошлом обитают чудовища и лучше их не тревожить. Забей правду в самые грязные уголочки души, заглуши вином, наркотиками и кровью, здесь каждый так делает

Рудольфа забила мелкая, противная дрожь. Некоторым знаниям лучше оставаться во тьме. Иначе они прорывают тонкую, защитную оболочку, рвут сердце на части, перемалывают ослабевший разум в труху, и ты уже размазан по стене тонкими, жалкими клочьями. Смят, как обрывок бумаги в сильной руке, не долетевший до урны и катящийся по мостовой под порывами ветра.

– Сейчас покажe забавную штуку! – послышался голос Мамчура. Наемники покинули газовую камеру, и направились вглубь заброшенного лагеря смерти. Стрелок даже не посмотрел в его сторону. Руди поднялся, и словно в бреду поплелся за остальными.

– Крематорий, – возвестил фельдфебель, подойдя к низкому, заглубленному в землю зданию с потрескавшейся кладкой, покрытом мхом и лишайником, и торчашим сбоку огрызком рассыпавшейся, кирпичной трубы. – Самая паршивая работенка какую я знаю, заключенные на подвозе трупья, с ума пачками сходили, менять приходилось еженедельно.