Ненависть

– Пойдем головным дозором, расчехляй ствол.

Основная группа чуть поотстала, и они остались вчетвером: Стрелок, Руди, Зульфат и наемник с лисьим хвостом на панаме.

– Это Лис, – мельком представил Стрелок. – Идет замыкающим, держит связь с остальными, я впереди, Зуля смотрит левую сторону, Немец правую. Предельная внимательность, интервал три метра.

Наемник согласно кивнул, и примостил на руках видавший виды СТГ–80. Руди успел достать «гевер», и защелкнул магазин. Вроде готов.

– Палец с крючка убери, – мягко пожурил Стрелок. – Знал бы ты сколько хороших парней словили пулю в спину, из-за недоумков держащих шелудивые пальцы не в носу, а на спуске.

Руди поспешно убрал палец. Стыдища какая, показываешь себя неразумным младенцем. А тебя, дурака, в головной дозор взяли, здесь ушами хлопать нельзя, выживание всей группы зависит от головного дозора: выбор пути, обнаружение противника, мин и ловушек, ошибок быть недолжно, в пластиковые пакеты никто паковать насне будет, останемся под елками отдыхать.

От основной группы удалились метров на семьдесят, и первыми вступили в лес. Наемник щелкнул тангеткой рации и сказал четко выговаривая слова:

– Белый волк, я Лис, как слышишь меня?

Сухо треснуло, голос Руваса бодро доложил:

– Волк на связи, слышу тебя хорошо.

– Продолжаю движение. Конец связи, – отрапортовал Лис, и выжидающе уставился на Стрелка.

– Начнем помолясь, – Стрелок натянул на лицо зеленый платок, и нырнул в заросли. Сердце учащенно забилось. Раньше проще было, вели как теленка на привязи, решали все за тебя, тыкали носом. Теперь ты на равных и за промашки отвечать придется тебе. Руди двинулся, копируя походку бандита, стараясь ступать бесшумно, и вертеть башкой на триста шестьдесят градусов. Движение быстрое, без остановок, на обычно сверхосторожного Стрелка совсем не похоже. Ладно, ему видней.

Небо далеко на востоке позолотили первые солнечные лучи, длинными полосами пронзая сомкнутые вершины вековечных елей и пихт. Лес на удивление чистый, небольшой бурелом попался однажды и был обойден без труда. Под ногами мох, камни и жесткая трава, жмущаяся к полянкам. В кронах беззаботно застрекотали ранние птахи. Сплошное умиротворение и красота. Мертвые земли представлялись совсем по-другому: запустение, пепел, озера с кислотой, тошнотворные испарения, костяки издохших животных и путешественников, мертвые деревья царапающие хмурые облака высохшими ветвями. Ничего подобного, лес как лес, никакой чертовщины. Руди даже расстроился.

Первый привал сделали через час. Лис связался с командой, засмеялся и сообщил остальным:

– Эсэсовец лютует, говорит медленно идем, а вам, выкидышам, вообще нельзя доверять. Тварь.

– Странный типок, – согласился Стрелок, напряженно вглядываясь в чащу.

– Заноза в жопе, – хмыкнул Лис. – Народ плачет уже, так сильно зудит в причинных местах. Обер-лейтенант Клаус Линдер, истинный ариец до мозга костей, генеральский сынок. С отличием окончил военную школу в Дрездене, пророчили большое будущее, папка подобрал теплую должность, а этот придурок все бросил, и подался в уральское захолустье. Ну не дебил ли? Думал тут война, как в дешевых романчиках, угроза с востока, подвиги и боевые награды. Естественно обломался, получив вместо подвигов грязь, коррупцию, бюрократию и возможность гонять по лесам кучку бандитов, вооруженных вилами и ножами. Теперь и рад бы сбежать, да эсэсовская честь не дает, вот крыша и едет. Подозреваю к нам самостоятельно напросился, крыса прошареная.

– Ну не знаю, нашему Немцу лейтенант очень понравился, – подмигнул Стрелок.

Руди вымученно улыбнулся и поспешил перевести разговор на другую тему:

– Впереди больше нет человеческого жилья?

– Нет. До самой Оби не осталось городов. Блокпост последнее место, где тебя могут обчистить до нитки, подведя под это дело идеологию. Дальше режут уже просто так, порой из спортивного интереса, свободный край и анархия. Раньше, до семидесятых годов прошлого века, на тракте теплилась деревенька Новоалексеевское, после войны измельчавшая до трех десятков дворов. Народ рыбку ловил, картошку сажал, скотину разводили, варили самогон. Правда недолго.

– А что случилось?

– Все закончилось осенью семьдесят третьего, – помрачнел Стрелок. – Жители исчезли в одну из ненастных ночей. Женщины, старики, дети, живность, включая собак. Утром приехала автолавка, а деревня пустая. Печи теплые, на столе каша нетронутая, вещи на месте, а люди растворились в тумане. Ночь забрала живых. Мертвые земли вплотную подступили к Первоуральску. Остатки Новоалексеевской встретятся нам на пути, увидишь своими глазами.

– Куда они делись? – утро теплое, а по спине побежала холодная дрожь.

–Понятия не имею, тайга умеет хранить свои тайны,– отозвался вставая Стрелок,– Лис, связь, выдвигаемся.

Хорошая история. Рудольф взглянул на безмятежный лес совсем по другому. В голову полезли бредовые мыли. Возможно это просто страшная сказка, но легче от этого не становится. Умиротворение этого места обманчиво.

Лесные тропинки побежали навстречу, начали попадаться полустертые погодой и временем, следы присутствия человека. Поваленные столбы, с остатками проводов, высокая, явно рукотворная насыпь теряющаяся в лесу, одиночный фундамент из красного кирпича, заросший кустарником, участки мощеной дороги, со вставшим дыбом асфальтом, практически скрытым в траве. Когда-то здесь кипела жизнь. Теперь все обратилось в прах.

Развалины появились спустя час. Лес поредел, чаща сменилась молодыми деревьями, выросшими явно на местах былой вырубки. От первой избы осталась груда истлевших бревен. Дальше раскорячилась оплывшая печь без трубы. Из земли торчала борона или плуг, с хищно загнутыми, ржавыми остриями.

– Новоалексеевское. – шепотом сообщил Стрелок.

Следующий дом накренился и рухнул, шиферная крыша покрылась мхом и болезненными березками. Рядом худая, металлическая бочка. Кучи битого кирпича, разъеденная осадками, остатки некогда пышного, плодового сада с одичавшими яблонями. Рассохшаяся собачья будка, с обрывком цепи.

Вышли к на удивление хорошо сохранившейся избе, ушедшей в землю, под собственной тяжестью, по самые окна. Дверь призывно раскрыта.

– Зайдем? – загорелся Рудольф. Всегда испытывал к развалинам болезненный интерес.

Стрелок едва заметно кивнул. Руди проскользнул внутрь. Крыша держалась на одном честном слове. В нос ударили ароматы гнили и старого дерева. Глаза постепенно привыкли к таинственной полутьме. Под ногами зазвенело не вовремя подвернувшееся ведро. В комнате, навеки, застыло время. В углу раскорячилась печь, напротив железная кровать с круглыми шарами на спинке, такие в детстве не удержался бы, пооткручивал. Кровать заправлена, матрас, одеяло и подушки превратились в сгнившее месиво. На провалившемся полу, размокший, домотканный коврик. Под потолком, у окна две большие фотографии в рамках, женщина с усталыми глазами и мужчина в военной форме с залихватски закрученными усами. Толстый слой пыли прочерченный цепочками мышиных следов. Руди поднял со стола чайную ложку и спросил удивленно вскинув брови:

– Странно, столько лет и все сохранилось.

– А кому надо? – пожал плечами Стрелок. – Зверье в кроватках не спит, с тарелок не кушает. Как жители пропали, мужики первоуральские начали было вещи таскать, не пропадать же добру, но на тех кто брал, мор странный напал. Язвами покрывались, поносили кровью и за неделю сгорали. С тех пор деревня проклятой считается, люди сюда почти не заходят.

Руди поспешно положил ложку на место, и принялся с остервенением тереть ладонь о штаны. Не хватает подхватить заразу какую.