Ненавижу
Шрифт:
Марина ведь даже больше меня испугалась, словно это я ее, а не она меня отравила. Мы ни словом не обмолвились, но еще пристальней стали следить друг за другом. Все очень просто: я хотела, чтобы не было ее, она — чтобы меня. О чувствах и желаниях Селезнева никто не спрашивал, не до того нам было, друг с другом бы разобраться.
Причем, что самое удивительное: если бы встретились в других условиях, то могли бы стать подругами. Не думала, что когда-то стану героиней набившего оскомину сюжета — ОН, ОНА и еще раз ОНА. Только в жизни все получается гораздо банальнее, словно сценарий писал графоман-пьяница: строчки налезают одна на
Я ведь до сих пор этого дурака люблю. И всегда любила. Стоило разойтись, как поняла: с Селезневым может быть очень сложно, но без него еще сложнее. Любовь, взращенная на чувстве собственности. Изо дня в день это странное пограничное состояние и смутная надежда, а вдруг сегодня электронная ласточка выдаст в графе «Входящие» то самое, заветное. Письмецо в конверте, погоди, не рви… и тогда можно набрать номер, сказать всего лишь одно слово. И сразу все будет. Молчание. Одиночество. Ночи. Вместе. Напополам. И главное, что не будет никакой Марины, я даже с его ребенком была готова примириться, но не с ней…
Почему он приходил ко мне? По любому поводу бросал свои дела и бросался на зов. И всегда его принимала: пьяного, небритого, пахнувшего чужими — не моими и не Мариниными — духами. А в голове все чаще крутилась фраза: ты можешь сделать мою жизнь лучше, но сделать ее хуже, я тебе не дам.
Все дело в этом блике надежды. Если он возвращается, то все на свете можно исправить, все, кроме смерти. И, значит, ЕГО жизнь, МОЯ жизнь попрежнему у НАС в руках. Нужно только преодолеть внутренний страх и сделать шаг вперед. Всего один шаг. Вот только шли мы в разных направлениях. К тому же, как известно, параллельные пути не пересекаются. Кто сказал? Неважно. Но сказал.
Мне сотни раз хотелось позвонить или на худой конец создать сообщение. Виртуальный мир проще, чем реальный. В нем можно стереть ошибку, все начать сначала. И так до бесконечности, шлифуя поступки, события, имена. Вот бы сейчас, встать, подойти к столу, нажать пару кнопок и навсегда увязнуть в невидимой паутине. Подушечки виртуальных пальцев привычно наберут код, и я тихо его спрошу: "Помнишь?". Я бы все отдала, лишь бы на секунду прожить снова ту яркую и короткую жизнь, с того самого момента, как вошла и сказала:
— У вас дым над головой…
Но флюиды гениальности больше мне не принадлежали. Одинокая женщина заполняет пустоту по-разному: кто-то с головой уходит в работу, кто-то растворяется в детях, кто-то заводит йорширского терьера или мопса с блестящими глазами и приплюснутым носом. Моя тайная страсть — игрушечный отдел. Раньше любила Гостиный двор, теперь все чаще пропадаю в Лукоморье. Заезжаю после работы и брожу меж длинных коридоров-стеллажей. Покупать не покупаю, но обожаю трогать насыпных зверят, мять плюшевые бока фиолетовых слонов и апельсиновых мишек, перебирать локоны фарфоровых кукол. И украдкой впитывать возгласы малышей, их жадное и требовательное — Хочу!
А чего хотела я? Встретить, вцепиться и больше никогда себя не отпускать. На свете можно исправить все, кроме смерти. Я так часто представляла, что вот он сейчас окажется рядом, и я наконец скажу то, о чем молчу. О том, что мне почти пятьдесят, но я как девочка влюблена в бывшего мужа, променявшего меня на молодую женщину с ребенком. Но я простила. И каждый день, вернувшись из игрушечного мира, жду его звонка или шагов на лестнице. Он — это я. Вот и вся
правда. Зачем отказываться от самой себя? И неважно, что нужно будет что-то говорить, объяснять — это все потом, когда тело ощутит близость самого любимого человека. Он поймет, раз я поняла. Нет ничего важнее, чем МЫ. Все остальное — не в счет. И Шекспир был прав, когда написал историю двух влюбленных. Но когда он приходил, я опять молча пила кофе, укладывала спать на нашу постель и не могла прилечь рядом. Чужой.Ну, вот и подобрались к самому главному — ради чего я затеяла всю эту игру в реалити-шоу.
В то утро Селезнев как обычно спал в моей постели. Я как обычно позвонила Марине и предупредила, чтобы она не волновалась: ее муж у меня. Спит. И даже похрапывает. Марина привычно бросила трубку, А я включила телевизор.
Ба! Знакомые все лица! Постаревший Мазурик в который раз вещал о человеческих грехах с биологической точки зрения. Ведущий едва ли не конспектировал.
— Мы разобрали все библейские пороки, — сказал он, наконец. — И установили, что все они — результат химических реакций, происходящих в нашем организме. Но тогда возникает вопрос, можно ли их подавить посредством медикаментозных средств, или, скажем, научиться ими управлять?!
— Вы знаете, ваш вопрос из разряда того, можно ли обмануть детектор лжи или нет, — Семен Петрович довольно огладил бороду. — Гипотетически — можно, практически — удается лишь единицам. Но желающим могу посоветовать — попробовать.
— Вы тоже боретесь со своими пороками?
— Рискую показаться нескромным, но у меня их нет.
За спиной раздалось сопение.
— Рассола нет?
— Рассола нет. Есть пиво. Холодное.
— Ты святая, Алиса, а Маринка мне по утрам пива не дает. Говорит, вредно.
— Молодая еще, — почти спокойно отозвалась я. — Постареет — поймет, что в это жизни нет ничего вредного, кроме самой жизни.
— Сама придумала или кто подсказал?
— Сама.
— О! Мазурик! — обрадовался Селезнев, выхрюкав полбутылки ледяного пива. — О чем спорит?
— О грехах…
— Своих или чужих?
— Общечеловеческих.
— А… — снова довольное бульканье. — Хорошо! Дураки они, о грехах рассуждать. Вот как бы они реалити-шоу на эту тему сбацали, то я бы посмотрел. А то как Фомы Аквинские придумали себе греховный рейтинг и, ну, осуждать. Представляешь, Алиска, всех бы наших знакомых в это шоу? И Мазурика туда же. Первым эшелоном. Умора!
Он сидел на моей постели — похмельный, родной, любимый и совершенно чужой, а я смотрела и не могла наглядеться. Почему, но почему я его отпустила? Почему?
— Я пошел?
— Иди.
Так родилась идея этого бредового шоу. Очень уж мне захотелось принести потом Селезневу сценарий и сказать: это я придумала. Подспудно мысль: если он узнает все о своей дорогой Мариночке, то, может быть, вернется?! Все тот же блик надежды, но на большее, если вдуматься, у меня все равно нет никаких прав.
Нет, все-таки флюиды гениальности заразительности. Попробуйте-ка организовать и воплотить в жизнь реальное шоу, оставаясь при этом в тени?! Этакая шоу-невидимка. Для этого нужно быть гением, не так ли? И мне это удалось, удалось ведь!