Нэнуни-четырехглазый

Михаил Иванович выстрелил с ходу, прямо с разворота, но винчестерская пуля пришлась в цель. Черноусый вздрогнул, выронил бердану и рухнул на усыпанную прошлогодним листом землю. Но это был волевой и фанатичный хунхуз. А по поверию предков дыру от пули нужно лишь как можно скорее заткнуть: не выпустить через нее мятежный «дух». Только не опоздать! А рана зарастет… И он ногтями судорожно содрал с корня мох, задрал куртку и, лежа, заткнул рану. Уверенно схватил ружье и поднялся на ноги. Попытался крикнуть, но видно, «дух» успел-таки выйти: усатый припал к дереву, сполз вдоль ствола и раскинул руки. Покатилась в сторону шапка, заскользила по опавшим листьям бердана. И, зацепившись за что-то спусковым крючком, вдруг выстрелила. Уже в землю.

Янковский автоматически рванул скобу, загнал новый патрон, и в этот момент услышал как всегда неторопливый, но показавшийся странно хриплым голос Гека:

— Михаил, мой винчестер не открывается!

Он резко обернулся и увидел невдалеке среди деревьев силуэт шкипера. Гек, выхватив свой мощный кривой кинжал, возился с магазином, поврежденным прямым попаданием тяжелой хунхузской пули.

Ковыряясь с ружьем, китобой выдвинулся из укрытия — ствола толстого кедра. И вдруг в двух десятках шагов от него Михаил заметил какое-то движение. В подлеске, из-за поваленного бурей дерева высунулся ствол берданы. Михаил прицелился в поднявшегося на одно колено бандита и, не медля ни секунды, выстрелил чуть пониже темной шапки-ушанки.

Восторженный вопль нескольких голосов прокатился по лесу, и стрельба как-то сама собой сразу стихла. Потрясенные гибелью своего батоу и товарищей, хунхузы как зайцы сигали по лесу.

Охотники, уже не прячась, стекались к месту главных событий. Широко шагая, подошел Гек и крепко пожал руку друга.

— Спасибо. Тот змея мог сделать мне хорошую дырку! — Он посмотрел на бездыханного батоу. — Ловко ты их. Только жаль, этот рано выпустил дух. Может быть, он мог рассказать про мой мальчик.

Взволнованный Син Солле обнял Михаила Ивановича.

— Молодец! Ту Суни говорит — думал, тебе конец! Как успел заметить хитрый вора, как успел стрелять прямо черный сердце? Это их самый главный. Теперь, кто остался живой, будут бегать к себе домой, рассказывать. Снова скоро не придет… Что, будем посылать один люди в деревню, чтобы там нас ожидали?

— Конечно, сажай кого-нибудь верхом, пусть скачет. А мы пойдем развязывать пленных. Я давеча издали узнал твоего тестя. Да, раненые есть?

— Только два человека пули немного поцарапали… И тут же в деревню поскакал гонец с радостным известием: все живы, пленные освобождены, идут домой.

Задымили в деревне высокие деревянные трубы, закипела в чугунных котлах вода. Закудахтали обреченные куры, взвизгнул поросенок. Засуетились хозяйки и подростки. Попыхивая аршинными трубками, приготовлениями степенно распоряжались белобородые старики-переселенцы.

Пир подготовили на просторном дворе старосты. Глинобитный пол гладко утрамбован, чисто выметен. Весь двор обнесен сплетенным из лозы высоким забором, в нем тихо, тело. Расстелены камышовые циновки, расставлены низкие лакированные столики. На них латунные чашки с парящей вареной свининой, жареными в, кунжутном масле курами, очищенными крутыми яйцами, квашеной с чесноком и красным перцем капустой и редькой. В мисочках вяленая рыба, пророщенные бобы, соленые побеги папоротника в соевом соусе. В оплетенных ивовыми прутьями корчагах — духовитая корейская водка — сури.

Деревня Верхнее Сидеми устроила отряду торжественную встречу. Но Михаил Иванович и Гек только наскоро перекусили, поздравили с успехом и ускакали домой. Их ждали неотложные дела.

Зато оставшиеся ели, пили и галдели в свое удовольствие: рассказам не было конца. Но главная тема — поединок двух атаманов. Раскрасневшийся от горячей пищи и сури Пак Ту Суни завладел общим вниманием:

— Вы думаете, простой человек мог увидеть врага у себя за спиной и так, в одно мгновение, его сразить? Нет, не мог. Обыкновенный не мог. Но я-то был рядом, все видел и понял, в чем дело, в чем секрет. И я прямо говорю: у Микау Иванычи есть невидимая, ни для кого не заметная вторая пара глаз, на затылке. Он настоящий четырехглазый — Нэ нуни!

— A-a… Вон как, ясно, ясно! Нэ нуни, Нэ нуни… Четыре глаза. Четырехглазый, — корейцы переглядывались и согласно кивали друг другу. Русским дружинникам тут же перевели слова рассказчика.

Вряд ли Михаил Иванович Янковский мог предполагать, что с того далекого, действительно не совсем обычного для это почетное прозвище «Нэнуни» сохранится за ним на всю жизнь. Корейцы же по-своему окрестили и полуостров, назвав его «Нэнуни сом» — «Остров Четырехглазого».

КИТЫ И ТИГРЫ

За лето «Нэнуни» достроил свой дом-крепость — прочное, на высоком каменном фундаменте здание с аршинной толщины стенами. По тем временам оно действительно было неприступным бастионом. Массивные, окованные железом двойные дубовые двери запирались изнутри на мощный засов. В окнах — чугунные прутья. На просторном чердаке — мансарде — слуховые окна — бойницы. На дворе сторожевые собаки. В доме все вооружены. Не очень умелых Михаил Иванович по воскресеньям регулярно обучал стрельбе.

Он возглавил отряд самообороны всех окрестных хуторов и деревушек русских и корейских переселенцев. Была налажена разведка, и теперь они всегда были готовы дать отпор. Слух об этом прокатился далеко за Синие горы и хозяйничанье темных людей заметно пошло на убыль. В сентябре 1880 года на новый хутор перебралась из Владивостока и Ольга Лукинична с детьми. Отпраздновали новоселье.

За домом под старыми липами Ольга устроила цветник, начала разводить розы и георгины. Неподалеку разбили огород. Забор вокруг него соорудили из лозы тальника. Ивовые колышки выбросили листья и веточки, плетень на глазах начал тянуться ввысь.

Михаил Иванович любовно подобрал в горах дички вишни, груши и абрикоса. В полуверсте от дома, на высоком берегу речушки, подыскал солнечную площадку с плодородной землей, поднял целину и рассадил деревца правильными рядами. На следующий год привил европейскими сортами, доставленными даже не за три, а за десять морей, из Одессы. Все привились и цвели, хотя плодоносили далеко не каждый год.

Начал осуществлять свою главную мечту о коннозаводстве. Приобрел лучших по экстерьеру четырех монгольских, четырех маньчжурских и двух корейских кобылок. А первым стражем и производителем этого «исторического» косяка стал родившийся во владивостокском морском интендантстве полукровный рыжий жеребчик Атаман. Производитель был тоже невелик ростом, но, гордо разгуливая рядом с крохотными азиатскими кобылицами, издали казался даже великаном!

В первый же год завезли несколько коров, быка, коз, овец, кур, уток, гусей. Кое-как подготовили птичник, коровник, конюшню, и все же большинство живности осталось зимовать во дворах и пригонах.

Гек ограничился небольшой заимкой на берегу бухты. А залив Петра Великого был его плодородным «полем», китов там водилось множество. Но вся китобойная флотилия вольного шкипера состояла из легкой парусной шхуны, гребного вельбота и шлюпки, а команда — он сам, два матроса, да два гребца.

В субботу, после бани, Гек заглянул на хутор соседа.