Шрифт:
Страна Гонгури [антология] / сост. В. Ермаков. — Красноярск: Красноярское кн. изд-во, 1985. — С. 157-163. — Тираж: 50000 экз.
Опять что-то звякнуло... Или мне снится этот звон и переступания?.. Нет, нет, их ни с чем не спутаешь. Особенно запах медных горелых контактов.
Это опять она, чтоб ее черти взяли! Безобразие! Мало того, что она силком впихнула в мой сон свои жестяные звяки и запах смазочного масла. Из-за ее вопрошающих телекторов («возьму или не возьму») мне опять приснилась авария на Козлиной планете. О ней же лучше забыть и не вспоминать. Никогда!
Надо же, так не повезло. Она не оставит
Она ночевала на моем балконе. Это ясно. Но как ее туда занесло? Поднялась на антиграве?.. Добыла синтетлассо?.. Не на балконе она, висит на стене. Ведь он вдвижной, мой балкон, и ночью, а также в ветреную погоду вместо него на фасаде дома чертовски гладкое место. Ерунда! Антигравы и синтетлассо выдаются только по специальным разрешениям. Значит, она применила свои присоски и часов десять-двенадцать ползла вверх? Я слежу за окном. Вон и ее молящий глаз.
Он приподнялся, как перископ (сама она не решается соваться мне на глаза) и, ерзая вверх и вниз, подглядывает за мной. И, будь я проклят, есть что-то молящее в этой стекляшке.
Как отвязаться от нее? Вызвать роботов-мусорщиков? Чтобы ее отловили и сдали в утиль. Ага-а, голубушка ловит мое намерение, струсила. Сбежит? Нет. Теперь начнется самое худшее — она будет скрипеть и жаловаться на судьбу, скрипеть и жаловаться, скрипеть и жаловаться.
Черт с ней! Не буду вызывать мусорщиков! Больше того, я согласен, она еще не так плоха и прослужит не один год. Десять, двадцать, сто лет! Я бы примирился с нею, но проклятый квакающий голос!
К тому же она, подобно всем устаревшим биомеханизмам, все говорит, говорит, говорит... Нет! Пора кончать! Сейчас протяну руку к телефону и вызову мусорщиков. Сейчас же!
— Не делай этого! — проквакала она, и замерший было перископ, установленный на меня, нервно заерзал. — Я прошу, умоляю, низко кланяюсь, убеждаю, возражаю, припадаю, не зови их... Или зови, лови, уничтожай, истребляй, разрушай, кому нужны старики? — квакала она и не бежала, как делала это раньше, а осталась, рискуя собой.
Гм, странно, почему это?.. В чем-то уверилась? Ага, понимаю, машина впала в отчаяние. Вот, затихла. Надеюсь, она не свалилась вниз. Нет, машина здесь. Черт с ней, пусть остается. Я проделал гимнастику лежа. Потом сел' взял пульверизатор и наскоро побрился. Снова побрякиванья.
— Я все сделаю, чего ты хочешь, — квакала она. — Хочешь, я побрею тебя и сделаю массаж. А? Хочешь?
— Ты лучше смени голос! — заорал я.
— Я все сделаю для тебя, все, — продолжала квакать она. И перечислила это все, а список был обширен. Перечисляла она не раз, и одного дела там не числилось — смены проклятого голоса. Он-то и приводил меня в бешенство: я не терпел Питера Сиверса, ни тем более робота с его голосом.
Питер был скверный, эгоистичный, безнадежный холостяк, неудачливый космолетчик, обожавший антиквариат. Эту машину он откопал где-то в лавочке вместе со старинным ружьем, стрелявшим — надо подумать! — свинцовой дробью!
Да, Питер был неудачлив, умеренно неудачлив, терпимо. Всего на пятьдесят процентов. А эта машина была его личный робот, и ей одной он дал свой голос. Такая была тогда мода. Но сама манера говорить, и голос, и взгляд, и рот Питера ~ все было каким-то лягушачьим, квакающим.
Так они и квакали вдвоем с машиной — хоть беги
с корабля. Потому что он был командиром, и его пятидесятипроцентная неудачливость и педантизм наполняли недовольством экипаж до краев. А эта вот железная дура, что торчит на балконе, обожала его, гордилась тем, что у нее голос самого Хозяина Корабля.Питер знал, что мы его не любили.
Он, конечно, хорошо знал, что его обожает машина. Одна.
Я задумался, насколько ее привязанность помогала ему утвердиться в себе, чтобы после всех полетов-полунеудач повести ракету «Астра» прямиком к ее гибели на Козлиной планете. Я был стажером на корабле (кончил Ленинградское училище) и едва не погиб. Как и многие другие. Но переполнило наше терпение, я думаю, все же их сдвоенное кваканье: Питера и машины.
Вернувшись на Землю, мы дружно выступили в космическом трибунале, и Питер покончил с собой. Он не ушел в отставку, а застрелился, чего мы совсем не ожидали. Машина не спасла Питера, хотя и была при нем до конца. Говорят, она ломилась в двери, орала, звала людей... Может быть, ее дурацкие вопли и поторопили Питера, и тот нажал спуск пистолета.
— Слушай, — убеждала машина. — Вчера я приварила к себе блок анекдотов, один из последних оставшихся. Десять тысяч штук. Знаешь, он завалялся в магазинчике космонавтов. Анекдоты с бородой, но такой смех. Я выменяла блок на сапфир, что завалился мне в сочленение восьмой ноги. Помнишь Козлиные горы? Я была тогда частично разрушена, и ты сам нуждался в ремонте своей двигательной системы. Помнишь?
Я молчал.
— Ты животики надорвешь, слушая их. А если от смеха твой живот разболится, я сделаю тебе клизму. Я ее добыла, вот посмотри.
И она помотала резиновым пузырем. Это уж слишком! Уже и так, стараясь угодить, она превратилась в ходячую этажерку.
Но как она разнюхала, что я скоро лечу? Где могла узнать, что у меня еще нет личного робота, мне не выделили его, а только поставили в очередь? Подслушивала?
— Возьми, возьми, возьми!.. — просила она.
Но я в сотый раз проявил твердость характера, и она ушла ни с чем. Я слышал, как скрипели ее суставы — машина спускалась вниз на присосках (я даже зажмурился, вообразив ее путь), ведь она старая, ей не положено иметь антиграва. Не выделили, ведь я не просил его. Может, открыть балкон и позвать?.. Нет, ни за что!
Вот звякнуло, еще раз, и все стихло. Она лезет вниз, долго будет лезть.
Я вызвал по видео Семена: надо было кое-что решить. Мы быстро разметили маршрут до астероида Рогатый Бык, где доберем половину своей команды. Решено! Затем я оделся, повязал галстук и пошел в кафе. Там выпил кофе и съел горячий крендель — его выпекли на моих глазах. Я пил, ел, говорил комплименты роботессе с металлическими стружками вместо кудряшек, думал о новом корабле «Одиссей», где не будет горячих кренделей. Я повторил заказ еще и еще и почувствовал, что мне стало тепло и хорошо.
Это было состояние довольства и сытости в душе и в желудке.
В душе — назначен штурманом корабля в тысячу тонн; в желудке — я спешу, бывая на Земле, есть каши,
хлебное, овощное в предчувствии очередных долгих лет полета и еды из концентратов.
Дожевывая восьмой крендель, допивая четвертую чашку кофе, я размышлял о глупой машине, вязнущей ко мне уже вторую неделю. Моя вина. Зачем я вмешался в эту историю? Сам не понимаю.
Но вмешался и вторую неделю переносил все последствия этого. А ведь было так просто отвернуться, но я не успел этого сделать. Или вспомнил Питера?