Необычные новеллы
Шрифт:
– А что, если сгорят предохранители, или свет отключат, или что-нибудь сломается?- не терял я надежды всё обратить в шутку.
– Всё это мало вероятно, но если ты боишься...
Вот это да! Понарассказывал тут мне детских сказок, да ещё и поддевает!
– Я согласен! Отправляемся в прошлое, в 37-ой год, в самый разгар репрессий в стране! Или, может, ты боишься?
Профессор хмуро пробурчал:
– Как хочешь, можно и в 37-ой. Но если ты там начнёшь благодарить товарища Сталина за наше счастливое детство, то я тебя задушу.
Дальше всё получилось как-то само собой. Мой друг включил телевизор, настроил его на место назначения или, точней сказать, на время назначения. Затем он нажал
– Совсем обнаглели! Напились как свиньи и разлеглись возле самого обкома. И это в канун двадцатилетия великой революции!
– Куда их, в отделение или вытрезвитель?- спросил второй милиционер.
– Я думаю... Ты посмотри!
Милиционер распахнул мой пиджак, и они с ужасом уставились на мою футболку. На ней, переливаясь яркими красками, красовался национальный флаг США.
– Шпионы!!!
Не успели мы с другом опомниться, как у нас отобрали преобразователь и одели на обоих наручники. Преобразователь они, вероятно, приняли за секретное оружие. Через минуту подъехал фургон с надписью "хлеб" и нас (в прямом смысле слова) забросили в него. Профессор что-то безнадёжно лепетал о перестройке, демократии и гласности, а я жалел, что плохо учил английский язык - можно было прикинуться иностранцами.
Положение наше было плачевным: мы в тридцать седьмом году, в наручниках, в подвале НКВД с обвинением в шпионаже, и без преобразователей! Допрашивал нас следователь солидный, в очках, упитанный и лысоватый. Он был очень похож на Берию, но спросить как его зовут, я постеснялся. Он сидел за дубовым столом, недоумённо вертя в руках преобразователь. Не поднимая на нас глаз, он очень спокойно спросил:
– По чьему приказу, когда и как вы готовили покушение на товарища Сталина?
Что мы могли ему ответить? Что товарищ Сталин умер ещё до нашего рождения, а следовательно, готовить покушение мы на него не могли? В данной ситуации, это было глупо, а потому мы упорно молчали, завороженно глядя на преобразователь. Нам было достаточно до него дотянуться, нажать кнопку - и всё бы закончилось. Но до стола было несколько шагов, а по бокам стояли двухметровые охранники.
– Значит, не желаете отвечать,- без всякого грузинского акцента сказал следователь.
Он деловито открыл сейф, намереваясь положить в него наш преобразователь. Мы с Профессором поняли, что у нас остался только один шанс. Взглянув друг другу в глаза, мы одновременно рванулись к столу... Кто-то ударил меня по затылку. Потемнело в глазах. В темноте я услышал выстрел. Затем наступила полная тишина...
...Я медленно открыл глаза и увидел встревоженное лицо Профессора, который тряс меня за плечо. Постепенно я начал понимать, что всё это произошло во сне, только во сне! Я пришёл к другу, мы смотрели хоккей, но неожиданно сломался телевизор.
Профессор начал его чинить, а я скучал сидя на стуле, пока не уснул. Радостно рассмеявшись, я обо всём рассказал другу. Мой сон ему понравился. Правда, мы сошлись в мнении, что очень хорошо что это было не наяву.В дверь позвонили. Это был почтальон, он принёс письмо. Письмо наверно было очень важным, раз он не бросил его в почтовый ящик. На нём виднелась гербовая печать, что придавало большую солидность и значимость. Профессор вскрыл конверт и стал читать письмо. Вдруг лицо его побледнело, ноги стали подгибаться, листок в руках нервно подрагивал. Я бросился к другу, усадил его на стул. Затем, сбегав на кухню, принёс стакан воды. Профессор пил большими глотками, в промежутках судорожно прихватывая воздух. Наконец, отдышавшись, он встал и сказал мне:
– Садись и читай, а я принесу воды.
Когда он ушёл, я развернул листок. На нём была отпечатана фамилия, имя, отчество моего друга, а ниже сообщалось что он, репрессированный в 1937 году, реабилитирован и полностью оправдан (посмертно)!
Я понял, что дома меня ждёт точно такое же письмо...
Наш город
Наш Город живёт своей обычной жизнью. Жизнь в нём не то, чтобы очень хорошая, можно даже сказать, что жизнь в нём - плохая, но люди продолжают жить и утешать себя мыслью, что будет ещё хуже.
Нельзя сказать, что Городом никто не руководит. Можно даже сказать, что руководят все. В городе есть Совет Старейшин, Правительство Полного Безразличия, Парламент Народного Изгнания, Чрезвычайный Комитет по Разделению Города. Надо отметить, что такие руководящие органы имеются на каждой улице и, даже, в нескольких Особо Суверенных Домах.
В Городе есть свои президенты. Их, правда, больше чем надо, но гораздо меньше чем хотелось бы. Переизбираются они так часто, что в народе говорят: "Мимолётное видение непризнанного гения".
Кушать в Городе уже нечего. Руководители, не найдя коренных отличий между предпринимателями и спекулянтами, объявили войну и тем и другим. Война велась до полного освобождения прилавков от товарной массы. В Городе нет даже бананов, хотя Город уже трижды провозглашался Банановой Республикой.
Преступный мир Города гибнет прямо на глазах - воровать стало нечего. За прошедший год, в связи с полным отсутствием денег, уровнялись доходы всего населения, что привело к Социальной Справедливости и Всеобщему Равенству, о чём так долго мечтали вожди нашего Города. Они объясняют отсутствие денег приближающимся коммунизмом, при котором, как известно, денег не бывает. Как говорится: за что боролись - на то и напоролись.
Партии в нашем Городе появляются как грибы после дождя, а исчезают как утренний туман с приходом тепла. Многие жители Города состоят сразу в нескольких партиях, что увеличивает вероятность получения ими президентской должности.
Эмиграция населения прекратилась полностью. Тому есть две основные причины: первая - здесь нам делать нечего, там мы никому не нужны, и вторая - там где без нас хорошо, с нами будет плохо.
Жители нашего Города, проведя референдум, сменили главный лозунг "Где нет богатых, там нет бедных!" на лозунг "Где нет богатых, там все бедные!"
Но не смотря на все трудности и беды, энтузиазма и трудового порыва у населения меньше не стало. Вот только субботники и воскресники уже давно не проводятся - работы не хватает и на обычные дни недели. На предприятиях, которые ещё худо-бедно работают, зарплату всё равно не платят, но, при этом, не отчаиваются и продолжают экспериментировать: на заводе по изготовлению не разборных матрёшек ввели плату с рабочих за вход, и теперь большинство приходит на завод в понедельник утром, а уходит в пятницу вечером.