Необыкновенное лето (Трилогия - 2)

– Я займусь, не отказываюсь, - неожиданно пылко подтвердил Извеков.

– Ладно, не обижайся. Я ведь слышал, у тебя тоже была горячка. Рассказал бы о своем походе.

– Ты знал такого Зубинского?

– Кто это?

Кирилл рассказал историю с саботажем Зубинского.

– Хорошо еще, он тебе в спину пулю не пустил, - сказал Рагозин.

– Я к нему спиной не оборачивался.

– И правильно. Не мало у нас бед оттого, что к военным спецам затылком становимся... Может, наш городской военком тоже из специалистов?

– Не знаю.

– Надо проверить. Зачем он тебе Зубинского подсунул? Не без дальней мысли, а?.. Ты как думаешь о юге?

– вдруг спросил Рагозин.

– О каком юге?
– словно не понял Кирилл.

– Под Курском. Похоже, мамонтовский урок не впрок, а? Попробовали получилось. Отчего еще не попробовать, а?.. О белых я говорю, о белых, а?

– Хуже бы не было, чем с Мамонтовым.

– А я про что? Отворят настежь ворота господа военные специалисты - и пожалуйте!
– расхлебывай.

– Не все же дело в специалистах. И не все они одинаковы. Вот Дибич... я тебе прежде не говорил о нем? Командиром моей роты был...

– Убили?

– Да. Не могу забыть человека!

Кирилл задумался на мгновенье, потом - будто настала пора оценить путь, пройденный с этим человеком, - стал вспоминать о всех встречах с ним, вплоть до последней на тропе, под кустом неклена, когда Дибич уже не мог отозваться на отчаянный взгляд своего товарища.

Рагозин ни разу не прервал печальной повести и только в конце, туго растирая ладонью свою лысину, сказал:

– Это так, дружище. Хорошую душу нельзя не пожалеть, это так.

– Что ж пожалеть!
– встрепенулся Кирилл.
– А отвечать за нее надо или нет?

– Отвечать?
– переспросил Рагозин и помолчал.
– Отвечать будто тоже надо бы... Вот какого рода вещь, понимаешь ли, да. Отвечать, да. Приходится, если этакий случай.

Кирилл грустно усмехнулся.

– Что ж, раскаянием, что ли? Раскаянием отвечать или как?

– Раскаяние перед собой - весьма похвально, пожалуй. Отчего же? Для самосовершенствования. Весьма. Но в смысле ответственности... Маловато, если перед одним собой.

– Так вот я и спрашиваю - что значит отвечать?
– немного раздраженно сказал Кирилл.

– А это значит, чтобы кто-то с тебя спросил. Спросил, понимаешь ли, с тебя ответ - как и что, по чьей вине верный нам человек потерян... Ты отчитываться будешь в исполнении своего задания, вот тогда и скажи.

– Выходит, ты считаешь, вина на мне есть?
– спросил Извеков, горячо всматриваясь в лицо Рагозина.

– А сам как считаешь?

Кирилл молча кивнул.

– По букве по военной, может, покойник больше виноват, - продолжал Рагозин.
– Разве он смел оставить роту во время операции? Ведь командир, а? Дисциплинарно отвечает он. Да с мертвых не взыщешь. Поплатился. А ты, слава богу, живой. Отлучился Дибич с твоего согласия, да? А в партийном смысле ты ведь тоже командир. И получается, понимаешь ли... Хотя поголовному это можно было бы обойти, а по-душевному - надо сказать...

– Спасибо, я тоже так думал, - быстро проговорил Кирилл, торопясь освободиться от мешающей мысли.
– У меня еще к тебе вопрос. Или уж просьба...

Но, быстро начав, он тут же остановился, потому что едва представил себе яснее, о чем хочет просить, как понял всю трудность задуманного. Он принудил себя улыбнуться.

– Но тогда тебе придется выслушать еще одну историю. Не измучил еще я тебя, нет? Я коротко.

Как только он заговорил о Мешкове, Рагозин стал ворочать головой на подушке, и вся свободная от бинтов часть тела - рука, и плечо, и ноги тоже нетерпеливо задвигалась под простыней, которой она была накрыта, и сделалось будто виднее, какой он громоздкий и как, наверное, ему неудобно на койке. Он не мог дослушать до конца рассказа о мешковском золоте:

– Ах, купецкая душонка! Обманул! Ведь как притворился! Хоть, говорит, матрас мой вспорите - ни одного золотого! Надо было его подушку вспороть, выходит дело, а?! Обвел меня, хитрец! И все ведь со смирением! Что будешь делать, а?

Он не мог остановить своих возгласов и то поднимал, то ронял на подушку голову.

– Деньги, которые мы конфисковали, доставлены в Саратов, - сказал Кирилл, - а сам Мешков - на барже!

– Там ему и место.

– Да, наверно, если суд найдет это место для него подходящим. А до суда... Я хотел с тобой посоветоваться, Петр Петрович. Меня просила дочь Мешкова, если возможно для старика что сделать...

Кирилл смолкнул. Рагозин перестал двигаться, затих и скошенным взглядом словно просматривал Извекова насквозь.

– Благодетелем заделаться вздумал?
– сказал он после молчания.

– Похоже!
– насмешливо тряхнул головой Кирилл.

– А что? Разве нет? Я этой святоше доверился, а он меня надул. И вышел я дураком. Ты его из ямы собираешься тянуть, а он, поди, думает, как бы тебя туда столкнуть.

– Да в яму-то он угодил не без моего содействия, верно?

– Сам посадил, сам пожалел...

– Я не по жалости. Он свою меру получит. Я хочу, чтобы не меньше и не больше меры.

– Боишься лишнего передать? Чтобы Соломон рассудил, да? А ты сам суди. За Дибича готов ответить - бери на себя ответ и за Мешкова.

– Я свое дело сделал.

– Чье же теперь собираешься делать?

Кирилл дернул плечами. Он не находил возражений, но и с возражениями Рагозина не чувствовал согласия.

– Ты не понял. Я не собираюсь вызволять Мешкова. Я обещал его дочери узнать, в каком положении дело и что с самим стариком.

– За дочь страдаешь?

– Она за отца страдает.

– А тебе она кто?

– Ну! И ты туда же!
– досадливо отвернулся Кирилл и таким тоном, будто решил бросить бесплодный разговор, прибавил, скорее из упрямства: - Ты посоветуй, у кого можно справиться о деле, ты ведь лучше меня знаешь.

– Делай как хочешь. Тебе я не учитель, а обманщикам не пособник.

– Нет, видно, учитель, если поучаешь меня, как маленького. В чем я пособник Мешкову? Что я, не понимаю, что он коли не по злобе, так по природе своей - наш естественный враг?

– Умные речи отрадно слышать.

Кирилл посмотрел на Рагозина. Странная усмешка скользила под его спутанными усами. Но нет, это была не усмешка, а непонятная застенчиво-нежная и хитрая улыбка, какой никогда Кирилл не видал на его лице. Как будто Рагозину было совестно и вместе непреодолимо приятно так хитро улыбаться.

– Вот и кошелка для меня прибыла, - выговорил он таким же странным, как улыбка, голосом, силясь приподняться с подушки и глядя прямо перед собой.

Кирилл повел взглядом за его глазами.