Необыкновенное лето (Трилогия - 2)

Видно было, что оба они хотят шутливостью облегчить затруднительное положение - распивание невкусного кипятка из кружек, сидение на чемоданах среди огромной и как будто неприязненной толпы. Они изредка посмеивались, передавая друг другу что-нибудь с чемодана, накрытого салфеточкой и заменявшего стол. Во взглядах, которые они останавливали на мальчике, сквозила, однако, растерянность и даже испуг. Но, несмотря на эту скрываемую растерянность, они все-таки производили впечатление людей, в глубине совершенно счастливых и красивых от своего счастья.

Дибич невольно начал прислушиваться к коротким словам, которыми семейство перебрасывалось, и постепенно, сквозь гул терпеливых людских голосов, разбирать, о чем говорится. Он давно не видал таких семей, счастливых и ладных, и ему было и странно, и грустно, и почему-то приятно, что такая семья тоже попала во всеобщий водоворот, привычный, но трудный даже для бывалого солдата.

– Ася, - вдруг довольно громко сказал муж, - тебе не кажется, что Ольге Адамовне лучше снять брошку?

– Брошку?
– с изумлением и вспыхнувшим любопытством спросила жена, как человек, ожидающий, что сейчас последует что-то очень веселое.

– Брошку, - повторил он, строго помигав на бонну, которая тотчас испуганно потрогала под длинным своим подбородком дешевенькую мастиковую ромашку с божьей коровкой.

– Из-за вашей склонности к роскоши, Ольга Адамовна, нас еще примут за буржуев.

– Ну, Саша, разве так можно? С Ольгой Адамовной, чего доброго, родимчик случится!
– с обаятельным сочувствием к старой даме улыбнулась жена, и улыбка ее выразила как раз обратное тому, что она сказала словами, то есть что это очень хорошо - посмеяться над Ольгой Адамовной.

– Я уверен, мы пропадем из-за Ольги Адамовны. У нее аристократический вид. Смотри, как она пренебрежительно глядит на солдат!

– Я абсолютно не гляжу на солдат, Александр Владимирович, молниеносно покраснев, отозвалась Ольга Адамовна.
– Я смотрю только на моего Алешу.

– Абсолютно!
– усмехнулся Александр Владимирович.
– Что это за слово? Абсолютно? Я такого слова не знаю. Абсолютно? Не слыхал. Абсолютное все отменено. Абсолютного не существует, мадам.

– Я прошу защитить меня, Анастасия Германовна, - сказала бонна тоненько.
– Когда я волнуюсь, это отражается на моем Алеше.

– Но ведь, вы знаете, он шутит, - участливо ответила Анастасия Германовна.

– Ах, мадам, надо беречь нервы, - опять громко и со вздохом сказал Александр Владимирович, - мы можем оказаться в гораздо худшем положении. Не сердитесь.

Он отвернулся без всякого интереса и скучно повел глазами вокруг. Дибичу хорошо стало видно его лицо - крупное, с брезгливо подтянутой к носу верхней губой и сильно развитыми ноздрями. Он был гладко побрит, и это больше всего удивляло: когда и где успел он заняться своим лицом - в сутолоке, в грязи и неудобствах дороги?

Вдруг он приподнялся, нацеливаясь немного сощуренным взглядом куда-то к буфету. Потом встал и, несмотря на дородность, сделал несколько очень легких шагов, миновав Дибича так свободно, будто никакой тесноты не было в помине.

Начальник станции с нечесаной бородой, в порыжевшей фуражке брел вдоль буфета, сонно показывая вокзальному охраннику, как лучше разместить людей с их пожитками, чтобы были проходы. За ним тянулся хвост пассажиров, больше всего - солдат. Вертя в руках поношенные документы, они то угрожающе, то безнадежно выкрикивали: "Товарищ начальник! Товарищ начальник!" Он, видно, привык к этим зовам, как к паровозным гудкам, и не оборачивался.

Александр Владимирович остановился, загородив ему дорогу, и сказал любезно:

– Вы обещали устроить нас на Балашов.

– На Балашов поездов не будет, - ответил начальник, не задумываясь.

– Вы помните, я к вам обращался? Я - Пастухов.

– Помню, - проговорил начальник, безразлично разглядывая кожаные пуговицы на широком коротком пальто необыкновенного пассажира.
– На Балашов идут только эшелоны.

– Может быть - с эшелоном?
– полуспрашивая, почти предлагая, сказал Пастухов.

– С воинским эшелоном? Это - дело начальника эшелона. Я ничего не могу. Поезжайте на Саратов.

– Мне надо на Балашов, а вы предлагаете Саратов.

– Саратов или Пенза, - сказал начальник равнодушно и приподнял руку, чтобы показать, что хочет идти и просит посторониться.

– Из Пензы я приехал, - возразил Пастухов, не двигаясь с места, зачем же мне возвращаться? Это странно и... несерьезно. Мне нужно в Балашов. У меня семья. Я сижу на вашем вокзале сутки... а у вас даже кипятка нет.

– Ничего не могу. Хотите Саратов?
– повторил начальник и, вскинув мертвые глаза на Пастухова, подвинулся, чтобы обойти его стороной.

Тогда скучившиеся солдаты, которые ревниво слушали разговор, начали опять выкрикивать, перебивая друг друга:

– Товарищ начальник! Товарищ начальник!..

Пастухов снова преградил ему путь и сказал упрямо, сдерживая раздражение:

– В конце концов отвечаете вы за свои слова или нет? Вы два раза обещали отправить меня с семьей на Балашов. Вы сами сказали.

– Ну и что же, что сказал? Путь заняли эшелоны, понимаете? Можете вы это понять?
– оживая от усталого безразличия, воскликнул начальник.

У Пастухова дернулась щека.

– Потрудитесь не подымать тона, - сказал он тихо.

– Разрешите пройти, - громче выговорил начальник.

– Прошу вас не кричать, - сказал Пастухов, не уступая дороги.

– Никто не кричит. Разрешите пройти.

– Прошу вас дать мне возможность говорить с начальником эшелона.

– Это - ваше дело. Позвольте.

– Э, да кончай, ладно, - прозвенел неожиданно лихой голос. Разбубнился! Подумаешь!

Молодой солдат в накинутой на плечи шинели и с объемистой сумой в руках надвинулся на Пастухова из толпы. В стальных, немного навыкате глазах его играло веселое и хитрое безумие. Он держал высоко крупную светловолосую голову, увенчанную сплюснутой в блин фуражкой, и белые, необычно для молодых лет мохнатые брови его ходили вверх и вниз торжествующе страшно.

Пастухов попробовал отстранить солдата, но он напирал, быстро перекатывая глаза с начальника на людей и назад, на Пастухова.