Необыкновенное счастье
Шрифт:
— Как насчет «Слэдер»? — предложил я. — Встретимся там?
— Хорошо, мы можем поехать вместе. Я поеду в твоей машине, а после ты привезешь меня сюда.
— Хорошо, — ответил я, но волосы у меня на затылке встали дыбом, когда я обходил, чтобы открыть для нее дверь с пассажирской стороны.
— Спасибо, — она залезла в кабину и закрыла дверь, мое сердце билось слишком быстро, чтобы было комфортно.
И затем голос заговорил.
«Может, это ошибка. Ты будешь наедине в машине с ней и...»
Нет. Нет. Это хороший день. «Пожалуйста, не порть его, — умолял я голос. —
Я сел за руль и закрыл дверь, мои плечи, руки, челюсти были напряжены. Вставив ключ в замок зажигания, я положил обе руки на руль и крепко стиснул. Бл*дь.
— Эй, — она положила руку на мою, а я даже не мог смотреть на это. — Эй. Посмотри на меня.
Неохотно я встретился с ней взглядами. Цвет ее глаз выглядел еще прекрасней в мягком розовом цвете заката. Я сжал руки на руле. Мое самообладание ускользало, и она понимала. Ты пугаешь ее. Прекрати, черт возьми, это. Но как я мог объяснить свое неустойчивое поведение, не напугав ее? Прежде чем разобрался, что сказать, она заговорила.
— Я совсем не знаю тебя, Себастьян. И может, девушки не должны запрыгивать в грузовик к незнакомому мужчине, который может быть серийным убийцей. Но знаешь что? Мне нужен приятный вечер с другом. По какой-то причине я тебе доверяю. У меня есть чувство, что из-за всего этого ты испытываешь дискомфорт.
Черт, а у нее хорошая интуиция. И она болтушка, как и ее сестра. На секунду я улыбнулся — как эти двое разговаривают, не перебивая друг друга? Я прочистил горло.
— Да.
— Будет лучше, если я сама доеду до «Слэдер»? — Она убрала свою руку с моей и ухватилась за дверную ручку. — Я правда не возражаю. Мне не стоило предполагать, что я могу просто так легко поехать с тобой.
— Нет, — сказал я слишком быстро и громко. Сделав глубокий вдох, я повернул к ней туловище. Лучше рассказать ей в хороший день. Будет яснее. — Пожалуйста, останься. Я буду откровенным, Скайлар. И если ты захочешь ехать сама, после моих слов, или если захочешь забыть об ужине и просто поехать домой, я пойму.
— Хорошо, — она сложила руки на коленях и выжидающе смотрела на меня. Ее доверие ко мне было настолько милым, что внезапно я не смог удержаться от шутки.
— Я серийный убийца.
На секунду ее лицо побледнело, но она быстро пришла в себя, ударив меня по руке.
— Ты такой придурок! Давай. Поговори со мной. Знаю, мы не были друзьями в школе или даже приятелями, но, по крайней мере, знаем друг друга давно. С четвертого класса, верно? Ты пришел в середине года.
Она была права, мы переехали из Чикаго после того, как моя мама умерла, чтобы жить ближе к семье отца.
— Ты помнишь это?
— Да. И я помню, что ты очень хорошо успевал в математике и однажды задержался на перемене, чтобы помочь мне с решетчатым умножением.
— Да? — Святое дерьмо, как я мог забыть подобное? Я был тронут, что она помнила подобное обо мне — что-то положительное и не странное. Напряжение в моих плечах немного ослабло. — Хорошо. Я не серийный убийца. Но проблема в том,
что иногда я могу им быть.— Что? — она озадаченно посмотрела на меня, затем перевела взгляд к окну, как будто размышляла о побеге. Не стал бы винить ее. Я сомневался... рассказать ей — правильное решение? Если она сбежит, не почувствую ли я себя хуже?
Перестань предугадывать. Просто расскажи ей.
— Это сбой в моем мозге, — наконец сказал я. — Страх причинить вред поселился там и отказывается исчезать. Я читал, что у других людей такие мысли появляются время от времени: мимолетные изображения сделать что-то нехарактерное, что-то жестокое и ужасное, но затем это проходит так же быстро, как и появляется. Не у меня. Когда подобные мысли попадают мне в голову, то остаются на постоянной основе, и я не могу что-то сказать или сделать, чтобы от них избавиться.
— Какого вида вред? — спросила она осторожно.
Я не мог сказать о том, как думал задушить ее — просто не мог.
— Обычно это что-то специфическое, — сказал я, потирая затылок. — Например, я отказался использовать ножи дома, если кто-то есть рядом, потому что боюсь, что потеряю рассудок и кого-нибудь заколю. В действительности, я заставил отца спрятать ножи, и использую только пластиковые.
Ее челюсть отвисла.
— Что? Но ты знаешь, что не заколешь никого.
— Не имеет значения. Мне кажется, что если мысль появляется, то значит, я действительно хочу это сделать, и я не тот человек, каким себя считал.
— Это ужасно, — сказала она тихо. — Ты всегда чувствуешь себя так?
— Это началось, когда мне было около восьми, но мне не поставили диагноз до подростковых лет. И все, что я привык делать, все еще иногда делаю: подсчет, одержимость определенными цифрами — мой мозг считает, что это как-то помогает. На время это избавляет от беспокойства, и я чувствую себя в безопасности, и мне кажется, что и люди вокруг в безопасности.
Она медленно кивнула, обдумывая все.
— А... микробы? Мытье рук?
Он помнила это.
— Это тоже связано. Это видимые непреодолимые аспекты ОКР, те на которые люди имеют тенденцию фокусироваться, но для меня, по крайней мере, на данном этапе моей жизни, самое худшее — навязчивые мысли. Обычно я в состоянии справиться с другими вещами.
— Ты не можешь просто... — она взмахнула рукой. — Выкинуть их из своей головы? Например, думать о чем-то другом? Как я делаю.
Я покачал головой.
— Я бы хотел, но это не только невозможно для меня, чем больше я пытаюсь это делать, тем хуже становится.
— Боже, Себастьян. Я понятия не имела. Должно быть, тяжело жить с этим.
— Так и есть. — Мне на удивление легко открываться ей. Единственный человек, с кем я говорил об этом последние годы, — мой психотерапевт. Я обычно никогда не разговаривал о подобном с женщиной на свидании. Но было хорошо. — Ты знаешь, голос в твоей голове, который знает все твои самые глубокие страхи и опасения, тот, кто знает, как заставить тебя усомниться в себе, тот который не оставляет тебя в покое, пока ты не чувствуешь себя на грани, что даже не можешь функционировать?