Необыкновенные москвичи

Виктор не удержался и закивал — ну конечно же, без математики и здесь нельзя обойтись... Теперь, войдя в курс дела, он почувствовал себя совершенно на месте в этом высоком собрании. Если кое-что в докладе и осталось ему непонятным — главным образом в расчетах оптимального спектра межзвездной радиопередачи, то в основном он, право, неплохо во всем разобрался. Забывшись, покусывая заусеницы на пальцах, Виктор слушал, и узенькое личико его выражало полную отрешенность, как у шахматиста, встретившегося с трудным партнером.

Докладчик улыбнулся — он точно и не докладывал уже, а рассказывал любопытные вещи людям, в доброжелательном отношении которых не сомневался:

— Вы спросите: найдутся ли у нас собеседники в космосе? Мы считаем, что они давно нас ждут. Было бы самомнением думать, что из десяти в одиннадцатой степени звезд Галактики только в окрестностях нашего Солнца есть думающие существа. Еще сомнительнее — простите, пожалуйста! — распространить это «чепе» на десять в десятой степени всех галактик наблюдаемой части Вселенной. И значит, надо искать...

Докладчик умолк и наклонился с эстрады в зал.

— Где же лучше всего искать? — спросил он и сам ответил: — Разумеется, в центре Галактики, — это обнадеживающий район. Плотность звездного населения вдоль луча зрения здесь исключительно велика. И простой здравый смысл подсказывает, что здесь легче всего встретиться с высокоразвитой планетной цивилизацией. Я, если позволите, напомню вам этот район...

Он нажал кнопочку около экрана проектора, и на окнах поползли и сомкнулись плотные шторы; тотчас же ослабели звуки улицы, шум автомобилей, стало темно, вернее, сумеречно. И легкое беспокойство, как всегда бывает в этих искусственных сумерках среди бела дня, коснулось людей, сидящих в зале, — они зашевелились, зашептались, кто-то кашлянул — и примолкли.

— Допустим, что только одна планета, но с мощными энергетическими ресурсами, — громче прозвучал в сумерках голос докладчика, — одна планета одной звезды из всего количества десяти в одиннадцатой степени, умноженного на десять в десятой, — только одна из всех пытается известить другие о себе... Скорее можно допустить, что она не является единственной. И мы сегодня уже сможем стать ее абонентом на расстоянии в тысячи парсек.

На экран проектора упал светлый прямоугольник, задвигался, остановился, и как будто окно образовалось там, а из окна глянуло ночное небо. Вначале оно было затянуто туманной дымкой, но вот скачком увеличилась резкость, и открылось почти сплошное сияние — центр великого галактического диска, неисчислимая колония звезд...

Александру Юрьевичу становилось все более интересно: фотография в техническом отношении была великолепной, а он еще со школьных лет питал пристрастие к небесным картам — такое же, в сущности, как и к фотографиям микромира, — те и другие обольщали его воображение. Сейчас, глядя в эту бескрайнюю бездну, полную неведомых миров, невероятных скоплений вещества и энергии, невообразимых количеств и сил, он как-то стороной подумал о своей старости и о том, что ему — физику Александру Юрьевичу — осталось уже совсем немного... Но ни особенной печали, ни страха он не почувствовал — он уж слишком долго жил в физике, в ее законах, и, постигая их, — а только этим он, собственно, и занимался, — он как бы принимал участие в их «составлении». На кого же ему было пенять — все совершалось в соответствии с законами, за которые он и сам словно бы нес часть ответственности. Жалко было, конечно, что собственная работа пребудет незаконченной, — он так, вероятно, и не выведет тех формул, что до сих пор не дались ему. И Александр Юрьевич даже позавидовал потомкам: они-то решат его задачу — сами или и вправду получат готовенькое решение из космоса. Где-то на далекой старшей планете оно уже, разумеется, известно... «Ах, черт, любопытно было бы взглянуть на это решение! — Александр Юрьевич усмехнулся. — Взглянуть раньше, чем вступят в силу другие законы — биологические». И его мысль унеслась к тем высокомудрым существам, что бескорыстно ищут способа поделиться с младшими во Вселенной своими знаниями — и, конечно, не в одной только теоретической физике, но и в хирургии замены телесных органов — сердца, например. Для него — Александра Юрьевича — это было бы, кстати сказать, первостепенно важно.

«А наверно, и они там, у себя, ищут помощи и совета, — подумал он и почему-то повеселел, — ну, конечно, так, — и у них не все решено...»

На экране проектора появился новый снимок — еще один район Галактики, снятый с большим увеличением: на сияющем фоне крупно сверкали отдельные белые солнца — раскаленные, хвостатые, расплывающиеся; казалось, что все в зале вдруг к ним приблизились. Виктора точно осенило: «Летим!» И самая эта темная комната с окном, открытым в мироздание, и слабый шум, доносившийся все же сюда, подобный гулу небесного пространства, и фосфоресцирующие стрелки настенных часов, и теснота, и чье-то частое дыхание за спиной заставили его ощутить себя в кабине космического летательного аппарата, а может быть, на наблюдательной станции, вынесенной за пределы земной атмосферы. И это было и неожиданно, и пронзительно ново для Виктора с его трезвой головой... Возможно, взволновался он, что и оттуда, из этого пекла Галактики, вот так же в эту минуту вглядывались в безмерное пространство ученые, чтобы объединиться со своими коллегами на других планетах. И возможно, оттуда уже мчался к Земле, пронизывая неисчислимые облака межзвездного газа и космической пыли, прорываясь сквозь радиопояса, их электромагнитный призыв: «Откликнитесь, кто слышит!»

«Мы здесь! Мы вас слышим!» — вертелось на языке у Виктора. Никогда еще он не был так возбужден: человеческое одиночество на Земле кончалось — докладчик только что математически это доказал. Виктор невольно выпрямился и крепко стиснул правой рукой пальцы левой, почувствовав себя причастным к небывалому торжеству науки. И он словно бы преисполнился могуществом самой науки, разума, логики, числа, — могуществом, одержавшим еще одну величайшую победу.

— Целесообразно также исследовать ближайшие галактики, — раздавался в межзвездном сумраке голос докладчика. — Прежде всего следовало бы обратить внимание на Большую туманность в созвездии Андромеды и Магеллановых облаков.

«Андромеда, Магеллановы облака...» — повторил мысленно Виктор.

В зашторенной комнате стало душновато, и он подумал, что и в ракете, летящей в космосе, тоже могли бы случиться временные неполадки в системе кондиционирования воздуха.

Но вот шторы были опять раздвинуты, повеяло из парка ветерком, а с ним усилился и шум улицы — нетерпеливое гудение моторов на перекрестке. Ракета, в которой Виктор совершил межзвездную разведку, приземлилась, и он вновь дышал воздухом Москвы; его сосед «академик» снял очки и, кряхтя и вздыхая, утирал платком заслезившиеся глаза. Докладчик оглядел зал с таким видом, будто и сам радовался и собирался поздравить всех с благополучным возвращением.

— Необходимо разработать программу исследования дискретных источников, — сказал он. — Мы в Институте Штернберга также приступаем в ближайшее время к большому радиопоиску, и притом на высокочувствительной аппаратуре. Пожелайте и нам терпения... Шансы на скорый успешный результат и у нас, быть может, невелики. — Он повернулся к Александру Юрьевичу. — Но они будут равны нулю, если ничего не делать. Благодарю!

Затем он снял пиджак, небрежно кинул его на спинку стула и сел, упершись в колени открытыми до локтей мускулистыми руками. Вся его поза выражала готовность к активной обороне, если оборона понадобится.

Александр Юрьевич повернулся со своим стулом к залу и живо следил за начавшимся тут же разговором. Это, как и обычно на его семинарах, был довольно беспорядочный обмен вопросами, ответами, справками, репликами, превращавшийся то и дело в мгновенно вспыхивавшие поединки. Здесь и вскакивали с мест, не прося слова, и бежали к доске на эстраду, и беспощадно острили, и шумно протестовали, и разражались хохотом. И Александр Юрьевич не просто взвешивал доказательства и приговаривал, как судья, но и развлекался, как болельщик, оценивая по достоинству каждый меткий удар.

— Прошу меня простить, — вмешался в дискуссию Букин, член-корреспондент. — Не кажется ли товарищу докладчику, что шарить даже высокочувствительным приемным устройством в Галактике — это... это... — Когда Букин возражал, у него появлялось обиженное выражение лица. — Это более безнадежно, чем искать иголку в стоге сена. Откуда такая уверенность, что в созвездии Андромеды только и ждут нас?.. И уже посылают нам с маниакальным упорством ценную информацию?

У докладчика как-то даже озарилось загорелое лицо, и он прямо-таки обласкал Букина взглядом.