Необыкновенный орган
Шрифт:
— И ещё другие мотивы у тебя не являлись?
— Нет, это случилось в первый раз в моей жизни.
— Однако.
— Не обращайте внимания, — перебил органист.— Он сам не знает, что говорит. Просто припомнил чьё-нибудь сочинение.
—
— Вероятно, моё. Сколько мыслей бросаешь на ветер, когда сочиняешь! А первый встречный соберёт крохи.
— Ну, знаете, этих крох вам не следовало бы бросать, — не без лукавства заметил викарий. — Им цена немалая.
Обращаясь ко мне, он добавил:
— Приди ко мне завтра после ранней обедни. Я тебя проэкзаменую.
Я пришёл, как мне было велено. Викарий имел время навести необходимые справки. Моего мотива он нигде не нашёл. У него был хороший рояль, и он заставил меня импровизировать. Сначала я конфузился и ничего не мог сыграть. Но потом мысли мои прояснились, и викарий остался мною так доволен, что послал за г. Жаном и попросил, чтобы тот обратил на меня особое внимание. Он тонко намекнул, что будет платить за мои уроки. Г. Жан освободил меня от работ на кухне и в конюшне, стал лучше обращаться со мною и в несколько лет научил меня всему, что сам знал. Мой покровитель убедился, что я могу пойти дальше и что «осёл» прилежнее и способнее своего наставника. Он послал меня в Париж, и вскоре, несмотря на свой юный возраст, я уже в состоянии был давать уроки и выступать
в концертах.Однако я не собирался рассказывать вам историю всей моей жизни; это было бы слишком долго. Вы теперь знаете то, чем интересовались, а именно: как сильный испуг после опьянения пробудил во мне дарование, которое чуть не было задавлено грубым и небрежным учителем. Тем не менее, я свято чту его память. Если бы не его нелепое тщеславие, которое подвергло риску мою жизнь и мои душевные способности, всё то, что таилось во мне, не выплыло бы наружу. Безумное приключение в горах пошло мне на пользу, но оно оставило во мне какую-то болезненную нервность. Иногда, импровизируя, я как будто слышу обвал над своею головою и чувствую, как у меня руки страшно вырастают. Это длится только минуту, но всё-таки мне не удалось окончательно излечиться, и, как видите, не помогло даже время».
* * *
— Чем же вы объясняете мнимое расширение рук и те страдания, которые вы чувствовали незадолго до обвала? — спросил доктор, когда маэстро окончил свой рассказ.
— Я думаю, что на воображаемой клавиатуре росла крапива или терновник, — ответил маэстро. — Видите, друзья мои, эта история полна символов. Будущность открылась передо мною во всей полноте, иллюзии, треск... и тернии.