Неофициальная жизнь Романовых. Царский декамерон

С тех пор в России на десять лет наступило время «бироновщины», время немецкого засилья и грабежа природных ресурсов страны. По замечанию историка Ключевского, «немцы посыпались на Россию точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забирались на все доходные и выгодные места в управлении». При этом процветали всеобщая подозрительность, шпионаж, доносы (чего стоило только знаменитое «Слово и дело»!) и жестокое преследование недовольных. Мы не будем вдаваться в подробности правления Анны и Бирона Россией – не наша эта задача. Скажем лишь то, что Анна поступила как какая-нибудь заурядная помещица, поручив управление Россией, как своим собственным имением, своему управляющему, для которого главной заботой была нажива, нажива и еще раз нажива. В данном случае уместна такая аналогия: получила барыня наследство, а ни малейшего желания и умения у нее вести хозяйство нет. К счастью, у нее имеется немец-любовник, который готов взять на себя бразды управляющего. При этом хорошо и давно известно – самые лучшие управляющие – это чужаки. Вот так они и правили – Анна Ивановна предавалась безделью, бесконтрольно расходуя государственные деньги, а Бирон заботился о пополнении казны. При этом и себя не забывая, любезного. О благе народном больше никто и не заикался. Принцип «после нас хоть потоп» воплощался в жизнь в полной мере.

Нет, историки были не правы, называя это жуткое десятилетие «бироновщиной». Это было время «анновщины», ведь именно ее именем освящались все те мерзости, что творились на Руси. Ведь именно она завела эти порядки, вернее, не препятствовала Бирону и его немцам грабить Россию и устанавливать в ней свои правила. Так что «анновщина» будет верным названием этого периода в русской истории.

Однако закончим эти грустные сентенции и перейдем к нашим главным действующим лицам. Сразу же после коронации Анны Ивановны Эрнст Иоганн Бирон был пожалован в обер-камергеры и награжден орденами Андрея Первозванного и Александра Невского (который выдавался, между прочим, только за военные заслуги). Не прошло и полгода, как Бирон получил звание графа Священной Римской империи. Его полный титул теперь звучал так: «Его высокографское сиятельство, господин рейхсграф и в Силезии вольный чиновник господин Эрнст Иоганн фон Бирон, Ея Императорского Величества, самодержицы всероссийской обер-камергер и ордена Святого апостола Андрея кавалер». Заметим, что никаких официальных постов в России этот «кавалер», это ничтожество не занимал, зато активно вмешивался во внутреннюю и внешнюю политику страны. Да, вдобавок он еще стал и герцогом курляндским, но только в 1737 году, когда умер последний представитель этого рода. А то бы Анна ему и раньше этот титул присвоила. С нее сталось бы.

Нам было интересно сравнить оба этих персонажа. Бирон был невоспитан, груб, малообразован, примитивен и жесток. Его парадные портреты показывают грубое, надменное, наглое, высокомерное и пошлое обличие. Однако можно подумать, что и Анна Ивановна была утонченной натурой. О ее облике, приведенном в рассказе графини Натальи Шереметевой, мы уже писали в самом начале очерка. А вот еще один портрет с натуры, написанный испанским дипломатом герцогом де Лириа: «Императрица Анна толста, смугловата и лицо у нее более мужское, чем женское…». И действительно, с дошедших до нашего времени портретов Анны на нас смотрит женщина, ничуть не более умная и культурная, чем Бирон. Все те же тяжеловесные, немного глуповатые черты лица, то же тупо-надменное выражение, нижняя губа оттопырена так же идиотски-высокомерно. Давно известно, что супруги со стажем начинают внешне походить друг на друга, и на портретах Бирона и Анны это прекрасно прослеживается.

Вместе с тем также известно, что нельзя судить о человеке только по его внешнему облику. Даже самый последний урод может оказаться приятнейшим, умным и образованным собеседником, знатоком прекрасного и возвышенного. Поэтому нужно судить о людях по их поступкам, и эти поступки были явно не в пользу Анны.

Бирон любил выпить и покурить, а Анна не пила вина и уж тем более не курила и совсем не жаловала пьяниц (видно, помня своего мужа-алкоголика). Императорский двор при Анне сохранял образцовую трезвость. При ее дворе выпить можно было лишь дважды в году – 28 января, в ее день рождения, и 28 апреля – в день коронации. В эти дни придворные так напивались, что гвардейцы их на руках выносили из дворца.

Зато она, став императрицей, завела у себя порядки, которых насмотрелась в детстве – с бесчисленным количеством уродов и карликов, разных приживалок, негров, увечных, больных, сумасшедших и прочего сброда. Ее двор был зеркальным отражением двора матери Анны – царицы Прасковьи, с ее «гошпиталем уродов», но были и отличия. Если царица Прасковья привечала убогих и вела с ними душеспасительные беседы, то Анна над ними откровенно издевалась, и вся эта публика нужна ей была лишь для потехи.

Анна Ивановна была последней русской императрицей, которая содержала шутов – они были ее любимым развлечением. Как писали современники, «для своих шутов государыня сочиняла сама забавные костюмы… К одежде прибавлялись колпаки и гремушки». Другой свидетель так описывал двор Анны Ивановны: «Карлики и карлицы, горбуны и многочисленные калеки обоего пола, на что указывают их прозвища (Безножка, Горбушка), ютились рядом с шутами и шутихами, дураками и дурами, калмыками, черемисами, неграми. Вся эта публика держала себя весьма свободно с лицами, посещавшими двор…».

Неотесанная и грубая натура Анны диктовала и дурацкие затеи. Особенно это проявлялось в ее «забавах» с шутами. Случались и просто неприличные действия. Как-то приезжий итальянский шут с характерным прозвищем Педрилло вынужден был играть роль мужа… козы! Вот как небезызвестный нам И. Лажечников описывал сцену посещения Анной дома шута, где находилась коза вместе с новорожденным козленком: «Сцена была убрана разными атрибутами из козьих рогов, передних и задних ног, хвостов… связанных бантами из лент. Во глубине сцены на пышной постели в богатой кровати, убранной малиновым… штофным занавесом, лежала коза… Она убрана в чепец с розовыми летами… Подле нее на богатой подушке лежала новорожденная козочка, повитая и спеленутая, как должно. Введенная в спальню родительницы, государыня подошла к постели, изволила высыпать из кошелька… несколько десятков золотых монет на зубок и потом спросила госпожу Педрилло об ее здоровье». Анна Ивановна откровенно издевалась над своими бесправными шутами! И не все они были такими уж дураками, чтобы не понимать этого. Среди шутов Анны были, например, граф Апраксин, князья Голицын и Волконский. Так что понимали, но вынуждены были терпеть всяческие унижения от жестокой императрицы. Где это видано было, чтобы в шутах держать русских аристократов – князей и целого графа?! «Анновщина», ей-богу, «анновщина»!

А еще она любила издеваться над ними: «Способ, которым государыня забавлялась сими людьми (шутами), был чрезвычайно странен. Иногда она приказывала им всем становится к стене, кроме одного, который бил их по поджилкам и через то принуждал их упасть на землю. Часто заставляли их производить меж собою драку, и они таскали друг друга за волосы или царапались даже до крови. Государыня, и весь ее двор, утешались сим зрелищем, помирали со смеху». Дальше – больше. Анна Ивановна очень любила унижать людей. Ее шуты не только дрались между собой, но дружно кидались на всякого человека, с чем бы он не входил к императрице. Был ли это царедворец, входивший к Анне с докладом, гонец из действующей армии или иностранный посол, шуты оплевывали его, ругали, обзывали разными поносными словами, пугали неожиданными кульбитами, делали «козу» в нескольких сантиметрах от глаз. Когда человек пугался, шарахался, стараясь не измазаться об шутов, игравших натуральными какашками или делавших вид, что мочатся на вошедшего, Анну Ивановну это особенно забавляло. Правда, с иноземными послами так не поступали, но на своих царедворцев шуты иногда действительно мочились, что вызывало просто судороги восторга у императрицы! Представляете себе такую картину? Уважаемый человек должен был терпеть всякие унижения от шутов и одновременно, не подавая виду, что это ему омерзительно, подобострастно лицезреть государыню. Такого в XVIII веке не было ни при одном из дворов Европы и Азии, а в России было! Так что верно наше определение – «анновщина», несомненно, «анновщина»!

Правда, и Бирон не чуждался какашек. Он был приверженцем так называемого клозетного юмора. Как и большинство немцев, он находил очень смешным все, что связано с испражнениями и мочеиспусканием. Однако он никогда не переходил от теории к практике. Иногда он, под воздействием винных паров, рассказывал какой-нибудь анекдот: например, как мекленбургский рыбак накакал в саду у священника, а пастор не понял, что это такое, взял в руки и понюхал. При этом Бирон разражался диким хохотом. Ну юмор у него был такой своеобразный, что тут поделаешь!

Так что по уровню общей культуры любовники друг друга стоили, а в плане умственных способностей и практических знаний Бирон был даже выше Анны. Незаконченное высшее образование Бирона, в противовес отсутствию оного у Анны, все же давало о себе знать.

Эрнст Бирон был завзятым лошадником – вероятно, страсть к этим животным передалась ему от предков. Правда, это единственное, что он сделал для блага России. В стране появились новые породы лошадей, а коневодство в целом было поставлено на соответствующий тому времени западный лад. При Бироне строились новые конные заводы, на племя завозились лучшие лошадиные породы из Дании и Германии. Даже церковному ведомству по настоянию Бирона поручили в своих хозяйствах заниматься коневодством. Для контроля за этим важным делом (а лошадь тогда заменяла собой и автомобиль, и трактор, и паровоз) в 1731 году была создана Конюшенная канцелярия. Правда, и в этом благородном деле Бирон остался верен себе. Австрийский посланник при русском дворе барон Остен отзывался о нем так: «Когда граф Бирон говорит о лошадях, он говорит, как человек; когда же он говорит о людях или с людьми, он выражается как лошадь». Есть еще одна характеристика, данная речам Бирона современником: «Вспыльчивый по природе, он в гневе забывал свою светскость и говорил языком, оскорблявшим даже очень неизнеженный слух…».

Очень часто Бирон днями не выходил с манежа, предпочитая самые важные государственные вопросы решать там. Самый лучший способ понравится ему – это умение разбираться в лошадях, придя на конюшню, говорить только о них, помогать Бирону в выездке и дрессировке, а еще лучше – подарить ему хорошего скакуна.

Добавим еще немного черт для характеристики Анны Ивановны. Она любила убивать. Не людей, слава Богу, а зверей и птиц. Говорили, что она любила охоту… Но охота – это спорт, и спорт тяжелый. Ее дед, царь Алексей Михайлович, например, мог проскакать с кречетом на рукавице 20 верст, чтобы добыть какого-нибудь зайца или цаплю. Ее внучатый племянник, Петр II, 14-летний мальчик-царь, мог провести целый день в скачке с борзыми собаками, а потом соскочить с лошади, чтобы самому схватить волка за уши и связать ему пасть сыромятным ремнем. То был спорт, испытание себя и своих возможностей, свежий воздух, когда уровень адреналина зашкаливает выше нормы и когда от этого получаешь удовольствие. В такой охоте акт убийства зверя занимает весьма скромное место, а особой доблестью во все времена престижным считалось взять зверя живьем.

Ничего общего с этим «охота» Анны Ивановны не имела. Ее привлекали не поиски дичи или ее преследование; ей нравилось стрелять по живой мишени. Для ее «охоты» животных сгоняли в вольеры, а потом гнали их мимо императрицы, а она палила по ним, меняя ружья, прямо из окон дворца или террасы. Все ее развлечение заключалось в том, чтобы как можно больше убить зверья. Всего только за один «охотничий» сезон 1739 года Анна Ивановна собственноручно застрелила 9 оленей, 16 диких коз, 4 кабанов, 1 волка, 374 зайца, 608 уток и 16 чаек. Какой уж тут спорт – это было просто убийство!