Неофит в потоке сознания

Алиса вошла в центр дансинга, изумительно порозовела, выпростала красивые обнаженные руки и по-королевски во весь голос возопила: «je prends mon bien o`u je le trouve!» («я беру своё там, где его нахожу» {франц.}), что подействовало наподобие «фирменные джинсы по госцене!» по радио в 18-00 на второй линии ГУМа.

…Разъяренная толпа набросилась на парочку и, пока часть народа занималась «мальчиком», остальная – выразила Алисе вотум недоверия в самых резких выражениях. Самое забавное, в центре бунтовщиков, сверкая очами, размахивая руками и визжа что есть мочи, ярилась моя тихая молчаливая Поля, и в тот момент отнюдь не смертной скукой веяло от неё, но грозовой свежестью той самой бури, которая «пусть сильнее грянет!» Я принял позу максимальной психологической самозащиты, скрестив руки на груди, стоял поодаль, вне бушующих страстей, с любопытством исследователя наблюдал за развитием событий и еще за тем, как в том слякотном месте сердца, куда вторглась девушка-фейерверк, девушка-кобра, расползается масляным пятном прямо-таки материнская жалость к Алисе, та самая, которая простирается и на невинных младенцев и на убийц, насильников, воров – только потому, что все они дети, пусть заблудшие и озлобленные, гордые и самолюбивые, но… дети!

Больше Алису я не видел, она вынуждена была перевестись в другой ВУЗ, зато наши «декабристы разбудили Герцена» в Полине, она воскресла, сбросила погребальный саван, нырнула с головой в бурлящую жизнь, правда, к моему сожалению, растеряла при этом нечто трогательное, испуганно-детское, переняв у Алисы все приёмы обольщения и вероломства, которые так её возмутили. Но, впрочем, это уже другая история.

Ближе к вечеру я еще раз просмотрел досье на потенциального нарушителя покоя. В армии Сергей Томский служил как и я на границе, только не как я в Сочи, а на горячей таджикской, значит, стреляный воробышек, в остальном он был обычным предпринимателем. Чем уж так проштрафился он перед моим хозяином, что тот упёк его в тюрьму, понять было невозможно, поди разберись в их бухгалтерии, кто кому и за что должен. Но опыт подсказывал, что за годы неволи Сергей накопил немалый запас злобной обиды на Палыча, а может, и подучился бандитским приемам жестокой мести – одно было точно: противник он не простой, и совсем не зря так боится его хозяин. Такой отчаянный мститель может жизни своей не пожалеть, чтобы только увидеть животный страх в глазах врага. Ладно, Сережа, разберемся мы с тобой, с Божией помощью.

Наконец, стемнело. Зажглись фонари, разлив повсюду розоватый свет, окна в доме были зашторены, двери – все до одной – заперты на замок, собаки спущены с цепи, компьютер центрального пункта занудно сообщал о движениях людей снаружи, каждые пять минут я докладывал хозяину обстановку. Всё как обычно, всё спокойно, только где-то на уровне солнечного сплетения и кожей затылка я постоянно чувствовал, как неотвратимо приближается опасность, поэтому молился, как солдат перед боем.

Вдруг стало темным-темно. Во всем поселке одновременно погас свет. Вот, сейчас!.. Всего три секунды происходило автоматическое переключение на генератор автономного питания – и вспыхнул свет. За истекшие три секунды полного мрака в десяти шагах от меня появился мужчина в камуфляжном костюме, видимо, перескочивший через забор, мелькнуло лицо, и я узнал Сергея Томского, который трижды выстрелил из пистолета с глушителем, доберманы, бросившиеся на чужака, – один за другим – покатились кувырком и затихли.

Теперь Сергей направил пистолет в мою сторону, я же, глядя ему в глаза, медленно, очень медленно, двигался к нему, преодолевая те десять шагов, которые нас разделяли.

В наушнике пискнуло, видимо, компьютер центрального пункта перезагрузился и сразу выдал сообщение о наличии в третьем квадрате неопознанного объекта. Вопреки логике, мой противник не выстрелил сразу, а замер. Или у него появилось желание кошки поиграть с мышкой до того, как всадить в неё когти или… сработала защита Божиего покрова, потому как в это время я про себя дочитывал молитву «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его…» В глазах Сергея поочередно сменились насмешка, растерянность, страх. Скорей всего, он уже пытался нажать на спусковой крючок, но мышцы руки окаменели и не желали слушать команду мозга. Я продолжал медленное приближение к объекту, когда в наушнике прозвучал вопрос Палыча:

– Михаил, что там случилось? – Голос его сипло дрожал, будто его душили.

– Сергей уже тут, – ответил я полушепотом в микрофон. – Он сейчас отдаст мне оружие, и мы поднимемся к вам.

– Жду! – рявкнул Палыч, вернув голосу привычную уверенность.

Наконец, я подошел к противнику вплотную, глушитель коснулся моей груди, я по-прежнему наблюдал на его белом лице парализующий страх. Надо как-то успокоить человека.

– Сергей, мы с тобой сейчас поднимемся к Антону Павловичу, – сказал я как можно мягче. – Он сегодня ожидал тебя с самого утра. Я уверен, что вы сумеете с ним договориться и мирно решить ваши проблемы. Пожалуйста, будь спокойным. Всё будет хорошо.

Я взял пистолет за ствол, мизинцем блокировал курок и вывернул его из онемевшей руки Сергея. Он сразу обмяк и взглянул на меня уже осмысленно. Он понял, что первый тайм проиграл нокдауном и ему остается надеяться только на явное логическое превосходство в остальных двух.

– Пойдём, – предложил я, – начнём переговоры.

Когда мы вошли в кабинет хозяина, Сергей впереди, я с пистолетом в руке сзади, Палыч сидел в своём огромном кресле за столом и с видом победителя с наслаждением пил крепкий кофе. Я предложил гостю кресло, он сел, а я подошел к Палычу и шепнул: «Это очень опасный противник. С таким лучше подружиться. Я вас очень прошу всё решить мирным путём». Палыч кивнул. Я остался в кабинете, занял самый дальний от переговорщиков стул, положил пистолет на колени и погрузился в молитву.

Не буду вдаваться в лабиринты финансовых отношений двух бывших партнёров, оба они хороши, время, видите ли было страшным и человеческая жизнь тогда ничего не стоила, только Палыч повёл себя весьма благородно. Он предложил Сергею огромную, по моим представлениям, сумму денег и обещал замолвить за него словечко в деловых кругах, чтобы тот, если пожелает, смог начать собственный бизнес. Что лично меня очень тронуло, они попросили друг у друга прощение, пожали руки и на этом разошлись, не врагами, а друзьями.

Я проводил Сергея до ворот, вывел наружу и посадил в потрепанную «шестерку», на крыше которой я разглядел двойной настил, который Сергей использовал в качестве подкидного гимнастического мостика для преодоления препятствия в виде высокого забора с острыми пиками. Он завел мотор и, прежде чем тронуться, сказал:

– Спасибо тебе, Михаил, что не застрелил меня.

– Не за что, – буркнул я.

– И отдельное спасибо за то, что убедил Палыча дать мне еще один шанс.

– Ну, а как иначе, – сказал я. – Ладно, Сергей Васильевич, успехов тебе! Прости, если что.

– Это ты, Михаил, прости меня.

Заперев ворота, я перетащил тела доберманов в кусты, подальше от глаз детей, входные пулевые отверстия у собак чернели точно в середине лба – да наш Сережа просто снайпер, а ведь стрелял-то как небрежно, как от мухи отмахнулся. Справившись с этой весьма неприятной процедурой, решил еще раз обойти территорию. Ко мне вразвалочку подошел Палыч, видимо, он был очень доволен собой.

– Как вы себя чувствуете, Антон Павлович? Переволновались, поди.

– Да уж, Миша, струхнул я не по-детски. А ведь ты прав: Сергей очень опасен. Умный, ловкий, стрелок хороший. Конечно в таких случаях, дешевле откупиться. – Он ударил меня по плечу и, сверкнув глазами, сказал: – Ты ведь мне жизнь спас. Проси, чего хочешь.

– Да ничего не нужно, – смущенно пролепетал я.

– Ну да, конечно, я так и думал, – сказал тот, дернув себя за ухо. – Тогда вот что, Миша. – Он встал передо мной, взял за плечи и торжественно произнес: – Я завтра же оплачу весь твой банковский долг по квартире. Думаю, это ты примешь от меня?

– Ну, конечно, если вы так решили, – долдонил я. – Спасибо, Антон Павлович.

– Эх, Миша, – сказал хозяин, потянувшись до хруста всем телом и взглянув на звездное небо. – Жизнь хороша!

Закончив смену, по дороге домой заехал в храм заказать благодарственный молебен. Батюшка принимал исповедь, он поверх головы взглянул на меня, я утвердительно кивнул, он улыбнулся и вернулся к грехам своего подопечного. Подав записки на литургию и на молебен, купил пучок больших восковых свечей и обошел иконы. Пока зажигал и устанавливал свечи, я благодарил святых, явно ощущая их ответ, так мать родная гладит по голове сына за какое-нибудь доброе дело и хвалит простыми словами, от которых тает сердце и хочется плакать, но ты сдерживаешь «телячьи нежности», потому что мужик и это тебе не к лицу. Неужели эта радость, неужели это живое общение со Спасителем, Пресвятой Богородицей, со святыми отцами и ангелами – когда-нибудь прекратится? Как, должно быть, станет холодно и одиноко на душе, с какой горечью стану вспоминать прежние счастливые дни Божией любви, сладкой паче мёда. Слава Богу, сегодня я в любви, сегодня меня несут теплые воды спасительного промысла от сумеречных низин прошлого к светлым высотам будущего блаженства. Сегодня я счастлив, а дальше как Бог даст.