Неоконченный пасьянс

Дворник заметно оживившись, извлёк из внутреннего кармана зипуна «псалтырь» между страниц которого оказались заложены нарезанные листы папиросной бумаги. Некоторое время он старательно скручивал «козью ножку», получившуюся толщиной чуть ли не с большой палец ноги; при этом шевелил красным грушеподобным носом, недоверчиво принюхиваясь к табаку:

— Да — с, товарец необычный, — наконец, резюмировал он. — С можжевельником, что ли?

— Какой можжевельник в Турции, братец, окстись! — замахал руками Шумилов. — Сорт такой…

Дворник, воскурив «козью ножку», выжидательно покосился на Алексея Ивановича, понимая, что такое угощение сулит продолжение разговора. Поскольку Шумилов молчал, то он начал сам:

— Да — с, табак хорош. Таким покуда не угощали — с… Вы, барин, по делу в краях наших или как?

— По делу. Тут у вас преступление было, вдову чиновника убили… Вот редактор мне и приказал статью писать. А я и не знаю как лучше подступиться. Не подскажешь часом?

— А чего ж не подсказать хорошему человеку? — вздохнул дворник. — Да кабы я знал, что подсказывать.

— Ты же всех тут знал, братец. Что народ — то говорит? На кого люди думают?

— Тю — ю–ю, народ! — протянул дворник. — Что народ? Кто ж его знает? Богатая была дамочка, её за то богатство и того… порешили…

— А была ли у неё кроме убитой горничной другая прислуга? Кухарка, скажем, прачка?

— Нет, в квартире только горничная жила, упокой, Господь, её душу… Хорошая была девица, уважительная… А кухарка… нет, кухарки не было. Покойная барыня столовалась у Настасьи Клочковой, она на несколько семей готовит, живёт вон по той лестнице, четвертый этаж. Александра Васильевна, покойная, значит, к ней присылала за обедами.

— А полиция интересовалась этой самой Клочковой? Ходили к ней «архаровцы»?

— Того не знаю, но думаю, интереса для полиции тут никакого нет. Что повариха может знать, ежели даже в квартиру не хаживала? Надежда Толпыгина, горничная убиенная, прибежит к ней, судки с обедом возьмёт, а через два часа вернет. Вот и вся служба.

— Ну, а прачка была? Кто обстирывал барыню?

— А стирала им прачка Лизавета, она в соседнием дворе обитает, в полуподвале. Та вообще никогда в квартиру не ходила, ей горничная белье относила и забирала.

— А скажи — ка, братец, как тебя кличут — то?

— Александр я, Подколозин…

— А вот скажи мне, Александр Подколозин, а что ваш управляющий из себя представляет? Что за человек? Справедлив ли? Строг? Бранит ли? Или бьёт? — увидев смущение дворника, Шумилов поспешил его должным образом простимулировать. — Да ты не тушуйся, братец! Чтоб тебе интереснее было со мной беседовать, да про ваш дом рассказывать, можем заглянуть в кабачок. Проставлю тебе графинчик. Ещё и на табак денежку получишь. Я тут видел у вас рядом портерную. Если, конечно, домоправитель ваш сейчас в окошко тебя не видит… А то прищучит тебя за то, что двор не метешь.

— Хех, господин хороший, — весело хмыкнул дворник. — Да разве ж я лясы точил бы с вами, кабы Пётр Кондратьич в конторе сидел бы! Идёмте в портерную!

На самом деле в кабачке — подвальчике под ёмким названием «портерная» никаким портером никогда не торговали. Разливалась исключительно водка и обстановка была проще некуда: грубо обструганные и сколоченные, ныне потемневшие и отполированные локтями деревянные столы и лавки вдоль них, стойкий запах пота, водочного перегара и дешёвого табака. То и дело сновали половые, разнося водку в графинчиках, немудреную закуску в глиняных мисках. После того, как Шумилов заказал для Филимона пару чарок водки и квашеной капустки на закусь, дворник размяк душой, проникся к Алексею Ивановичу искренним расположением и в порыве признательности готов был рассказать ему всю историю «яковлевки» от постройки.

— Так вот… Управляющий наш, Пётр Кондратьевич…. крепкий мужик, в том смысле, что своего не упустит. По честности вам сказать, я ведь не всегда в дворниках ходил, был когда — то на той самой должности, что Пётр Кондратьевич ныне. Да, да, не сумлевайтесь! Это сейчас я просто Александр Подколозин, а когда — то никто ко мне иначе как «Александр Прокофьич» не смел и обратиться. Так — то… Был помоложе, попроворнее. В те времена штат другой был. В моём подчинении были один старший дворник, четыре младших и два швейцара у парадных подъездов, тех, что на Садовую глядят. Это теперь у нас швейцаров нет и из пяти дворников остались четверо. Да — с…

Шумилов почувствовал, что в лице дворника неожиданно для самого себя наткнулся на сущий кладезь всяческих знаний о «яковлевке».

— А как же ты, Александр Прокофьевич, очутился в простых дворниках? Как скатился с должности?

— Да неожиданно скатился, — вздохнул Подколозин, опрокинув в глотку чарку водки. — Фортуна от меня отвернулась, то есть повернулась, строго говоря, ко мне тылом… Лет десять — двенадцать назад хозяин задумал перестроить часть квартир в бельэтаже: две — три небольшие объединял в одну большую, с черным и парадным входами — всё как полагается, чтоб сдавать подороже. И на отделку их хозяин не поскупился — лепнину по потолку пустили, оконные рамы из сосны заменили на дубовые, изразцами на заказ печи выложили. И даже ватерклозеты в английском магазине заказал. А чтоб не покрали эту красоту из квартир до того, как новые жильцы въедут, на двери были поставлены замки, а ключи были оставлены мне как приказчику по дому. Так — то… Да… хорошо было задумано. И вот тут, как на грех, ко мне сродственник из деревни приехал. А у него именины… В общем, отпраздновали мы — знакомых многих собрали, пили всю ночь. А утром хватился — одна из квартир вскрыта, та, что как склад использовалась. И из неё многое вывезено. Ну, сам понимаешь, — тут дворник по — свойски перешел на «ты», — скандал. Хозяин кричит: «Твоя вина, Прокофьич, плохо сторожил добро. Если восполнишь убыток — останешься у меня служить, а нет — пеняй на себя.» Ну, я, конечно, всё, что на черный день откладывал, отдал хозяину. Он меня, как и обещал, не погнал, да только перевел в рядовые дворники, а на моё место взял Петра Кондратьевича. И на том спасибо, а то кому я на старости лет нужен…

— Скажи — ка, Александр Прокофьевич, а квартира убитой Александры Васильевны тоже была в числе этих новых, о которых ты упомянул?

— Аккурат, точно так.

— Значит, и в ней были установлены новые замки с полным комплектом ключей, ключи от которых отдали тебе?

— Именно так.

— А сколько всего было ключей к каждому замку?

— По три. Два надлежало отдать жильцам при заселении, третий — хранить домоправителю под большим секретом.

— И куда же потом оставленные домоправителю ключи подевались?

— Когда я дела передавал Петру Кондратьичу, то и ключи все передал. Самолично. В полной целкости и сохранности.

— А замки с той поры менялись?

— Без ведома домоправителя сие категорически запрещено. Дом — то хоть и каменный, а перекрытия — то деревянные. Неровён час пожар — не приведи Господи! — Подколозин истово перекрестил лоб. — Ведь пока дубовые двойные двери выламывать будут, полдома выгорит! Потому, ежели замок меняется, то один ключ всё равно отдаётся домоправителю.

— Странные у вас правила, — заметил Шумилов. — Это не совсем законно.

— Правило это проверено временем и человеческими смертями, — важно ответил дворник. — И свой резон в этом есть. А за все эти годы на Кондратьича никаких подозрений не было. Если б он, имея на руках ключики, грешил воровством, то сие уже стало бы понятно. А так — ничего!

— Так — так, очень интересно. А Пётр Кондратьевич… Что он за человек?

— Хех, хороший вопросик, — усмехнулся дворник. — Наш Филат не бывает виноват! Вот он каков. Всех в кулак зажал. Знает с кого спросить, только с себя не спрашивает. Теперь уж его и не сковырнешь. Вскорости после того, как он на моё место заступил, вышла одна история…