Неоконченный портрет. Нюрнбергские призраки

Как уже не раз в последнее время, Рихард находился сейчас в состоянии амока — смятении чувств. Он не думал о том, сколько ему придется ждать. Сейчас было около восьми вечера. Если Герберт появится, думал он, то скоро, а если он уже у Герды, то выйдет из подъезда, возможно, часам к двенадцати ночи. Рихард установил себе контрольный срок — с восьми до двенадцати — четыре часа.

Единственное, что Рихард еще не решил, это что он сделает, если увидит Герберта приближающимся к подъезду или выходящим из него. Да он и не думал об этом сейчас. Им владело непреодолимое желание, своего рода категорический императив: убедиться в верности или неверности Герды.

Не думал Рихард и о нелепости своего намерения: ведь если даже предположить, что между Гердой и Гербертом существовала какая-то интимная связь, то почему они должны были встретиться именно сегодня вечером, а не завтра или в любой другой день недели? И почему, если Герберт придет к Герде сегодня, то должен уйти к двенадцати, а не остаться у нее до утра?..

Рихард не помнил, сколько он простоял таким образом, переводя взгляд с подъезда на освещенные окна Герды… Иногда ему казалось, что он видит за тюлевыми шторами, прикрывавшими эти окна, сначала силуэт Герды, потом еще какой-то другой, силуэты двигались, приближались друг к другу, сливались воедино… Один раз Рихард не выдержал и перебежал на противоположный тротуар, чтобы оказаться рядом с окнами… Но, простояв под ними несколько минут, понял, что эти силуэты были просто игрой его воображения.

Лавируя в потоке движущихся машин, Рихард вернулся на свой наблюдательный пункт.

…Он не заметил, каким образом возле него оказался полицейский.

— Что вы здесь делаете, майн герр? — сверля Рихарда взглядом и держа правую ладонь на кобуре пистолета, спросил он. — Я наблюдаю за вами уже около двух часов. Мой пост на той стороне улицы.

Все это было для Рихарда столь неожиданно, что он не сразу сообразил, что ответить. Потом сбивчиво произнес:

— Я — у меня… Мне здесь назначено свидание. — И добавил уже более определенно: — С девушкой.

— Если девушка не приходит на свидание в течение двух часов, то она недостойна того, чтобы уважающий себя мужчина ее ждал. Если, конечно, у нее нет уважительной причины.

— Да, да, вы правы, — уцепившись за последнюю фразу полицейского, быстро проговорил Рихард. — Наверное, с ней что-то случилось… Может быть, заболела. Я сейчас уйду, господин полицейский, и позвоню ей из дома по телефону.

— На вашем месте я сделал бы это по крайней мере полтора часа назад, — снисходительно заметил полицейский.

Выстрел

Предвыборная борьба в Германии разгоралась. Теперь против НДП стали наиболее активно выступать профсоюзы. В Эссене, например, НДП арендовала большой зал, чтобы провести очередной предвыборный митинг. Но когда члены партии подъехали на автобусах, то оказалось, что зал заседаний заняли две тысячи рабочих и проводят там свое собрание.

Американская «антикоммунистическая лига» прислала в Германию своего представителя, профессора из Чикаго, который на большом митинге, организованном НДП в Даррингене, произнес речь, почти целиком напечатанную в «Дойче Националь Цайтунг», в «Дер Таг» и в «НДП Курир».

В этой речи искушенный в красноречии профессор заявил:

«…Если НДП обзывают нацистской партией, то такой яр(лык ей приклеивают не за границей: это делают здесь, в Германии… Мы, американцы немецкого происхождения, — продолжал оратор, — и поныне храним верность Германии и боремся за ее восточною территорию. Мы от этого не отступимся, потому что землю, которую немцы возделывали на протяжении восьмисот лет, нельзя просто так отдать за какие-нибудь два десятилетия. И если находятся политические деятели, которые уже сейчас готовы отказаться от этих территорий, то — не обижайтесь на меня — в моих глазах они предатели!»

Профессор закончил свою речь следующими словами:

«В рамках демократической системы нельзя запретить партию, будь то христианские социалисты, социал-демократы или какую-либо другую. Все они имеют право на свое мнение и на деловую дискуссию. И если против этой новой национальной партии всеми средствами ведется борьба, то мы должны сказать: видимо, кое-кто в Бонне чувствует, что под ним шатается стул…»

Еще в недавнем прошлом многое говорило о том, что НДП идет от успеха к успеху. Ее представители стали депутатами в ландтагах Рейнланд-Пфальца, Шлезвиг-Гольштейна, Нижней Саксонии, Баден-Вюр-тенберга, а также в парламенте Бремена. Но в 1969 году положение стало меняться. Если еще совсем недавно наиболее право настроенные иабиратели отходили от ХДС/ХСС вследствие создания «Большой коалиции» и стали поддерживать НДП, соблазненные ее радикальными обещаниями в кратчайшие сроки не только ликвидировать безработицу, но и вообще восстановить былое могущество Германии, то, убедившись, что слова остаются только словами, обманутые в своих ожиданиях, перестали поддерживать НДП.

Более того, «Большая коалиция», то есть ХДС/ХСС совместно с социал-демократами, перешла к более гибкой «восточной политике», сделала проблему формирования отношений с социалистическими странами предметом широких, открытых дискуссий, это тоже возбудило брожение умов, в особенности у тех немцев, которые до сих воспринимали как «истинно германские» только лозунги НДП.

Снова в повестку дня различных митингов и дискуссий стала нота Советского правительства правительству ФРГ, с которой Москва выступила еще два года назад в связи со съездом НДП в Ганновере. В этом документе Советское правительство напоминало и правительству Федеративной республики, и правительствам ряда других стран — тех, кто раньше входил в антигитлеровскую коалицию, а теперь объединенных в агрессивном блоке НАТО, — об их международно-правовом долге.

Но тот факт, что советская нота была оставлена Бонном и вообще странами НАТО без внимания, усилил в ФРГ антифашистскую борьбу, активизировал профсоюзы. Антифашистские настроения в стране все более усиливались. В 1968 году в Мюнхене был создан комитет «Январь-68». Его председателем стал писатель и президент «Немецкой лиги в защиту прав человека» Франк Арнау, а заместителями — баварский профсоюзный деятель Ксавер Зенфт и писатель Бернт Энгельман. В связи с тридцать пятой годовщиной прихода нацистов к власти «Январь-68» провел в Мюнхене антифашистскую демонстрацию. В том же году в Дахау состоялся Европейский слет протеста против фашизма и неонацизма. В нем участвовали 15 тысяч человек. Его участники выступили за европейскую безопасность и взаимопонимание между народами…

Какой вывод сделало из всего этого руководство НДП? Только один и главный: надо действовать — объявить беспощадную войну антифашистам и прежде всего коммунистам, натравить на них ту часть еще окончательно не сформировавшего своих взглядов населения, которая смогла бы сыграть решающую роль на выборах в сентябре нынешнего, 1969 года.

Неоштурмовики из группы Клауса, конечно же, не проникали в хитросплетения западногерманской политики. Но, связанные через тайные каналы с ее различными сторонами, они глубоко усвоили главную цель своего нынешнего существования. Эта цель определялась двумя словами — провокации и террор.

«Политика» группы Клауса, если ее действия можно было называть этим словом, развивалась в двух направлениях: во-первых, показать населению, что НДП существует, что она является единственной в Германии партией дела, а не слова, а во-вторых, восстановить немцев против Коммунистической партии Германии. Для этого они прибегали к несколько однообразным, но обычно успешным провокациям, — вступали в драки с коммунистами и социал-демократами, громили книжные магазины, в том числе и принадлежавшие НДП, и обязательно оставляли на месте преступлений листовки, из которых следовало, что инициатором драк и погромов неизменно была Германская компартия.