Неомифы

Капитан не сразу услышал вопрос, и Юджин вынужден был повторить.

– Нет, пока ищут, – наконец ответил Выхин.

– А что, если мозговые тараканы до сих пор в нас? – спросил Алексеев.

– Обследование показало, что с нами всё в норме, – отверг врач гипотезу.

Старпом счёл нужным уточнить:

– Но ведь ни один медбот пока не обнаружил у пациента психического отклонения. Во всяком случае, не в материальном виде.

– В нас тогда поселилось столько отклонений, – указал Арнольдыч, – что робот-медик уж наверняка бы засёк «таракашек».

– Значит, они умерли или остались на планете? – сделал вывод Алексеев.

Семён высказал альтернативную версию:

– Или выскочили из головы здесь, но до того, как нас просканировал космопортовый медбот.

Кошта спихнул в реку ещё один камешек.

– Нормальных людей вообще нет, – более сдержанно, чем раньше, заметил он. – Правда, такое количество «тараканов» в чьём-то мозгу вряд ли обитает.

– Интересно, у них есть владелец? – ни к кому конкретно не обращаясь, принялся рассуждать Арнольдыч. – И для чего они нужны? Не потому ли «зверьков» заперли на Клетке… то есть, на Иксе-1, чтобы…

Механика прервал возглас молчавшей до того Жюли:

– Ой, смотрите! Зайчик! – Экспедитор присела, протянула руку к пышному кусту округлой формы, защебетала: – Ну, иди сюда, мой маленький, мой серенький…

Экипаж как-то странно посмотрел на девушку.

– Жюли, на этой планете не водятся зайцы, – чётко проговорил Выхин.

Котияр выпрямилась, отряхнула одежду. Несколько секунд она разглядывала напряжённые лица мужчин-дальнобойщиков. А потом, улыбнувшись, беззаботно проронила:

– Поверили, да? – Жюли слегка рассмеялась. – Не волнуйтесь, ребята, это шутка. Просто шутка.

(Август 2013 года)

Вспышки на Солнце

Роберту Шекли

– Твоё время ещё не настало! —

вынес приговор Тиктак.

– Это что, – весело отозвался Паяц, —

твоё так вообще закончилось…

(Из ненаписанного)

Через полтора часа

– Ну давай, хватит медлить! – холодящее спокойствие пропало – зазвучала ярость. Глаза Джи загорелись. – Знал бы ты, как мне всё осточертело! Прострели мою башку, и покончим с этим!

Сун вновь подумал о Земле – о космическом шаре, доме и родине, погубленных людьми вроде Джи. Ум давал чёткий ответ на вопрос «Кто виноват?», гоня прочь нерешительность и подталкивая совершить то, что назрело давным-давно. Но вот удивительно, Сун не мог коснуться сенсора и наконец решить ситуацию посредством лазерного луча, от обжигающей остроты которого не защищена голова человека, стоящего напротив, на расстоянии считанных метров.

Пальцы до боли сдавили рукоятку; держащая бластер рука задрожала.

В настоящем времени

1 час 30 минут назад молодой андер по имени Сун, генеалогическое древо которого произрастало на корейской территории, как всегда принял душ, умылся, погасил свет в стандартной тесной однокомнатной квартирке без окон и забрался на постель.

В бункере не засыпали только охранники, вот и Сун просто лежал с открытыми глазами поверх тонкого синтетического одеяла, на узкой металлической кровати, прокручивая в голове свою жизнь. В отличие от сограждан, он не причислял себя не то что к конкретной национальности, но даже к людям определённого времени. Он представлял мир единым для каждого – в той же степени, в которой едины истина и справедливость. Сун верил в эфемерные понятия, за что его никто не осуждал, потому что эту «слабость» кореец научился скрывать, хоть андеры и редко принимали в расчёт чужие неприятности – их занимали исключительно собственные проблемы.

После Разделения не уцелели привычные традиции, моральные принципы сгинули в пучине времён, бомбы вместе с природой уничтожили душу человека. Счастливчиком считался тот, кому удавалось чего-либо достичь в Андеграунде; обычно же бой между соседями, друзьями, родственниками вёлся за сомнительное удовольствие вести тоскливое, однако свободное существование… Если можно говорить о свободе, когда ты с рождения обитаешь под землёй, когда твои кости – отчасти из-за воздействия радиации и в какой-то степени «благодаря» наследственности – стали ломкими, как стекло. Когда за порцию обеда приходится драться с тем, в ком раньше видел соратника. Биться насмерть, словно зверь…

Болезненно сжалось внутри при воспоминании о Лёньке, пареньке с израильскими пращурами, погибшем не от мощных рук отморозков-антисемитов, а от хрупкой ладошки бывшего приятеля-англичанина Мика, не евшего больше недели и двинувшегося на почве этого умом. Мику не хватало вещей для обмена на наиболее ценное – еду, и ни один из андеров, естественно, не собирался с ним делиться. Лёнька, о котором говорили «Последний хрен без соли доедает», – тоже. Хотя в отношении двадцатитрёхлетнего парня фраза про хрен звучала слишком оптимистично.

Однажды молодому еврею улыбнулась удача: он случайно заметил агента Овеграунда – одинокого стрелка, а может, исследователя из штрафного батальона – и поспешил предупредить смотрителей. Агента убрали; Лёньку премировали – пятью бесплатными обедами.

Мик набросился с вилкой, едва Лёнька отошёл от кассы. Двенадцать ударов в шею, по одному в левый глаз и правый. Раненого не спасли: две минуты адовых мук, залитый кровью грязный пол, и Лёнька скончался на месте. Его «приятель» успел запихать в рот жареную картошку и полкотлеты, подавиться и схватить вторую половину, прежде чем отошедшие от шока бункеровцы заломили ему руки. Они не защищали справедливость или истину, не оберегали других людей – они просто боялись: за себя, что безумец отнимет у них долгую бесцельную жизнь. Страх – лучший двигатель любого общества; та же сплочённость – лишь следствие панического ужаса перед одиночеством.

Мика спеленали и поместили в специальную клинику, откуда ему не суждено выйти. Условия там мало чем отличаются от городских, разве что в новых апартаментах стены обиты мягким, безопасным материалом.

Сун не мог принять исковерканное настоящее как данность. Он планировал приложить все силы для того, чтобы чудовищные правила исчезли в небытии и никогда не возродились. Ради этого он отдал суточный паёк индийцу Дилипу, с которым тайно договорился поменяться дежурствами. Сун патрулировал сектор IX-B с 12 дня до 12 ночи, а Дилип его же, но с 24 до 12.

Оружие охранникам разрешалось носить с собой. Вытащив бластер из оснащённой автоматическим защёлкивателем кобуры, что крепилась к псевдокожаному ремешку, Сун нажал боковую кнопку, проверяя боезаряд. Загорелась синяя полоса – заряжен на 100 %. Бластер отправился обратно. Сун заложил руки за голову и уставился в малоразличимый среди темноты потолок. Ждать осталось недолго: до нуля часов меньше тридцати минут. Простые обитатели бункера уж точно улягутся спать, тогда никто не помешает.

Отогнать бы навязчивые мысли о матери.