Неотразимая (Богатая и сильная, Новый Пигмалион)

Подождала, пока Элизабет догонит ее, затем легко нажала на ручки, и двери мгновенно и неслышно отворились Хелен вошла, глубоко вдохнула воздух, затем пропустила Элизабет вперед, прежде чем закрыть двери.

Но когда Хелен снова обернулась к Элизабет, то чуть не открыла от удивления рот. Элизабет Шеридан изменилась. Тело ее трепетало. Бесстрастность исчезла.

Щеки горели, глаза блестели от удовольствия. Хелен была удивлена, пока не поняла, что произошло. И ее собственная радость и облегчение вылились в чудесную, преобразившую ее лицо улыбку. Потому что она поняла, ее страхи были напрасны. Дом сам выступил в ее защиту. И она молча последовала за Элизабет, когда та, подобно благоговеющему паломнику, медленно шла по аладдиновой пещере, носящей имя Мальборо.

Свет проникал сквозь опущенные жалюзи, превращая комнаты в подводный мир. Казалось, вот-вот бесшумно проплывет мимо рыбка с чешуей изумительной расцветки. Хелен подняла жалюзи, и в окна хлынуло солнце, заставив серебро и хрусталь ослепительно засверкать, а фарфор и расшитые ткани заблестеть. Не раздавалось ни звука, и тишина ласкала слух. Чудесные толстые ковры скрадывали шаги. Ощущалось присутствие дома — доброе, снисходительное; так снисходительна красавица, сознающая, что равных ей нет.

Из бесконечных путешествий по миру Темпесты привезли в Мальборо массу чудесных вещей, а безошибочный вкус Хелен совершил отбор. Из сокровищниц и кладовых она извлекла все самое лучшее и создала красоту, поражавшую взгляд и отнимавшую голос. Никогда еще она так не радовалась делу своих рук.

Нигде не было ни пылинки. Горничные уже убрались, а Хелен уже поставила цветы. Каждое утро двое слуг катили за ней тележки с цветами, а она обходила дом, расставляя свежесрезанные цветы по фарфоровым, серебряным и хрустальным вазам. Их аромат уже пропитал воздух.

Хелен видела, что Элизабет потрясена. Это было заметно по ее приоткрытым губам, сияющим глазам, восторженному виду, с которым она рассматривала сочетания самых изысканных тонов: мягкого блекло-розового, нежного серебристо-голубого и звучного лимонного. Громадные зеркала висели на штофных обоях, отражая сказочную французскую мебель старого благородного дерева: ореха, розового и красного дерева. Расписные потолки гармонировали с коврами, на которых стояла не имеющая себе равных по пышности мебель времен Людовика XV и Людовика XVI. Стены украшали гобелены, или спиталфилдский шелк, или резные деревянные панели.

Всюду висели картины. Здесь были работы кисти замечательных английских художников: Тейнсборо, Рейнолдса, Лоренса и Стаббса, причем место для них было тщательно выбрано. Портрет работы Гейнсборо, изображающий леди Софию Темпест в платье льющегося синего атласа, перекликался с лионским шелком кресел и портьер, а к желтым розам на ее соломенной шляпе были подобраны стоящие в вазах цветы.

В результате ошеломляющая красота окружающего пробила сдержанное спокойствие Элизабет.

Хелен не ждала такого отклика. Она неслышно шла сзади либо открывала двери, давая Элизабет возможность проскользнуть сквозь резные позолоченные двери и увидеть все новые захватывающие дух интерьеры.

Она наблюдала, как Элизабет склоняется над букетом роз в великолепной китайской вазе, эмаль которой была так ярка, что казалась только что нанесенной, и трогает нежные цветы, ласково касаясь их тонких лепестков.

Не обменявшись ни словом, они обошли дом. Молчаливый восторг Элизабет был красноречивее слов.

Сердце Хелен успокоилось. Впервые со времени прибытия Элизабет в Мальборо к ней вернулось спокойствие духа. И она могла лишь про себя возносить благодарность Мальборо и тому, кто — или что — пробудил в этом холодном, сверкающем, как драгоценный камень, сердце, жаркий отклик. Ее беспокойство, все ее страхи… как могла она усомниться в Мальборо? Разве дом когда-нибудь подводил ее? Но никогда еще она не встречала такой полной, изумляющей отдачи. А уж меньше всего ждала ее от Элизабет Шеридан! Она знала теперь, знала с непоколебимой уверенностью, что Мальборо в безопасности, что ей самой ничто не угрожает и что так будет всегда. Эта женщина не причинит им вреда. Эта паломница, припавшая к дорогим ее сердцу реликвиям…

Наконец, после двух самых замечательных часов в жизни Элизабет Шеридан, они снова поднялись и вошли в Верхний зал через двустворчатые двери с другой стороны. Хелен закрыла их за собой, приложив ладони к резному дереву, как бы пытаясь ласковым прикосновением выразить свои чувства. Но когда она повернулась к Элизабет, улыбка замерла у нее на губах.

На нее вновь глядело классической красоты спокойное лицо. Хелен потеряла дар речи.

— И все это сделали вы? — спросила Элизабет.

— У меня были возможности… — запнулась Хелен.

— Возможно, но вы совершили невероятное. Я видела все, что можно, в Англии, но это… — Элизабет глубоко вздохнула.

— Я рада, что вам понравилось, — прошептала Хелен, тронутая до глубины души. — Я часто прихожу сюда. Вы заметили, здесь успокаиваешься и отдыхаешь.

— Да. — Голос Элизабет звучал отрешенно. — У каждого из нас своя религия.

Поколебавшись, Хелен отважилась спросить:

— Я думаю… Возможно, у нас с вами одна религия?

— Прекрасное во всех его проявлениях. — Она чуть улыбнулась. — Я выросла среди коричневых стен и натертого линолеума. Я не представляла себе, каким может быть дом, пока однажды летом не оказалась в Аппарке. С тех пор я всегда смотрю такие дома, как только представится возможность.

— И я, — в восторге воскликнула Хелен. — Когда я создавала Мальборо, я тоже объездила их все. — Она всплеснула руками. — Теперь вы сможете ходить по этим комнатам, когда захотите.

— Непременно захочу, — уверила ее Элизабет.

Хелен расцвела, но ее тут же снова обдало холодом от практического вопроса, который задала Элизабет:

— Наверное, содержать это страшно дорого?

— Полмиллиона фунтов в год.

Она ждала, что Элизабет вздрогнет, но та только спросила:

— Этого хватает?

— На все нужны деньги. Я каждый год осматриваю ткани и проверяю все собрание. Я всегда сама чищу фарфор и хрусталь, а специальная фирма время от времени приезжает чистить ковры и мебель. В доме поддерживается постоянная, автоматически контролируемая температура, а я предохраняю комнаты от солнечных лучей. Солнце здесь очень сильное и может повредить ткани и краски. — Хелен казалось, что нужны объяснения. — Собрание, конечно, каталогизировано, и вы можете, если хотите, ознакомиться…

— Да, конечно. Благодарю вас.

Они медленно шли обратно по залу. Элизабет явно не хотелось уходить.

— И вы все делаете сама? Без домоправительницы?

— Я веду дом сама… Мозес, наш дворецкий, помогает мне, и мне повезло, что в доме много прислуги… да, я делаю все сама. Мой брат предоставлял все это мне.

Элизабет Шеридан повернулась к ней.

— Да. А потом оставил все это мне.

— Я бы никогда не поверила, если бы не видела своими глазами, — немного времени спустя рассказывала Хелен Касс. — Она способна чувствовать, Касс, она чувствует — и глубоко! Видела бы ты ее реакцию!