Неожиданность
Шрифт:
Боярская дверь распахнулась как от хорошего таранного удара могучим бревном. Ворвавшаяся Забава легко, как пустой мешок, закинула меня на богатырское плечо. Мои рывки и ропот оборвала коротким рычанием:
— Головенку оторву!
Перспектива показалась мне реальной и пугающей, поэтому пока меня уносили, я больше не боролся и не шумел. В голове вертелись философские идеи о непротивлении злу насилием…
Ночью мы помирились, беспочвенные обвинения с невиновного были сняты. Я получил искренние извинения, и клятвенное обещание ревностью больше не мучиться, в которое сама Забава искренне верила. Я, позевывая в
Глава 14
Утром, полюбовавшись на разметавшиеся по подушке волосы цвета пшеничных колосьев спящей красавицы-жены, подумал: это я тебя ревновать должен, а не ты своего неказистого муженька, сделал привычную зарядку и подался на утренний осмотр послеоперационного больного.
Мстислав горячился уже с утра. Поздороваться он просто забыл. С горящими от новой идеи глазами он начал ее излагать.
— Может мне на коне сегодня проскакать? Он у меня знаешь какой смирный?
Наверное, вроде любимого косолапого мишки из овсов, подумалось мне. То взбрыкнет, то скакнет, то седока уронит. И поддержать тебя, князюшка, в этот раз некому будет…
— Приветствую тебя князь!
— И тебе не хворать, — отмахнулся от моей, явно лишней вежливости, знатный пациент. — Ты о деле толкуй!
— Ну, мы же не гунны какие, с постели в седло прыгать, государь.
Высокообразованный Мстислав о гуннах знал, видимо, получил хорошее европейское образование. Недаром он в Европе даже имел другое имя — Гарольд, полученное в честь деда, английского короля. И, в случае какой нежелательной передряги на Руси, можно было отсидеться на Западе, где потомка венценосных родов Англии и Византии, зятя шведского короля, приветят охотней, чем никому не известного русского Мстиславку.
— Гунны — это те, что на Рим ходили? А они тут причем?
— Это народ был кочевой, и на лошадях они ели, пили, спали. Не знаю, где они любили женщин, и путешественники об этом ничего не пишут, но гунн рождался и умирал на коне!
— Ишь ты, — удивился государь. — Вот и мне пора, как Аттиле запрыгнуть на коня!
— Бог в помощь! — завершил я речь завзятого наездника. — Только ведь тебе при прыжке придется все тело напрячь?
— Я напрягу!
— Только меня на это представление не зови. Созови бояр, духовенство, беременную жену, можешь еще кого из иностранцев позвать, а меня, — нет уж уволь.
— Это почему это? — упавшим голосом спросил лошадник, предчувствуя новую паскуду от злого лекаря.
— Ты же ведь и живот напряжешь?
— А то как же!
— Вот мои жиденькие шовчики и разъедутся. А опять любоваться, как твои кишки выпадают, я не хочу. Нагляделся в прошлый раз. А народ пусть позабавится. Детям и внукам будут рассказывать о забавнике и весельчаке князе, жаль, умершем совсем молодым. Кто может хочет поучиться кишки назад запихивать? У тебя бояре, вроде, до этого дела, большие умельцы были!
Князь надулся и умолк. Как ребенок, ей богу! А я стал, не торопясь, проверять состояние брюшной полости. Наружные швы зажили еще вчера. А сегодня и внутренние практически тоже. Осталось проверить все в деле, потренировать.
Зашел Богуслав, присел возле стола. Значит, завтрак уже готов.
— Теперь, князь, для тебя главное
дело будет, это научиться ходить до столовой. Как дошел, поел, на своих ногах ушел, — все, лечение закончено, я тебе больше не наставник. Куда хочешь залезай, на ком хочешь скачи, дело твое. Дальше спокойно чтобы жить, тебе самому думать придется.— Да это когда будет…, — понуро сказал больной.
— Думаю, сегодня к ужину и попробуем. А сейчас по комнате походим!
Глаза у Мстислава вновь загорелись упорным огнем.
— Давай!
И мы дали. Бойко поднялись, минут пять побродили по покоям, вышли в коридор, вернулись. Тут появилась княгиня. Немножко понаблюдала, не вмешивалась с ненужной помощью и советами. Потом государь так мягко опустился на постель, что она даже не скрипнула. Ап!
Я еще раз все проверил, и мы с боярином ушли завтракать. Забава уже куда-то убежала. Скорее всего, по новгородским концам, шлюх стращать.
— Значит, если все получится, сразу после ужина и отчалишь? — поинтересовался, поедая крылышко куропатки, Богуслав.
— Скорее завтра. Погляжу еще с утра, и, если все понравится, отчалю. Дел — неимоверное количество! — дожевывая ножку той же птицы, отозвался я. Запили все квасом (действительно, с мятой!) и отправились на отдых.
Посидели у боярина с полчасика, и я убежал. Богуслав тоже куда-то подался по своим неисповедимым боярским делам.
Висел долг чести — неисполненное обещание Антипу, тиуну боярина Твердохлеба, излечить его жену. Но перед этим надо проверить работу колясочного производства под руководством бывшего скорняка Антона, а затем прикинуть тянет ли бывший ушкуйник Ермолай сбыт досок, напиленных на Вечерке его побратимом Матвеем.
Антошку я нашел в уже отстроенном выставочном ангаре. Как-то все было внутри организовано бестолково. Чтобы поглядеть на уже готовые кареты, надо было пробраться через кучи опилок, обрезков досок, две строящиеся коляски, толкающихся мастеров, густой русский мат и вонь от краски. Заказчиков или просто посетителей видно не было.
Антон пытался добиться от каких-то работяг обычного выполнения их обязанностей.
— Ну надо паклей поскорее протыкать крышу, экипаж уже заказан, хотелось бы закончить поскорее…, — нудил он. Паклеведы, оба страшно воняющие перегаром, пользовались его добросердечием, как могли.
— Мы ж тебе объясняем, — втирали они ему в две наглые глотки, — невозможно сегодня работать! Соседка у Митяя померла, весь вечер провожали! Ты нам лучше еще раз аванс дай на опохмелку, то есть на паклю! Первая вся кончилась уже!
— Да вы же еще и не начинали…, — робко гудел своим басом приказчик.
— Да мы знаешь какие! Враз сделаем, мигнуть не успеешь! Дай рублик, горло горит!
Да, в моей прежней жизни у таких ударников горели трубы. Кроме этого, ничего за сотни лет не изменилось.
Остальные работяги слушали с большим интересом. Работа, по сути дела, встала. Этак через какое-то время они всей капеллой будут исполнять арию «Рубль гони!», а явно ненужное производство карет похерят. Эту ядовитую поросль нужно было выкорчевывать на корню.
Я решительно подошел и дал затрещину Антошке в лучших традициях его жены. Потом зарычал:
— Ты что тут, мозгляк терпишь? Ты кому тут мои деньги раздаешь? Сегодня же и тебя, и всю твою погань разгоню!
По толпе прошелестело: