Неожиданные встречи

Едва поставили машину, как в кустах раздался скрипучий голос сорокопута. Здесь, среди колючего лоха, обнаружилась недавно брошенная стоянка скота. Возле нее на сухих ветках дерева темнели какие-то комочки. Это тоже была коллекция сорокопута.

На этот раз коллекционер оказался узким специалистом: на колючки он накалывал только одних навозников. Все жуки торчали кверху ногами, и лишь немногие — на боку. Почему-то у всех были раскрыты крылья, наверное, потому, что хищник ловил добычу на лету.

Вблизи этой коллекции другое сухое дерево разукрасилось белыми пятнами птичьего помета. На нем находился наблюдательный пункт охотников. Последнее время ветер дул с севера, и жуки, учуявшие навоз, неслись с южной стороны мимо засады птиц.

Возвращусь снова к наблюдениям на дачном участке.

Молодые сорокопуты хоть и велики ростом, но глупы. Скрипят пискливо, трепещут крылышками, просят у родителей еду, гоняются за ними, сами не умеют и не желают охотиться. Старики не особенно обильно кормят. Пора самим малышам учиться.

Но вот в семействе сорокопутов происшествие. Одна взрослая птица села на изгородь возле душа и громко, пронзительно зацокала. В ее необычном крике чувствовалась тревога. Мгновенно поблизости на проводах электропередачи уселся другой взрослый сорокопут, слетелся и молодняк. Появились два воробья и стали крутиться возле кричащего сорокопута. Вскоре собралась целая стайка воробьев. Сорокопут же не умолкал, орал во всю глотку, поглядывал на землю, иногда слетая вниз и тотчас же взмывая кверху. Чувствовалось, что собравшиеся птицы чем-то сильно встревожены, и хотя были они разными, но друг друга хорошо понимали. Не зря кричал сорокопут: что-то случилось, что-то он увидел необычное.

Меня так и подмывало посмотреть, на что поглядывала горластая птица. Но хотелось и дождаться, посмотреть, что будет дальше и чем все закончится. Все же не выдержал. Подошел к изгороди. Горланящий сорокопут сразу умолк, присоединился к своему семейству, уселся на проводах; к ним примкнули и воробьи. Все они не сводили с меня глаз.

Присмотрелся к зарослям травинок. За изгородью вдоль арычка, по которому текла вода, медленно полз большой узорчатый красавец полоз. Увидел меня и поспешно скользнул под душевую кабинку. Так вот кто виновник переполоха!

Птицы посудачили еще немного и разлетелись…

В безлюдных местах пустыни сорокопут, так же как и каменка, любопытен и наведывается к биваку, чтобы насмотреться на заявившихся на его территорию незнакомых посетителей.

Среди зарослей высоких кустарников, протянувшихся по ложбине, нашлось укромное ровное место для бивака, куда и была поставлена машина. Когда все разошлись по делам и я остался один, возле нашей стоянки появился сорокопут. Он сел на тоненькую веточку и с явным любопытством стал меня разглядывать.

Головка сорокопута мне хорошо видна на фоне далекой светлой гранитной горы, испещренной трещинами, ложбинами и осыпями. И удивительное дело! Тело птицы колебалось вместе с веткой, но головка ее оставалась в пространстве на месте, была почти неподвижна. Присмотревшись, я заметил, что, когда веточка, колеблемая ветром, опускалась, шейка сорокопута вытягивалась и становилась длинной, ветка поднималась — шейка резко укорачивалась. Когда же веточка, раскачиваясь, уходила в сторону, туловище моего обозревателя наклонялось в противоположном направлении. Так, постоянно меняя положение тела, любопытная пичужка, не двигая головой в стороны и держа ее почти неподвижно, внимательно меня изучала.

Маленькая деталь поведения птицы меня поразила. Я никогда не замечал этой особенности поведения птиц, и никто из натуралистов не знал о ней.

Вдоволь насмотревшись на меня, на машину, на вещи, разбросанные рядом с нею, сорокопут исчез. Но появился вновь через полчаса и так же долго и внимательно продолжил разглядывание всего того, что ему казалось необычным на его участке.

Потом он постепенно привык и, сидя на веточке, уже более не прибегал к своему приему. Я не думаю, что этот сорокопут был каким-то особенным изобретателем. Просто мы никогда не замечали этой детали поведения.

ЗВОН ПРОВОДОВ

Мы проснулись поздно. После холодной ночи были так приятны теплые лучи утреннего солнца. В воздухе чувствовалась прохлада, и не хотелось выбираться из спального мешка. Звенели жаворонки, где-то далеко прокричали утки-атайки, судя по голосам, почти рядом пронеслась стайка чернобрюхих рябков. Но вот в знакомую мелодию просыпающейся природы стали вплетаться какие-то необычные и странные звуки. Это были тонкие позвякивания на фоне низкого гула. Позвякивания становились все чаще и чаще, а гудение — громче. Все это немного напоминало звон телеграфных проводов, предвещающих непогоду.

Вчера вечером, выбирая место для бивака, я заметил с холма линию телеграфных проводов на столбах. Неужели незнакомые звуки неслись оттуда? Но воздух был совершенно неподвижен, ветер затих еще в начале ночи. Мой товарищ тоже услышал странные звуки и, высунувшись из спального мешка, прислушивался.

Пора вставать, готовить завтрак, а заодно и выяснить источник странных звуков.

Наспех одевшись, я пошел к телеграфной линии. Местность здесь была красивой. К серо-полынной пустыне примыкали желтые барханы, причесанные ветром и разукрашенные песчаной акацией, джузгуном и цветущим диким луком. Вдали за желтыми барханами тянулась бесконечная, начавшая желтеть пустыня, а на горизонте виднелись сиреневые горы Чулак. Телеграфные столбы некоторое время тянулись вдоль берега Или, а затем сворачивали и скрывались за холмами.

Странные звуки становились все громче. Теперь было похоже, будто кто-то быстро и беспрестанно ударял по проводам, и они, вибрируя, громко гудели и позвякивали. Все это казалось странным и загадочным.

Осторожно осматриваясь вокруг, я стал перебираться с бархана на бархан вдоль линии телеграфных проводов. И вскоре заметил, что звон проводов становится тише. По-видимому, я пошел не в ту сторону. Тогда, повернув, поспешил от реки в пустыню — странные звуки стали явно громче. У большого бархана провода стали так громко позвякивать, будто по ним щелкали пули. Что же там такое за большим барханом? Но за ним открылась пустыня и ровная, как струнка, линия столбов, уходящих к далекому горизонту. И никого нет, только в воздухе птицы беспрестанно взлетают и садятся вновь на провода.

Осторожно подхожу ближе, вынимаю бинокль и узнаю золотистых щурок. Они что-то делают, чем-то очень заняты и все время реют над небольшой зеленой низинкой, поросшей травой. Здесь, видимо, весной была вода, и почва сохранила влагу, дав жизнь растениям. На лету каждая птица, слегка прикоснувшись к травам, хватала на них сидевшую кобылку, взмывала кверху, мчалась к телеграфной линии и садилась на провода. Зажатую в клюве кобылку щурка ударяла о провод поочередно с одной и с другой от себя стороны, и тогда длинные ноги и обломки крыльев, все грубое и непригодное для еды падало вниз. Обработав таким образом насекомое, птица заглатывала добычу и снова летела к зеленой ложбинке за очередной порцией.