Неплохо для покойника!

— Я сказала, что не знаю, где сейчас Севостьянов. Если честно, то я не знала этого с самого начала. То есть я сначала было подумала на одного человека, но потом все так запуталось…

— А вы расскажите мне, — посоветовал Хлобыстов с улыбкой гиены. — Может, нам и удастся разобраться вместе.

— Хорошо, — соглашаясь, кивнула я.. — Но прежде скажите мне; почему вы ищете Алейникова?

— Кто вам сказал? — попытался изумиться Хлобыстов. — Чушь какая!

— Сергей Иванович! Мы же договаривались! — укоризненно погрозила я ему пальцем. — Откровенность за откровенность. Говорят, вы даже награду за его голову назначили…

— А вот это блеф, — совершенно искренне возмутился он. — Искал — да, не скрою. Почему, сейчас скажу.

Он немного помолчал, словно собираясь с мыслями, а затем ответил:

— Севостьянова так же, как и Алейникова, звали Тимур Альбертович. Согласитесь, что даже для одного совпадения это слишком!

Я долго, присматривался, наблюдал. И вот когда мне доложили о наколке на его плече, он удивительным образом исчезает!

— Именно об этой наколке я и хотела вам сообщить! — невольно вырвалось у меня, и я тут же покраснела до корней волос, увидев, каким пониманием зажглись глаза сидящего напротив мужчины. — А.., а больше я ничего не знаю.

— Я так и думал.

Движимая непонятно какими мотивами, я вдруг обрела удивительный дар красноречия и принялась убеждать Хлобыстова в том, что Алейникова нельзя до конца подозревать в содеянном, потому как он совершенно не похож на Севостьянова.

— Представляете, это совершенно два разных человека! — с пылом воскликнула я, стараясь не думать, что отпечатки пальцев у обоих идентичны.

— Именно это-то меня поначалу и сбило с толку, — хитро захихикал Сергей Иванович. — Именно это!..

— И что вас разуверило в вашем непонимании? — спросила я, почувствовав, как под ложечкой неприятно заныло. — Вы о чем-то узнали? О чем-то, что окончательно развеяло ваши сомнения?

— Именно! Именно, уважаемая Анна Михайловна! — Хлобыстов поднялся и двинулся к выходу. — Я был словно слепой котенок, которого тычут мордочкой в миску с молоком, а он никак не поймет, где она…

Сергей Иванович явно наслаждался ситуацией. Подобно плохому актеру, он расхаживал у двери гостиной, играя в рассуждалки. При этом театральность его позы говорила сама за себя: он то всплескивал руками, то прикладывал сжатые в щепоть пальцы ко лбу, постепенно приближаясь к кульминационному моменту. Наступил он минут через десять после его, изнуривших мою волю умозаключений.

— И тогда я задал себе вопрос! — поднял он кверху указательный палец. — Кто есть кто? И, подобно хорошему сыщику, послал своего агента по следам прошлой жизни нашего с вами героя — Алейникова.

— И что же он нашел, ваш агент?

— О! Как вы нетерпеливы, — в очередной раз сморщился в ухмылке Хлобыстов и оживленно потер рука об руку. — Ну, не буду вас мучать ожиданием и с полной ответственностью сообщу: Севостьянов и Алейников — одно и то же лицо!

— Ага, понятно, — саркастически скривила я губы. — Подобно Фантомасу, он носит маску…

— Вы почти угадали, — Сергей Иванович взялся за дверную ручку. — Только с той разницей, что эту маску ему носить вечно.

— Вы хотите сказать…

— Именно! — Хлыст почти скрылся за дверью и, словно не желая отступать от хорошо продуманного сценария, под занавес изрек:

— Его умершая жена носила до брака фамилию Алейникова и была по специальности хирургом по пластическим операциям.

* * *

— Итак, он взял после брака фамилию жены и сделал пластическую операцию лица, желая изменить свою внешность, — переваривал вслух услышанную от меня новость Семен Алексеевич, въезжая на больничный двор. — Тем самым желая навсегда откреститься от своего прошлого. Но невольно задаешься вопросом: почему он не поменял имя? Такое имя с отчеством вкупе подобно клейму на лбу.

Странно…

— Не вижу в этом ничего странного, — буркнула я, оглядываясь по сторонам. — Наглость плюс уверенность, что никто и никогда его не узнает. А мой Тимур, видимо, узнал его.

В итоге — поплатился жизнью…

— Н-да, — только и нашелся что ответить мой босс, остановив машину у маленькой железной дверцы с торца здания. — Выходи.

Я обо всем договорился. Вечером я за тобой заеду…

Я вышла из машины и, помахав рукой Семену Алексеевичу, робко потянула на себя железную дверцу. На удивление, она легко подалась, открыв моему взору чистенькую маленькую прихожую, а следом длинный стерильно чистый коридор.

Я сняла туфли, сунула их в заранее приготовленный пакет и, надернув на ноги тапочки, двинулась вперед в поисках загадочного доброго доктора, который пожелал остаться неизвестным, разговаривая со мной по телефону.

Поочередно открыв несколько дверей, я наконец достигла цели своего путешествия, прочтя на вывеске: «Зав, отделением».

— Можно? — просунула я кончик носа в дверь. — Я от Семена Алексеевича. Мне кажется, это к вам…

Молодой парень, с виду лет двадцати восьми, не больше, внимательно оглядел меня с головы до ног, заставив залиться маковым цветом, и утвердительно кивнул.

— Проходите, — вежливо пригласил он, почти не размыкая губ. — Раздевайтесь…

Это было последнее, что я отчетливо запомнила в тот день. Все остальное смешалось для меня в тошнотворно стыдном прикосновении чужих холодных пальцев, вопросов, задаваемых с поразительной настырностью, и бесконечным мельтешением белых халатов.

Единственным желанием, с каждым часом становившимся все сильнее, было желание уснуть. Уснуть и не просыпаться несколько лет, с тем чтобы поскорее вычеркнуть из памяти то отчаяние, в котором агонизировала моя душа, продираясь сквозь кошмар, навязанный мне судьбой.

* * *

— Анна Михайловна! — звала под окнами Лизка. — Будьте добры, откройте мне дверь!

С трудом оторвав голову от подушки, в которую проревела весь день и большую часть ночи, я нехотя поднялась и, запахнув поплотнее халат, который не удосужилась снять с себя с вечера, нехотя поплелась на балкон.

— Чего тебе?! — зашипела я на нее, правда, совершенно беззлобно, потому что ни на какие эмоции у меня просто не было сил. — Сбесилась, что ли? Половина пятого утра…

Лизка громко икнула, качнулась, нелепо хватаясь за воздух растопыренными пальцами, и, снизив голос почти до шепота, загадочно произнесла:

— У меня к тебе дело… Но давай договоримся: все, что я тебе скажу, не будет использовано против меня. Так я иду?

Лизка по-хозяйски прошла в кухню и рухнула на предусмотрительно выдвинутую из-под стола табуретку.

— Да-а-а, — тяжело выдохнула она, уставившись на меня помутневшими глазами. — Что я тебе сейчас скажу, сразит тебя наповал, но ты постарайся выслушать.