Непобедимый Боло

— Выйти, выйти, всем выйти!

Эти окрики и стук прикладами в двери наконец привели поселян в движение. Мартинс скривила губы в гримасе отвращения: «И не ради того я записалась в отряд, чтобы грабить крестьян». Всем этим она была сыта по горло уже в Сан-Габриэле, когда с окончательным крушением Штатов довольствие свели до минимума.

Хотя, когда приходилось выбирать между грабежом и голодной смертью, никто долго не размышлял.

На грязной площади перед ветхой церквушкой сгрудились человек двести или около того, и шум и крики перешли в обиженное бормотание. Церковь совсем развалилась: крыша провалилась, а в нефе разгуливали козы Довольно странная картина — ведь в этих местах люди относились к церквам с почтением. Да и баптисты в конце девяностых сюда не могли добраться.

Подошел Дженкинс с поднятым забралом шлема, слегка хмуря свой, словно высеченный из камня, лоб.

— Ни одного долбаного ружьишка, Эль-Ти,— объявил он.

Она вскинула брови, но сразу вспомнила, что её лицо всё ещё закрыто щитком. Деревня без парочки калашей — нечто еще более из ряда вон выходящее, чем деревня с разрушенной церковью.

— Я даже не говорю о винтовках — ни дробовиков, ни пистолетов — ни-че-го.

Она почувствовала неприятный холодок под ложечкой. У них вполне могли быть тайники, которые не засекли бы ни ультразвуковые, ни микроволновые датчики в шлемах американцев, ни даже сканер, который сейчас упаковывал Спарки, но ведь не стали бы они закапывать в землю охотничьи ружья и револьверы. На самом деле, если бы поселяне не знали о приближении солдат, то вообще ничего не стали бы припрятывать. Ружье ведь держат под рукой на случай опасности, а если оно закопано в землю на глубину десять футов, его не так-то просто достать в экстренном случае.

Она окинула взглядом крестьян. Они выглядели сытее всех тех, кого она видела за последние лет пять. Даже можно сказать, учитывая все последние события и завершающий крах мировой экономики, что они были упитанными.

— Если бы туземцы были не в состоянии защитить себя, бандиты собрались бы здесь мгновенно, как мухи на мед, — задумчиво произнесла Мартинс.

— Точно, — откликнулся Дженкинс. Это значило, что жители — или кто-то еще — защищают эту местность.

Туземцы осмелели и стали бурчать громче, а кое-кто даже попытался улизнуть. Она чувствовала на себе тяжелые взгляды, кто-то из крестьян сплюнул на землю. Тоже странно. Чересчур уж самоуверенные...

«Ну что ж, с этим мы справимся», — подумала она, нажимая сигнал связи в шлеме.

— Вперед по прямой,— шепотом скомандовала она.

Испуганные и обиженные голоса еще некоторое время не умолкали, потому что крестьяне не сразу уловили звук. Когда же он дошел до них, они скорее ощутили дрожь земли, чем услышали его. Несколько вскриков «Землетрясение!» сразу оборвалось, потому что земля действительно дрожала, но совсем иначе. Заросли джунглей прорезал резкий бело-голубой свет, и все взоры обратились туда. Кроны закачались, потом деревья внезапно расступились, словно раздвинутые невиданной силой, и стали падать с громким треском и хрустом. Махина, раздвигавшая гигантские деревья с такой легкостью, словно это были стебельки травы, даже в сравнении с лесными великанами казалась огромной. Стальными боками она проламывала себе дорогу со звуком, похожим на скрежет железа по стеклу, подминая под себя деревья, как будто это двигалась скала, ощетинившаяся лесом орудий и антенн...

Теперь селяне примолкли. Мартинс подошла к замедлившей ход машине и вскарабкалась по вмонтированным в корпус скобам до самого верха. Потом танк остановился, а она сняла шлем. Когда она заговорила, ее голос прозвучал как глас божества:

— ПРИВЕДИТЕ КО МНЕ ДЖЕФЕ ВАШЕЙ ДЕРЕВНИ!

Куй железо, пока горячо. Теперь на нее смотрели глазами, широко раскрытыми от ужаса. Над людским морем пронесся шепот: «Гора, которая ходит».

— Не нравится мне это.

А еще Мартинс не нравилось, как МакНаут обращался с добытой ими текилой: с грохотом поставленная им на грубый дощатый стол бутылка закачалась. Жидкость расплескалась, распространяя острый запах в теплой тропической ночи. Вокруг портативного фонарика, воткнутого ею в потолок, кружили большие пестрые мотыльки, не обжигаясь его холодным светом. По объедкам, оставшимся от ужина, ползало несколько жуков; она ослабила крепления своего бронекостюма, чувствуя, как он давит на ее давно ссохшийся и теперь мигом переполнившийся желудок.

МакНаут всегда был отличным офицером, но новости из Штатов действовали на него угнетающе. Они так действовали на всех, но у МакНаута в Нью-Джерси осталась семья — жена и трое детей. Передачи о хлебных бунтах — больше похожих на боевые сражения — были из рук вон плохи, и в одной, прежде чем вещание оборвалось совсем, показали горящую от горизонта до горизонта землю.

— Да тут еды навалом, — беспечно сказал он. По его лицу катился пот, под рукавами футболки расползлись большие темные пятна, хотя и нельзя сказать, что ночь в горах была чересчур жаркой. — Даже больше, чем мы в состоянии унести.

— Я о туземцах, — сказала Мартинс, подыскивая слова.— Они... как бы это... не боятся так, как должны были бы. А может, они не боятся именно нас. Хотя, увидев Марк III, они чуть не обделались со страху.

МакНаут пожал плечами:

— Как обычно; это всегда срабатывает.

Она кивнула:

— Сэр. — Кто-то же должен быть главным и принимать решения, а ее опасения слишком неопределенны.— Лучше бы разведать котловину впереди. Согласно картам там должен находиться довольно большой город, Сан-Пабло-де-Какакстла. Здесь нам достаточно горючего не раздобыть, а там должно что-то остаться, даже если сам город лежит в развалинах.

— Займись, — снова пожал плечами МакНаут.

Посреди большой круглой арены с пустыми сиденьями по окружности и каменными кольцами в противоположных сторонах, через которые во время священных игр бросали тяжелый каучуковый мяч, сидели на корточках пятьсот мужчин. Сейчас арена служила местом собрания. Мужчины были в основном молодыми и подтянутыми, волосы у всех были стянуты в тугие узлы на затылке; на всех была одинаковая обтягивающая одежда с рисунком под шкуру ягуара. Одежда, прически и нефритовые палочки, продетые у многих через губы или уши, придавали им какой-то архаичный вид, зато немецкие винтовки и гранатометы в их руках были вполне современными. Равно как и электронное оборудование, размещенное на стойке в одном из концов помещения.

Ягуар-Один закончил говорить; это был коренастый мускулистый человек, смуглый, с крючковатым носом. В его движениях все еще была заметна резкость, свойственная профессиональным солдатам, каким он и был когда-то. Когда со своего места поднялся Обрегон, он с искренним почтением отвесил ему поклон и знаком приказал помощникам убрать с каменного стола карты и дисплеи.

На Обрегоне теперь было ритуальное облачение: плащ из перьев, набедренная повязка, высокий головной убор с султаном и многочисленные подвески из золота и нефрита. Он поднял руки, и разом установилась мертвая тишина.

— Воины Солнца! — торжественно провозгласил он, и вооруженные люди подались вперед, не спуская с него блестящих глаз.— Когда мать нашего предка, святая Коатлику, носила под сердцем Леворукого Колибри, четыреста его братьев задумали его убить, но Высокое Дерево предупредил его. Как Олень-Семь предупредил меня о том, что враги на подходе.

Сидевший в первом ряду воинов Олень-Семь потупился, чувствуя на себе восхищенные взгляды.

Обрегон продолжал:

— И тогда Леворукий Колибри — Куитцикопочтль — сразу появился на свет; его лицо было покрыто боевой раскраской, в руках он держал оружие из бирюзы, на подошве его левой ноги были перья, а руки и чресла раскрашены синими полосами. Он убил четыреста Воинов Юга, и наш народ стал поклоняться ему, и он возвысил нас.