Неподвластно разуму

У него красивые губы. А от горячего чая они налились цветом… Маша задышала чаще и встала из-за стойки. Вернулась через мгновение с двумя коньячными бокалами на короткой ножке.

– Ты же не торопишься? – спросила Маша, наливая коньяк в снифтеры и не отрывая глаз от лица Разумова.

Тот следил за тем, как жидкость цвета старого золота закрывает круглое донышко и в его глазах отразилась заметная знающему глазу нужда и жажда…

А Маша не могла не смотреть на его губы, которые он вновь облизнул, качая отрицательно головой. Он никуда больше не торопится. Как и она.

– Как давно я его не пил, – несколько неожиданно сказал Разумов и вдохнул аромат коньяка, когда поднёс бокал к лицу, – грушей отдаёт.

– А на вкус, – Маша тоже вдохнула, потом немного пригубила, – как крем-брюле…

Коньяк растекался по языку, зажигая вкусовые рецепторы и заставляя сердце биться быстрей. Или это уже не коньяк. Голова немного зашумела, а на неё уставились два сверкающих куска арктического льда над растопленным янтарём, когда Разумов, не отрывая от неё взгляда, пригубил свою порцию напитка.

Маша отставила опустевший бокал в сторону, так и не заметив, как она так быстро проглотила его содержимое. Мало налила, наверное… Лёша тянул руку, чтобы снова расплескать по донышку жидкое золото. В глазах его была жажда… но уже совсем другая.

– Расскажи мне о себе, – Мария протянула руку и мягко уложила пальцы на тыльную сторону его ладони, повела по мягкой коже в сторону запястья, глядя, как расширяются зрачки мужчины перед ней.

– Это долго и… неинтересно, – Разумов не разрывая взглядов, подтянул ближе бокал и обнял его пальцами снизу, как обнимают не стекло, а… женскую грудь, проводя большим пальцем по соску.

– Мне интересно всё, – почти прошептала она в ответ и они синхронно подняли бокалы, будто им нужен был повод сделать вид, что они не смотрят друга на друга откровенно и плотоядно, словно голодные.

Маша сделала несколько мелких глотков и опустила бокал, ожидая, когда Разумов закроет глаза, запрокинет голову и залпом выпьет напиток. Кощунство… такой коньяк надо смаковать на языке, чувствуя его бархатный, как загорелая кожа любимого, вкус.

Лёд начал таять… его взгляд потемнел, когда он вновь смотрел на Машу.

– Вкусно? – спросила она, не в силах оторвать взгляд от его глаз под тёмными ресницами.

А он смотрел на её губы.

– Не знаю, – тихо и словно отрешённо ответил Лёша, – хочу попробовать.

И когда он чуть привстал, протягивая руку к её щеке, Маша не выдержала и потянулась двумя руками, обняла его лицо ладонями и попробовала «Курвуазье» с его губ.

Намного… намного вкусней, чем крем-брюле…

Глава 2

Разумов чуть наклонил голову, вдруг плотно притягивая Машу к себе за основание шеи, а губы накрыл своими мягкими и терпкими как выдержанный коньяк. Она же беззастенчиво лизнула его, углубляя поцелуй и приподнимаясь на пальчиках босых ног, чтобы дотягиваться через стойку. Его вдруг захотелось пить так же, как обжигающий напиток, смакуя на языке и растягивая удовольствие.

Откуда вдруг взялось это удовольствие?

От жажды, которая уже долгие месяцы так сильно требовала своего утоления, от «сухости во рту» без сладких поцелуев мужских губ, без влажного, горячего дыхания с нотками корицы и груши? Или это конкретно он, Разумов, злобный саркастичный Дракула, внезапно превратившийся в тающий горький шоколад на языке, так на неё действует?

Она не собиралась его целовать… всего лишь немного напоить и разговорить, заставить расслабиться и опустить щиты, чтобы добраться до искомой информации, попутно слегка сняв с него груз необъяснимого пока чувства вины и ответственности. Но его губы, их пьянящий вкус, их настойчивость, с которой он жаждал попробовать её саму на вкус… они подкупали и заставляли думать совсем о других целях этого вечера.

Маша мягко застонала в его рот, и пальцы сами собой скользнули на коротко стриженный затылок, она потянулась ещё ближе через такой непреодолимый и мешающий стол. Что-то громко звякнуло в тишине, наполненной только их участившимся дыханием, и они оба вздрогнули, разрывая внезапный, но такой одуряющий поцелуй.

Она отстранилась, рефлекторно касаясь своих губ кончиками пальцев, будто теперь на них горел ожог. Алексей выглядел ошеломлённым и даже несколько растерянным, будто тоже не планировал этого, но так же внезапно потерял контроль. Он тяжело дышал всё ещё приоткрытым ртом и, будто с силой оторвав взгляд от её глаз, медленно перевёл его на стол внизу.

Маша тоже посмотрела на свой коньячный бокал, завалившийся набок и откатившийся к фигурной бутылке. Округлая форма не дала остаткам её напитка вылиться на стол, янтарным озерцом он всё ещё лежал в его боку и почти светился. Они оба смотрели на него почти секунду, прежде чем Разумов взял снифтер в руку, качнул коньяк внутри и поднёс к своему лицу. Маша коротко выдохнула, ощущая, как жар разливается внизу живота от зрелища, представшего перед ней. Лёша, не отрывая от неё взгляда тёмно-голубых глаз, медленно провёл кончиком мягкого языка по прозрачной стенке бокала, пока не достиг краешка и не обхватил его губами. Так же медленно прикрыл глаза, запрокидывая голову и отправляя жидкий янтарь по языку в свой рот.

Примерно полсекунды Маша раздумывала, не трахнуть ли его прямо здесь на столе, срывая одежду с этого горячего спортивного тела, на вторую половину этой же секунды она уже тащила его за собой в спальню, где огромная и безумно одинокая кровать размером кинг-сайз так давно казалась необъятной и бескрайней пустыней.

Футболку поло она потащила наверх по загорелому телу, уже пятясь спиной назад к кровати, хотелось гладить и царапать ноготками этот каменный поджарый пресс с ярко очерченными мышцами и тёмной дразнящей дорожкой волос, уходящей под ремень на джинсах. Хотелось кусать эти покрасневшие и горячие от солнца плечи, показавшиеся из-под ткани, закинуть на них ноги и любоваться контрастом её светлой и его чуть обожжённой кожи.

Избавившись от футболки, Разумов притянул её к себе и обнял, прижимая к своему телу, впился пальцами в изгиб поясницы, а затем и в упругие округлости ягодиц, сжимая их, чуть приподнимая. А сам целовал в открытые в откровенном приглашении губы, засасывал Машин рот, толкался в него языком, чтобы почувствовать её вкус изнутри.

У неё кружилась голова от затмевающего разум желания, её руки уже сами собой скользили по его спине, оставляя там дорожки лёгких поверхностных царапин и разбегающиеся орды мурашек. Лёша содрогнулся в её руках, коротким стоном в губы озвучивая, что ему это нравится. Очень нравится.

Чуть отодвинувшись и почти не помня себя, Маша спешно расстегнула его ремень и пуговицу на джинсах, которые упорно и коварно скрывали от неё главный приз. Тот, о котором она втайне даже от себя самой думала с самого купания на реке, украдкой разглядывая очертания под чёрной тканью намокшего в воде белья. Да, у него на плечах были дети, вокруг друзья и их жёны, а она любовалась его членом, крупным бугром дразнящим её под прилипшими боксерами.

Сейчас этих боксеров на нём не было, лишь горячая плоть, мягкая кожа низа живота по которой скользнули её пальцы, забравшись внутрь, затем короткий ёжик волос и он… объект её вожделения, едва помещающийся в руке. Разумов перестал целовать её шею и замер, будто тоже на короткие мгновения пытался прийти в себя и остановиться, пока не поздно. Её рука у него на члене перестала двигаться и сжала его крепче.