Непоэмание

– До скорого, брат, попутных. Вернись богатым.

И бриз в шевелюре будет гулять, игрив.

И будет назавтра ждать нас далекий риф,

Который пропорет брюхо нам, обагрив

Окрестную бирюзу нами, как закатом.

31 августа 2006 года. 

"А что, говорю, вот так, говорю, любезный..."

А что, говорю, вот так, говорю, любезный.

Не можешь любить – сиди, говорю, дружи.

Я только могу тебя обнимать, как бездной.

Как пропасть ребенка схватывает во ржи.

А что, говорю я, дверь приоткрыв сутуло.

Вот терем мой, он не низок и не высок.

Я буду губами трогать тебя, как дуло

Беретты – между лопаток или в висок.

А что, говорю, там город лежит за дверью.

Пустыня, и в каждом сквере по миражу,

В руке по ножу, на лавочке по бомжу.

А я все сижу, гляжу и глазам не верю.

Сижу, говорю, и глаз с тебя не свожу.

***

У сердца отбит бочок.

Червоточинка, ранка, гнилость.

И я о тебе молчок,

А оно извелось, изнылось;

У сердца ободран край,

Подол, уголок, подошва.

Танцуй вот теперь, играй, -

С замочной дырой в подвздошье;

У сердца внутри боксер.

Молотит в ребро, толкает.

Изводит меня, костяшки до мяса стер.

А ты поглядишь – а взор у тебя остер,

Прищурен, глумлив – и там у него нокаут.

***

Я буду писать стихи ему – может он

Расслышит их, возвращаясь под утро с пьянки.

На шею себе повесит их, как жетон,

Стальной, именной, простого сержанта янки.

И после, какой ни будь он подлец и хам,

Кому ни клади в колени башку патлату –

Ведь не одна ж, -

Господь его опознает по тем стихам,

Хитро подмигнет, возьмет под крыло по блату.

Мол: «Этот – наш».

Ночь 10-11 сентября 2006 года.

ОСТАТОЧНЫЕ ЯВЛЕНИЯ

Никто из нас не хорош, и никто не плох.

Но цунами как ты всегда застают врасплох,

А районы как я нищи и сейсмоопасны.

Меня снова отстроят – к лету или скорей –

А пока я сижу без окон и без дверей

И над крышей, которой нет, безмятежно ясно.

Мир как фишечка домино – та, где пусто-пусто.

Бог сидит наверху, морскую жует капусту

И совсем не дает мне отпуску или спуску,

А в попутчики посылает плохих парней.

И мы ходим в обнимку, бедные, как Демьян,

Ты влюбленная до чертей, а он просто пьян,

И бесстыжие, and so young, and so goddamn young,

И, как водится, чем печальнее, тем верней.

***

Всех навыков – целоваться и алфавит.

Не спится. Помаюсь. Яблочко погрызу.

Он тянет чуть-чуть, покалывает, фонит –

Особенно к непогоде или в грозу.

Ночь звякнет браслетом, пряжечкой на ремне.

Обнимет, фонарным светом лизнет тоска.

Он спит – у его виска,

Тоньше волоска,

Скользит тревога не обо мне.

***

Ну все уже: шепоток, белый шум, пустяк.

Едва уловимый, тлеющий, невесомый.

Звонка его ждешь не всем существом, а так

Одной предательской хромосомой.

Скучаешь, но глуше, вывернув звук к нулю.

Как с краю игла слегка шипит по винилу.

Все выдохнула, распутала, извинила,

Но ручку берешь, расписываешь уныло –

И там,

На изнанке чека

«люблюлюблю».

2-3-4 октября 2006 года.

ПОГОВОРИТЬ

Суть не в том, чтоб не лезть под поезд или знак «Не влезай – убьет».

Просто ты ведь не Нео – то есть, не вопи потом, как койот. Жизнь не в

жизнь без адреналина, тока, экшена, аж свербит – значит, будет кроваво,

длинно, глазки вылезут из орбит. Дух захватывало, прохладца прошибала –

в такой связи, раз приспичило покататься, теперь санки свои вози. Без

кишок на клавиатуру и истерик по смс – да, осознанно или сдуру, ты за

этим туда и лез.

Ты за этим к нему и льнула, привыкала, ждала из мглы – чтоб ходить

сейчас тупо, снуло, и башкой собирать углы. Ты затем с ним и говорила, и

делила постель одну – чтобы вцепляться теперь в перила так, как будто

идешь ко дну. Ты еще одна самка; особь; так чего поднимаешь вой? Он еще

один верный способ остро чуять себя живой.

Тебя что, не предупреждали, что потом тошнота и дрожь? Мы ж такие видали

дали, что не очень-то и дойдешь. Мы такие видали виды, что аж скручивало

в груди; ну какие теперь обиды, когда все уже позади. Это матч; среди

кандидаток были хищницы еще те – и слетели; а с ним всегда так – со

щитом или на щите.

Тебе дали им надышаться; кислородная маска тьмы, слов, парфюма, простого

шанса, что какое-то будет «мы», блюза, осени, смеха, пиццы на Садовой,

вина, такси, - дай откашляться, Бог, отпиться, иже еси на небеси, - тебя

гладили, воскрешая, вынимая из катастроф, в тебе жили, опустошая, дров

подкидывая и строф; маски нет. Чем не хороша я, ну ответь же мне, Боже

мой, – только ты ведь уже большая, не пора ли дышать самой.

Бог растащит по сторонам нас; изолирует, рассадив. Отношения как

анамнез, возвращенья – как рецидив.

Что тебе остается? С полки взять пинцетик; сядь, извлеки эти стеклышки

все, осколки, блики, отклики, угольки. Разгрызи эту горечь с кофе, до

молекулок, до частиц – он сидит, повернувшись в профиль, держит солнце

между ресниц. Он звонит, у него тяжелый день – щетину свою скребя: «я

нашел у скамейки желудь, вот, и кстати люблю тебя». Эти песенки, «вот