Непокорная. Я тебя завоюю

Тут же в голове всплыл образ Алёны, и я поймал себя на мысли, что имя ее ласкало мне слух. Мне нравилось, что у дочери Игоря Смелого такое простое русское имя.

О Смелом я слышал еще в те времена, когда жив был отец, а не так давно он предложил план сотрудничества наших компаний.

Смелый пытался вести дела еще с моим отцом. Правда, ни о каком партнерстве речи не шло. Так получилось, что давным-давно Смелый настолько оборзел, что решил переиграть самого Арсения Несветаева. Он придумал хитровыдуманную схему, попытался подкупить одного из генеральных директоров нашей корпорации и подсидеть отца. План был продуман на ура, и если бы не верность Александра Ивановича Подгорного – а у отца всегда на топовых должностях стояли только проверенные люди, – то Смелому бы удалось сделать то, к чему многие годы стремились наши конкуренты: свалить Несветаева, убрать его из бизнеса и из определенных кругов. Александр Иванович, получив предложение, от которого, казалось бы, невозможно было отказаться, тут же пошел к отцу и выложил все детали. У Смелого все получилось, только с точностью до наоборот: он попал на большие деньги. Раньше за такие махинации его бы пустили в расход. Но мой отец давно стал вести дела легально и уж точно не хотел, чтобы его имя снова появилось в определенных списках. Он собирался поставить Смелого на счетчик и заставить того распрощаться с собственным бизнесом.

Смелому несказанно повезло. Сразу после того, как о его двойной игре стало известно моему отцу, у старика случился инсульт. За ним почти сразу же последовал второй. Отца не стало. К счастью Смелого и к моему сожалению, я был не в курсе того дела: отец не успел посвятить меня в детали. Александр Иванович попал в автокатастрофу через пару месяцев после похорон отца. Теперь я понимал, что его просто убрали, чтобы не разболтал лишнего.

Долгие годы я ничего не знал о той истории. Но примерно месяц назад Игорь Смелый нашел на меня выход и предложил план сотрудничества наших корпораций. На бумаге все казалось идеальным. В памяти всплыло, что незадолго до смерти отец как раз собирался заключить сделку со Смелым. Мне стало интересно, почему этот бизнесмен тянул так долго и не обратился ко мне раньше. Мы с Ваней полезли в бумаги, раскрутили дела прошлых лет и наткнулись на папку, в которой Александр Иванович подробно излагал все детали сделки, которую предлагал заключить ему Смелый за спиной отца, подсидев его. Я сразу понял, что отец такое бы не оставил безнаказанным. И только смерть отца и моё незнание помогли ему выйти сухим из воды.

Смелый должен будет вернуть должок, а его дочь станет разменной монетой в этой игре. Девочка заплатит по счетам отца, ведь тот не сможет расплатиться самостоятельно.

Глава 8

Алёна

– Сказала Насте, что ты погостишь у меня недели две, а то и три, – довольно потирая руки, усмехнулась бабушка Маша.

Настей звали мою маму, а вот отца моего бабушка Маша никогда не называла никак, кроме «твой папашка» или «твой муж», будто у него имени не было.

Бабушка Маша была из старой Питерской интеллигенции и брак мамы с московским бизнесменом не одобряла. Отец всегда для неё был «безродным хабалом» и «зазнавшимся плебеем». Отец бабушку Машу тоже на дух не переносил, поэтому я не боялась, что он вдруг приедет сюда качать свои права, а на телефонные звонки я не отвечала. К слову сказать, он и позвонил-то мне всего один раз и, не дождавшись моего ответа, прислал одну злую эсэмэску и замолчал. Может, ничего страшного и не случится. Ну подумаешь, дала отпор какому-то там Несветаеву. Отцу с ним детей не крестить. Он даже с ним бизнес общий не вёл никогда.

После свадьбы Лины прошло три дня. Подруга лишь написала, что они с Вадиком прямо из Швейцарии отправляются в Доминикану.

– Бабушка, может, я у тебя жить останусь? – сказала я, когда мы с ней сидели на кухне за утренним кофе.

– Надолго тебя хватило прошлый раз? – хмыкнула бабушка. – Не к такой жизни тебя папашка приучил.

– Ну и что, привыкну. Надоели его вечные понукания и мамина неспособность встать на мою сторону.

– Ещё скажи работать начнёшь, – приподняв чёрную накрашенную бровь, многозначительно взглянула на меня бабушка.

– Я и так подрабатываю. Делаю обложки для книг.

– И много ты на этом зарабатываешь?

– Пока нет, но я хорошо рисую, – совершенно неуверенным голосом ответила я.

В глубине души я понимала, что бабушка права: отец, каким бы деспотом он ни был, приучил нас с сестрой к жизни в роскоши, никогда не скупился. Мы никогда и ни в чем не нуждались: только брендовые шмотки, только лучшие курорты, только люксовые салоны. Конечно, за это он требовал беспрекословного подчинения, что и получал в лице мамы и Авроры. А вот я… Как там говорят? Паршивая овца в стаде? Именно такой я и была в лице отца. Вместо выбранного им вуза, я поступила в художественную академию. Я и правда хорошо рисовала, но кому это было интересно? Теперь вот ещё и скандал учинила на свадьбе Лины, где собрались одни бизнесмены да деловые люди.

Может, и правда организовать последний бунт на корабле? Остаться у бабушки и жить, как живут все обычные люди?

– Даже не думай, – прочитав мои мысли, сказала бабушка Маша. – Ты не сможешь, да и отец тебе не позволит. Мне здесь войны не нужно.

Я удрученно вздохнула.

– Да не переживай ты. Ну поорет папаша, попсихует, а через пару дней обо всем забудет. Погостишь у меня, сколько нужно, чтобы все устаканилось.

На том и порешили.

На следующий вечер бабушка предложила мне пойти вместе с ней в гости к одному старому питерскому поэту, Соломону Карловичу Серебряному. В окружении бабули все были такими: интеллигентными, богемными, не от мира сего. Она и сама была у меня женщиной неординарной. Ей было семьдесят шесть, но она всегда была одета сногсшибательно стильно, всегда накрашена, ухожена, причёсана. Ещё не так давно она читала лекции по литературе в университете, правда, вот уже года три как ушла все-таки на пенсию. Однако до сих пор её частенько приглашали в различные вузы рассказать о том или ином писателе или поэте, поучаствовать в конференции, стать почетным членом жюри какого-нибудь литературного конкурса.

Мама была на бабушку совсем не похожа. Она хоть и окончила филологический, пойдя по стопам бабушки Маши, но не проработала ни дня в своей жизни. Рано познакомилась с отцом, быстро вышла замуж и так же быстро превратилась из дочки интеллигентной профессорши в гламурно-амебную жену миллионера.

Я понимала, почему бабушка не одобряла брак родителей, но не могла понять, как мать умудрилась влюбиться в такого человека, как отец. Скорее всего, маме просто хотелось увидеть, как живут люди там, за пределом богемно-интеллигентного кружка, в котором протекали её детство и юность. Не знаю, жалела ли мама о сделанном выборе. Я её никогда не спрашивала, но она всегда была на стороне отца, чтобы ни случилось. Вот и в этот раз она просто промолчала, лишь переговорила по телефону с бабушкой Машей и даже не позвонила мне. Я тоже решила держать дистанцию.

К бабушкиному другу поэту мы пришли, когда на часах стрелки уже перевалили за десять: в литературном кружке было не принято собираться слишком рано.

Старая квартира была полна народу. В основном здесь собрались люди пожилые, ровесники бабули или даже старше, но было и пару молодых лиц. Я тут же подумала об Андрее. Интересно, понравилось бы ему здесь? Хотелось верить, что да, но внутренний голос мне подсказывал: Андрей слишком рационален и современен для этого. К сожалению, утром он написал мне, что не сможет вырваться с работы раньше выходных.

Я любила подобные сегодняшнему вечера и всегда ходила с бабулей к её друзьям, когда приезжала в Питер. Можно было сидеть в прокуренной квартире, заставленной старинной мебелью, увешанной картинами, часами-ходиками, украшенной статуэтками и цветами, слушать разговоры о литературе или старые семейные сплетни, попивать горький кофе или потягивать вино.

Вот и сейчас меня усадили в старое кожаное кресло, сунули в руку чашку кофе, щедро сдобренного коньяком, и вручили какую-то книгу.

– Соломон Карлович сам будет читать стихи, – шепнула мне дама с яркой-рыжими начёсанными и убранными в высокое гнездо волосами.

Вскоре все затихли, и сухой старик с абсолютно чёрными волосами, но с лицом, изборожденным многочисленными морщинами, действительно начал декламировать.

В самый разгар его речи, когда все, затаив дыхание, слушали, раздался стук в дверь, за которым последовал скрежет замка и неразборчивый шёпот.

В дверях гостиной появился ещё один гость.

– Дядя, знаю, что нет мне прощения за опоздание, – склонил он голову в повинном кивке.

Соломон Карлович прытко вскочил с кресла, где он сидел, и радостно воскликнул: