Неповторимое. Книга 5

При взлете и наборе безопасной высоты, так уж повелось, все хранили молчание (это около 30 минут). А когда вышли на маршрут Кабул — Ташкент, поздравили друг друга — все обошлось (т. е. нас не сбили). Но в полете как-то беседа не клеилась. Каждый, видимо, думал о своем.

Глядя на задумчивое лицо Ю. М. Воронцова, я почему-то вспомнил любопытную историю, которая касалась его и меня. Произошло это после вывода первой очереди наших войск, т. е. осенью 1988 года. Учитывая давление Москвы (особенно КГБ и МИДа) по поводу того, что военные должны разгромить формирования Ахмад Шаха Масуда, а его лично непременно уничтожить, и имея в виду, что первоисточником такого давления был Наджибулла, а также глубоко понимая, что совершается тяжелая ошибка и делается непростительный стратегический просчет, я решил встретиться с Ахмад Шахом лично. В связи с этим поставил задачу нашим разведчикам Главного разведывательного управления (ГРУ) Генштаба готовить такую встречу.

Немного отвлекусь и скажу несколько слов о разведчиках ГРУ и КГБ, с которыми я работал в Афганистане.

Это удивительные и необыкновенные люди. В Афганистане для всех было тяжело, и особенно для тех, кто ходил на «боевые» (так у нас называли боевые действия всех видов). Но даже те воины, которые на них ходили, измученные и израненные после кровавых схваток, возвращались к себе домой, могли морально и физически передохнуть. А разведчики? Они каждый день балансируют на грани жизни и смерти. Каждый день ходят по лезвию бритвы. Ведь им приходится в основном работать у них — у мятежников, большая часть которых — бандиты. И то, что каждый день разведчики со «своими» мятежниками троекратно обнимаются (кстати, не все мятежники это позволяли) — это еще не значит, что они к тебе с добром и открытым сердцем — тут же может кто-то всадить в спину нож или распороть живот. Это в лучшем случае, а в худшем — схватят и начнут четвертовать, а перед этим отрежут уши, нос, язык и все остальное… Вырвут глаза, ногти, зубы… Вырежут или выжгут на груди и спине звезды… Останки от такой жуткой казни я видел не один раз.

Конечно, было и беспощадное возмездие. Но человека не вернешь.

И вот максимально приближенными были к такому исходу наши разведчики ГРУ и КГБ. Я их глубоко уважал, многих знал лично, исключительно ценил и всячески оберегал от разных бед. Помню, даже начальник разведцентра в 1985 году подвергся злостному навету. Вышестоящие органы толком не разобрались и отправили его в Советский Союз (на Дальний Восток) как несправившегося. Представляя всю эту несправедливость, я все-таки добился, чтобы офицера наградили орденом Красного Знамени и тем самым реабилитировали его в глазах офицеров.

Разведчики «грушники» и «кагэбисты» делали свое дело без шума и суеты, но результаты этих действий часто стоили крупной операции.

Вот и в этот раз. Я вызвал к себе подполковника, чтобы лично поставить задачу об организации моей встречи с Ахмад Шахом (разведчик был «свой человек» в отрядах Ахмад Шаха на перевале Саланг). Он явился неслышно и негромко представился. Офицер выше среднего роста, лет 30–35. Поздоровались (рука жесткая, сухая и крепкая). Предложил ему сесть и начал рассматривать. Когда-то черная шевелюра уже с сединой. Лицо и руки смуглые. Черты лица тонкие, хотя скулы широкие. Глаза большие и голубые, как озера в Карелии. Под униформой чувствуется крепкое сбитое тело, плечи крутые. Держится очень спокойно, уверенно и ровно.

— Вы будете записывать?

— Нет, я все запомню, — сказал подполковник.

Я решил сразу перейти к делу:

— Мне нужно лично встретиться с Ахмад Шахом.

У подполковника никаких эмоций и никакого движения лица, будто мы беседуем на какую-нибудь бытовую тему. После небольшой паузы я добавил:

— Чем быстрее такая встреча будет организована, тем лучше.

Подполковник без жестов и не отводя своего взгляда говорит:

— Масуд сейчас в Панджшере. Но учитывая, что он почти ежесуточно меняет свое место, для решения этой задачи потребуется минимум двое суток.

— Я согласен. Какие, на ваш взгляд, могут быть условия со стороны Ахмад Шаха?

— Главное — это встреча на его территории и без охраны с вашей стороны. Безопасность он обеспечит.

— А будет ли он интересоваться вопросами, которые я буду поднимать?

— Вначале, мне кажется, надо в принципе договориться с ним о встрече. Получив его согласие, затем предложить вопросы для обсуждения. Он очень чувствителен и если на него навалиться сразу и с тем и другим, то может неправильно истолковать ваши намерения.

— Хорошо. Решили.

— Разрешите действовать?

Получив разрешение на выполнение намеченного плана, подполковник ушел так же незаметно, как и пришел.

Раздумывая о возможном дальнейшем развитии событий, я пришел к выводу, что, конечно, о возможной встрече с Ахмад Шахом Масудом надо поставить в известность нашего посла Ю. М. Воронцова и президента Афганистана Наджибуллу. Негоже организовывать такие шаги за спиной главы дружеского нам государства, даже если этот глава патологически не переносит Масуда. Должно быть все честно и открыто.

В связи с этим я отправился к Юлию Михайловичу Воронцову. Изложил ему суть проблемы, т. е. намерение встретиться с Ахмад Шахом с целью договориться с ним о недопущении возможной блокады его отрядами дороги Термез — Кабул на участке перевала Южного Саланга. В обмен на это мы могли бы всячески содействовать в разрешении следующих вопросов в его пользу: полное прекращение всех видов обстрелов (в т. ч. авиацией) территорий, которые находятся под контролем его отрядов; оказание гуманитарной помощи населению этих территорий; установление автономии (в составе Афганистана) северо-западной части страны, где проживают в основном таджики; сохранение за этой автономией на правах собственности копий (рудников) по разработке лазурита и непрепятствование его продажи (вывоза) за пределы Афганистана; участие представителей автономии в составе центральной законодательной, судебной и исполнительной власти; организация строительства на территории автономии школ, мечетей и больниц; восстановление транспортных коммуникаций с основными населенными пунктами (а с главным городом автономии — авиационного сообщения). Были названы и некоторые другие вопросы.

Юлий Михайлович «загорелся» и решительно заявил, что он тоже хочет участвовать в этой встрече, т. е. мы с ним вдвоем должны ехать к Ахмад Шаху. Я, естественно, стал его отговаривать:

— Ведь все может произойти. Вплоть до захвата в заложники или казни. Коварство, к сожалению, характерная черта многих главарей. Одно дело, если я попаду в этот капкан, и совершенно другое дело, если попадется чрезвычайный и полномочный посол Советского Союза в Афганистане, он же первый заместитель министра иностранных дел СССР. Нет, это невозможно.

— Валентин Иванович, невозможно другое. Это чтобы советский посол стоял в стороне, как наблюдатель, когда будет решаться важнейшая, фактически стратегическая, задача для создания благоприятных условий Афганистану? Я просто обязан в этом участвовать.

Чем больше я его отговаривал, тем больше он на меня напирал. Наконец, я пошел на последний шаг:

— Юлий Михайлович, вы видели, как они казнят людей, как их четвертуют или какие останки после казни? Ведь это ужас. Да и как расценят в Москве этот шаг? Конечно, отрицательно. Там прямо скажут, что его никто на это не уполномачивал, сам виноват.

— Я приехал в Афганистан не для того, чтобы прятаться от опасностей, а проводить политику Советского Союза по максимальной стабилизации обстановки в этой стране, прекращения войны и создания мирной жизни. Мир и мирная жизнь у соседнего нам государства — важнейший фактор для нашего народа. А то, что кто-то как-то подумает о моем поступке — это их дело. Я выполняю свой долг и не намерен звонить в Москву о каждом своем шаге. Кстати, а вы сообщили своему руководству, что намерены поехать к Ахмад Шаху?