Непознанное

В других случаях суть дела схватывали быстро, но не могли проверить правильность идеи. Например, теория о «размещении атомов в пространстве». Молодой голландский химик Вант Хофф опубликовал статью в сентябре 1874 года, но натолкнулся не только на непонимание, но и на насмешки, сейчас же его идеи относятся к фундаментальным знаниям.

А список изобретений и открытий, сделанных «случайно», бесконечен.

Пути научного прогресса определяются подчас совершенно неожиданными факторами, рискнем спросить: имеет ли смысл нередко обсуждаемая в настоящее время проблема планирования исследований? Можно ли задавать определенные цели науке и технике? Можно ли говорить — теперь я открою то или это? Или, как нередко требует государство от своих ученых, — теперь вы должны исследовать ту или иную область? Более того, требуют, собственно, не научных исследований, а перевода известных результатов в «общественно приемлемые» технические решения. Конечно, если собрать в один кулак все знания, технику и деньги, то можно добраться и до Луны, но получение знаний таким образом заказано. Научные открытия принципиально отличны от технических.

Можно ли вообще открыть что-то такое, о чем еще ничего не известно? Можно, конечно, финансировать тысячу специалистов с хорошей подготовкой и побудить их искать определенные вещи. Но если Америки нет, то и тысяча Колумбов ее не откроет. Где и когда нужно что-то искать, где может открыться «новый мир», решает не совет людей, какими бы специалистами они ни были, а лишь один человек, который, пусть совсем ненамного, опережает сегодняшний уровень знаний.

В мире, где каждый год публикуется от 600 до 700 тысяч новых «научных работ», никто не может сказать, что в своей, пусть даже очень ограниченной, области он знает все. Одними деньгами нельзя гарантировать прогресс науки. Английский биолог профессор Мелланби так резюмировал опыт своей долгой жизни исследователя: в Великобритании с 1942 по 1972 год затраты на исследования возросли в 200, а то и в 400 раз, то есть даже если считать, что инфляция увеличилась вдесятеро, исследователи получают по меньшей мере в 20 раз больше денег, чем раньше. Учтем увеличение числа университетов и другие расходы подобного рода, все равно на чисто исследовательские работы выделяют вдесятеро больше прежнего. А каков результат?

Группы исследователей стали больше, но число новых оригинальных научных работ увеличилось по сравнению с довоенным периодом не в десять, а всего в два раза. Нередко приводимые числа свидетельствуют всего-навсего о так называемом «информационном взрыве», об увеличении бумажного наводнения научных работ, они никак не адекватны подлинному росту научных знаний.

Наивно ждать помощи от увеличения числа вспомогательного персонала, от более дорогих лабораторий, от разрастания армии подготовленных студентов, от работы в советах и конгрессах — у подлинных ученых они только отнимают время. Мелланби считает важными два фактора: наше отношение к исследованиям должно стать таким, каким оно было некогда, мы должны понять, что исследование осуществляется только исследователями, когда они исследуют!

Даже отличная администрация и организация работ не могут дать нового качества, и ни один совет, каким бы представительным он ни был, не может родить оригинальной идеи. Проводить исследования — это значит искать что-то, чего не знаешь, неважно, пытаешься ли ты подтвердить сформулированную точку зрения, или собираешь факты. Заранее нельзя сказать, будет ли результат «хорошим» или «плохим», будет ли он выдающимся, стоящим или полезным, да все это и неважно. Кто пустился в приключение, называемое исследованием, должен считать законом только ответ природы, а не трансформировать данные в угоду нашим желаниям или намерениям.

С другой стороны, никто не проводит исследования «впотьмах». Основа любого исследования — идеи, возникающие как результат достигнутого нашими познаниями уровня. Можно пытаться подвергнуть проверке, сомнениям все, что известно не наверняка, что не проверено, что не подтверждено, что не заложено как опорная балка в здание науки. И когда ты возьмешь одну за другой все еще не достроенные балки и потрясешь их, появятся вопросы.

Программа охраны окружающей среды, вдохновленная политиками и регулируемая прессой, убедительно показывает, к каким неожиданным выводам могут привести запланированные исследования. Но рассмотрим все по порядку. В течение десятилетий принимались законы, утверждались постановления по охране окружающей среды, которые и исполнялись с большим или меньшим успехом: закон о пищевых продуктах, гигиена производства, охрана труда на производстве, охрана природы, порядок устранения отходов — все это уже было отрегулировано, по крайней мере в большинстве цивилизованных стран. И вдруг слышим призыв: необходимо создать чистую окружающую среду! Похвально, и вот всякий, у кого нет определенного собственного поприща, будь то политик, журналист или ученый, подхватывает призыв, тем более что дело пахнет солидными дотациями. У кого дела поважнее, остается на прежнем посту. И то и другое понятно.

Вскоре выявляются два обстоятельства. Первое: в области окружающей среды многое не приведено в порядок; второе: интересных аспектов тут больше, чем казалось поначалу. Но что за дикий, противоречивый, а подчас и вредный шум поднимается по этому поводу! Мелочи привлекаются в центр внимания, крупные проблемы остаются в стороне, самоочевидные вещи перечеркиваются, а люди несведущие приходят наконец к выводам, которых никогда и не существовало и быть не может, которые просто-таки противоречат законам природы. Рассмотрим всего два примера.

Давно известно, что неорганические пары ртути ядовиты; а она распространена повсюду. Ясно, что в результате неосторожности, особенно аварий на производстве (ртутные соли относятся к разряду наиболее дорогих химикалий), могут иногда иметь место ртутные «отравления» водоемов, но требование, выдвигаемое некоторыми теперь: в пищевых продуктах вообще не должно быть ртути, по меньшей мере несерьезно. Прежде всего хотя бы потому, что никто, проанализировав вещество, не может сказать с абсолютной точностью: здесь нет ртути, а лишь может утверждать: я не могу обнаружить ее посредством тех наилучших методов анализа, которые есть в моем распоряжении; во-вторых, ртуть есть в природе повсюду без всякого «загрязнения окружающей среды». Испокон веку вулканы вместе с газами выбрасывали пары ртути.

Второй пример касается ДДТ. Говорят, что орлы Северной Америки, а они как-никак птицы, вошедшие в американский герб, вымирают оттого, что отравлены (по так называемой цепочке питания) ДДТ. И весь мир верит этому сообщению. Лишь годы спустя узнают истинную причину: эти замечательные птицы были истреблены на 94 процента охотниками, которые получали премию за каждого орла. Еще с дюжину подобных сообщений от защитников природы, и вот пожалуйста — в 1964 году принят закон, который в значительной мере запрещает пользоваться ДДТ.

Между тем ДДТ спас от малярии миллионы жителей Земли. Малярией заболели:

в Болгарии 1946 год — 144 631 человек

в Италии 1945 год — 411 602 человека

в Испании 1950 год — 19 644 человека

на Цейлоне 1946 год — 2 800 000 человек.

После применения ДДТ (против личинок малярийного комара) во всех этих областях заболели всего 92 человека, как правило, приехавшие из районов, пораженных малярией.

После запрещения ДДТ только на Цейлоне в 1968–1969 годах вновь два с половиной миллиона человек заболели малярией! Даже если бы было правдой, что орлы дохнут от ДДТ, разве можно сравнять «охрану природы» с жизнью сотен тысяч людей! А наука не знает, чем заменить ДДТ, неизвестно, можно ли вообще это сделать. Поскольку в Европе теперь нельзя купить дешевого ДДТ, Индия планирует построить несколько собственных заводов. В Испании не было бы так много туристов, если бы там малярия не была выведена с помощью ДДТ. Испания без ДДТ? Значит, в будущем там снова появятся тысячи пораженных малярией.

Некоторые вопросы науки настолько стары, настолько почтенны, что мы даже забыли, что они так и остались без ответа. Вспомним о нашей земной Луне. Она такая большая и так далеко от Земли, что во время солнечного затмения закрывает как раз солнечный диск, но не может прикрыть внешней газовой оболочки Солнца. Что это, совпадение? Вряд ли.

Как нам известно, Луна всегда обращена к Земле одной стороной. Вращение ее вокруг собственной оси и обращение вокруг Земли совпадают таким странным образом, что в результате мы все время видим только одну сторону Луны. Чистое совпадение? А если нет, не значит ли, что величина Луны и ее перемещения имеют какое-то неизвестное нам происхождение? И возникает извечный коварный вопрос: откуда взялась Луна? Возникла ли она некогда вместе с Землей? Или Земля притянула ее к себе из космических далей? Или Луна когда-то была выброшена центробежной силой как кусок Земли, когда она вращалась с гораздо большей скоростью?

Замечательные полеты американских техников — великолепное лунное шоу — не дали ответа ни на один из этих вопросов. Так что мы можем задать и еще один вопрос, который, как ни странно, был задан только в 1973 году: почему Луна не имеет собственных лун? Расчеты относительно масс Земли и Луны, вычисления их вращения и траекторий слишком сложны, чтобы приводить их в этой книге, скажем только, что результат однозначно свидетельствует: раньше вокруг Луны вращались маленькие луны, скорость которых (за счет приливов и отливов) постепенно замедлялась, пока они наконец не упали на Луну. Однако при этом на поверхность Луны должны были падать обломки диаметром 260 километров, и если продолжить наши догадки, то гигантские кратеры Моря Спокойствия и Моря Бурь могут быть последствием падения таких обломков! Может быть, и сейчас вокруг Луны обращаются несколько маленьких осколочков.