Непозволительно отважный

– Мама ... немного потише, пожалуйста.

– Потише? Моя дочь принимает наркотики, а я должна говорить тише?
– протрубила она.
– Хериберт, иди быстро сюда!

– Папа внизу в подвале, со своими трупами. Он тебя не слышит.
– Я хотя и не была уверенна в этом, но хватало и того, когда мама сходила с ума. А это могло занять много времени, пока я донесу до её понимания, что она заблуждается.

– Мне нужен материал, а не наркотики. Материал. Ты слышишь, мама?

– Всё ведь было так хорошо!
– Мама вскинула руки вверх и при этом задела люстру на потолке.

Колыхающимися кругами свет крутился по столу. Если я буду смотреть туда ещё дольше, то действительно покажется, будто принимаю наркотики.

– Наконец было всё хорошо, а теперь ... почему? Почему?

– Мама, да послушай меня. Я хочу купить только материал. Заменитель кожи. Для шитья. От этого не хмелеешь.

– Нет?
– спросила мама слабо и, схватившись за люстру, остановила её.
– Шить? Что? Но ... шить?
– Сбитая с толку, она положила правую руку за своё ухо.
– Ты хочешь - шить? По собственному желанию?

– Да, - ответила я твёрдым голосом, хотя мне самой показалось немного пугающим, когда мама произнесла это вслух. Я хотела шить. Мои пальцы прямо-таки чесались, изнывали по игле и ниткам.

– Но ты ... ты ... Ты больна, дорогая?
– Обеспокоенно она положила мне свою разгорячённую руку на лоб.

– Тебе нехорошо? Или это для школьного задания?

– Нет. Это для Л ... для меня, - быстро исправила я.
– Подожди, я тебе покажу.
– Я бросилась в свою комнату, где Леандер, будто пустив корни, стоял перед моей кроватью и смотрел в самого себя, схватила мой дизайн, побежала назад на кухню и показала его маме.

Кончиками пальцев она взяла его у меня из рук и разложила на кухонном столе.

– Это очень короткая юбка, Люси. И она кривая. Но прежде всего она короткая. Ты её не оденешь, барышня!

– Это не юбка, - повторила я нетерпеливо, что уже ранее продекламировала Леандеру.

– Это скорее ... ну, поясная сумка без сумки.
– Мама посмотрела на меня непонимающе.

– Ага.
– Ещё раз она коснулась вскользь моего лба.
– Люси, ты мне совсем не нравишься. Сначала твои волосы, а потом глаз на стене ...
– Ладно, волосы. Она всё ещё не переварила это.

Позавчера ночью я проснулась и захотела посмотреть, как это будет выглядеть, если у меня впереди будет пара чёрных прядей в моей рыжей, короткой стрижке. Так как у меня под рукой не было краски для волос, я покрасила их моим чёрным водостойким фломастером. Я считала это клёвым. Мама однако чуть не заплакала, когда увидела меня.

Она в любом случае почти не справлялась с тем, что я отказывалась отращивать свои волосы. Подобно тому, как это было с волосами, получилось и с глазом. Незадолго до полуночи у меня появилась идея, нарисовать глаз на стене. К сожалению, мне слишком поздно пришло в голову то, что я совершенно не могу рисовать. Во всяком случае, не достаточно хорошо, чтобы увековечить себя на моей стене. Так что всё закончилось на зрачке и радужной оболочке. Но то, что было теперь, поясная сумка без сумки, было совсем другим.

Это я должна была закончить. И я знала, что у меня получится. Это будет уникальным.

– Ты уверенна, что не принимаешь наркотики?

– Совершенно уверенна, мама. Я хочу апплицировать сюда только кусок кожи ...
– Опять такое глупое, взрослое, остроумное слово, подумала я и прикусила язык.
– ... и, может быть, приделать заклёпки. Посмотрим. Но мои карманные деньги закончились.

– Что с пятнадцатью евро, которые я дала тебе вчера?

– На них я купила носки. И шарф, - ответила я правдиво. Носки 42 размера. Их я смогу себе самое большее натянуть на голову. Шарф был ярко фиолетовым, никогда в жизни я не одену его добровольно. Кроме того он был обмотан вокруг шеи Леандера всю ночь и между тем стал уже прозрачным.

Но маму это на время удовлетворило, она глубоко вздохнула и вытащила помятую банкноту в двадцать евро из кармана брюк. Так как я носила только чёрные и серые вещи, то она все равно не различит, есть ли ещё один серый шарф в моём шкафу - это было бессмысленно проверять мои слова.

Она сдалась пытаться уговорить меня носить розовый цвет. Как бы она обрадовалась, если бы я показала ей фиолетовый шарф ... или по крайней мере могла представить своего парня, который носил фиолетового цвета шарфы. Но так, как это выглядело, она никогда не увидит Леандера. Что было и плохо и хорошо равным образом.

Она тут же потеряет сознание, если узнает, что уже в течение года в моей комнате живёт парень, которому я уже неоднократно ассистировала во время принятия душа, и который на нашей школьной поездке прыгнул голым в бассейн перед глазами её дочери. Парень, на чьей спине красовалась огромная татуировка крыльев ангела ...

– Спасибо, мама. Я скоро вернусь.
– Я бросила испытывающий взгляд на мою старую собаку Могвая, который с недавнего времени всегда ложился на прохладные плитки на кухне, вместо своей корзинки. Там он лежал и теперь, один глаз открыт, другой закрыт. Его дыхание было тяжёлым.

У него в лёгких была вода, сказал ветеринар при последнем обследовании. Он был просто старой собакой и к тому же с больным сердцем. Сожалея, я решила оставить его здесь, а вместо этого потянула Леандера за рукав из моей комнаты и по лестнице вниз. Он не сопротивлялся, но также не показывал никакого энтузиазма для нашей вечерней вылазки.

Безучастно он шёл, спотыкаясь, за мной, в то время как резкий, холодный декабрьский ветер безжалостно дул нам в лицо. Только что ведь всё было хорошо, сказала мама. Да, я тоже так думала. Что теперь всё будет лучше и легче, после того, как Леандер ускользнул от своей труппы. Что мы сможем начать всё сначала, без страха, недоразумений и забот. Как же сильно мы заблуждались.

Глава 2

.

Большое преображение

– Нет, Люси, нет! Тебе нельзя этого делать!
– Но было поздно. Я уже в лучшей манере паркура перепрыгнула через прилавок и толкнула озадаченную Фатиму к её зеркалу для примерок.

– Mon Dieu, - застонал Леандер и отвернулся от смущения.
– Она мусульманка, Люси, она хочет прятать свои волосы, тебе нельзя это ... Mon Dieu, она действительно это делает.

Да, я делала это, я не могла по-другому. Это снова было одно из тех озарений, против которых я была совершенно бессильна. После того, как я безуспешно обыскала магазины в Ратхаус центре, я попала в одну из многочисленных, небольших, пошивочных мастерских для переделок в Людвигсхафене, которые почти все находились в турецких руках.

Фатиму я даже немного знала; мама переделывала у неё свои спортивные брюки. Чаще всего они были для неё слишком узкими. Фатима распарывала швы, вставляла в середину переливающуюся полосу и уже мамины подтянутые ляжки метательницы дисков влазили в штанины.

Покупать большой размер был для мамы не вариант; в конце концов она была не толстой, а натренированной, как она постоянно замечала плаксивым тоном, когда речь заходила о её проблемах с вещами. Так что я уже пару раз встречалась с Фатимой - но теперь я смотрела на неё совершенно другим взглядом. Её тонко нарисованные, наискось брови, смелый нос, изогнутый рот и к этому совершено обыкновенно завязанный головной платок? Это было позором.