Непредвиденные обстоятельства

— Честное слово, не знаю.

Люда старалась говорить серьезно, но глаза у нее смеялись. Должно быть, они хорошо и дружно живут, невольно подумал он.

Люда вышла. Костя и Марина остались стоять.

— Учишься?— спросил он.

— С опозданием, но кончаю филфак.

— А я в Москве, на геологоразведочном. Тоже с опозданием. Вот еду сейчас на практику в экспедицию в Нафталан.

Сколько ни убеждай себя, что не было последних семи лет, они все же были.

— Сядем,— сказал он.— Что это мы стоим?

Она послушно села на потертый плюшевый диван.

Костя придвинул стул. Он не успел придумать, как поддерживать дальше этот салонный разговор,— в коридоре открылась входная дверь. Володька прошел сперва в кухню, потом к ним в комнату.

— А почему притихли?— поинтересовался он.— Марина, что, ты умеешь быть и молчаливой? Но тебе это, учти, не идет.

Она кое-как улыбнулась.

Вошла Люда.

— А ты не женился, Костя?— спросила она, доставая из буфета тарелки, рюмки и тонкие хрустальные бокалы, зеленоватые, которые для себя, понятно, не ставили, когда собирались отмечать Седьмое ноября или Первое мая, или встречать Новый год, или поздравлять Володьку с днем рождения.

— Женился? Нет,— ответил он.— Нельзя поисковым геологам жениться. Бродячая профессия, бездомная. Какая же женщина согласится?

— Вот еще глупости!

— Глупости или нет, ко у нас два профессора и один доцент обзавелись семьями, когда уже перешли на оседлость.

— И ты намерен ждать до седых волос?

— Я? А чего, собственно, ждать?. Смотри — они у меня и так есть.

— Ты подумай, как тебе повезло, что я не геолог,— обратился Володька к Люде.

— Повезло, повезло, а то как же... Садитесь за стол, мальчики-девочки. Марина, тебе отдельное приглашение?

Костя сел между Володькой и Людой, Марина — напротив. Володька стрельнул в потолок пробкой и ловко направил струю в подставленный Костей бокал.

— Первое слово Косте, как приехавшему,— объявила Люда.

Костя взял бокал за тоненькую ножку.

— Что вы, ребята, какое там слово!— сказал он.— Прошло много времени, и мы прошли много дорог с тех пор, как, ну, как мы собирались вместе, дружили, ссорились, мирились. Мы и сами не заметили, как стали взрослыми. Некогда было замечать. Но что-то я такое загибаю красивое,— оборвал он, поймав себя на том, что думает, как отнеслась к его словам Марина.— Давайте лучше просто выпьем друг за друга! Мы же и через двадцать лет никуда друг от друга не денемся, потому что — школьные товарищи, это не просто слова. Остановите меня, и давайте чокнемся!

Зазвенел хрусталь. Они все выпили, до дна.

Люда постаралась незаметно вытереть глаза. Она всегда была сентиментальной, в младших классах ее дразнили « Люда-глаза-на-мокром-месте ».

— Ты ешь, ты на нас не смотри,— сказала она Косте и положила на тарелку кусок мяса с подливкой.— Мы недавно обедали.

— Живут же люди!— сказал он.— Поесть — это неплохо. Я так. сегодня хотел поскорее очутиться в Баку, что не выбрался за весь день в вагон-ресторан.

— Вот и ешь,— обрадовалась она.

— Хорошо. Я буду есть, только вы не молчите. Ма рюш успела, мне скакать, что кончает филфак. А вы?

Какое у вас место под солнцем?

Он добросовестно ел к слушал.

Люда и Володька дружно пошли в АзИИ (АзИИ — в те годы Азербайджанский индустриальный институт) на инженерно-строительный, и нынешней весной почти благополучно миновали третий курс.

— Ничего себе дружно,— поправил Люду Володька,— Ты, Костя, не представляешь... Ехать так ехать, как сказал попугай, когда его кошка тащила из клетки. Она, как кошка, и ревнива. Собиралась в педагогический, но как же меня одного отпустить?

Люда слушала и посмеивалась.

— А ты, выходит, попугай?— сказала она в отместку,— Скорее павлин.

Почему он выбрал строительный?

— Ты знаешь, я тоже боюсь загнуть красиво. Но столько пришлось видеть развалин... Ты ведь тоже не просто так, а почему-то выбрал же свою геологию.

— Если честно,— сказал Костя,— то нежнее, чем о геологии, я думаю в последнее время о журналистике. И не только думаю, а и делаю кое-что. Мне кажется, рассказывать людям друг о друге необходимо не меньше, чем строить дома, искать нефть или изучать литературу. Разве я не прав?

— Наверно, прав,— ответила Люда.— И ты тоже не думаешь, будто я из ревности пошла на строительный.

Костя незаметно взглянул на Марину. Ему показалось, она плохо слушает. Ее серые, с удивительным темным ободком по самому краю зрачка глаза смотрели куда-то далеко. Хотел бы он знать, что ока там видит.

— Мы ждем,— напомнила Люда Володьке.

— У меня не тост, а предложение,— сказал он, подняв бокал.— Но и тост. Предварительно — вопрос Косте. Ты сколько у нас пробудешь?

— Дня два смогу.

— Так вот, давайте завтра наплюем на все дела и махнем в Мардакяны. Возьмем лодку, непременно лодку! Я предлагаю этот пикник, пикник со значением. В тот раз, как вы помните, нам не дали докататься. Так мы это сделаем теперь. Понятно?

— А что, мальчики-девочки, это идея,— посмотрела Люда сперва на Костю, потом на Марину.

— Я за,— согласился Костя.— И за этот пикник, и за его внутренний смысл. А кроме того, я здорово соскучился по морю.

— Ты как, Марина?

— Подчиняюсь большинству,— ответила она Люде.

— Так вот... За это, за возобновление прерванной прогулки, я и предлагаю вам выпить шампанского. А кто сегодня не пьет с нами, тот против нас!

И снова им откликнулся певучий хрусталь!

— Я смотрю, ты здорово переменился, Володька,— сказал Костя.— Тебя никак невозможно узнать. Куда девался твой высокомерный скептицизм?

Володька весело рассмеялся.

— Ты бы в зеркало посмотрел сам на себя! Ты, может быть, остался таким, как был? А кто из нас в свои семнадцать лет не мечтал казаться не тем, что он есть на самом деле!.. Ну, кто? Пусть бросит в меня камнем.

Все они очень давно знали друг друга, но вот сейчас, встретившись после долгой разлуки, они как бы заново знакомились.

— Людок!— сказал Володька.— Рюмки ты достала. А где наш графинчик? Заветный... Я видел, там вчера порядочно оставалось. Мы с Костей старые солдаты, нам даже как-то неудобно пить за встречу шампанское. Не к лицу нам это.

— Точнее — не ко рту. Но он глубоко прав,— поддержал Костя.— А потом мы же не сказали еще слов, за которые вам, девочки, тоже придется поднять рюмки. Пусть в них будет налито символически, по десять граммов,— добавил он, увидев, как сморщилась Люда.