Неприметный холостяк; Переплет; Простак в стране чудес
Шрифт:
– Но я и есть художник! – не без воинственности возразил Джордж. На этот предмет он придерживался твердой точки зрения.
– Спорно, спорно… Во всяком случае, тебе следовало скрыть это от миссис Уоддингтон. Женщины ее типа смотрят на художников как на позор общества. Говорил же я тебе, для нее мерило людей – счет в банке.
– Так у меня же полно денег!
– Откуда ей знать? Ты сказал, что ты художник, и она вообразила, что…
Прервав поток его мыслей, задребезжал звонок. Бимиш нетерпеливо поднял трубку, но заговорил ласково и снисходительно.
– A-а, Молли!
– Молли! –
Хамилтон не обратил на него внимания.
– Да. Он мой большой друг.
– Я? – выдохнул Джордж.
Хамилтон все так же не обращал на приятеля ни малейшего внимания, как и подобает человеку, поглощенному телефонной беседой.
– Да, он мне сейчас рассказывает. Да, здесь.
– Она хочет, чтобы я поговорил с ней? – завибрировал Джордж.
– Конечно, приеду. Сейчас же.
Бимиш положил трубку и постоял с минуту в задумчивости.
– Что она сказала? – в сильнейшем волнении допытывался Джордж.
– Н-да, любопытно…
– Что она сказала?!
– Придется несколько пересмотреть мою точку зрения…
– Что она сказала?!
– Однако я мог бы и предвидеть…
– Что… она… сказала?
Хамилтон созерцательно поскреб подбородок.
– Странно, как работает ум у девушек…
– Что она сказала?
– Это Молли Уоддингтон, – сообщил мыслитель.
– Что она сказа-а-а-а-ла?!
– Теперь я почти уверен, – продолжил Хамилтон, по-совиному поглядывая на Джорджа сквозь очки, – что все к лучшему. Я упустил из виду, какова девушка с нежным сердцем, окруженная мужчинами с шестизначным доходом. Такую девушку непременно привлечет художник без гроша в кармане, с которым вдобавок мать запрещает встречаться.
– Да что же она сказала?!
– Спросила, действительно ли ты мой друг.
– А потом? Потом?
– А потом сказала, что мачеха запретила пускать тебя в дом и строго-настрого приказала ей никогда с тобой не встречаться.
– А после этого?
– Попросила меня к ней зайти. Хочет поговорить.
– Обо мне?
– Надо полагать.
– А ты пойдешь?
– Сейчас же и отправлюсь.
– Хамилтон, – дрожащим голосом выговорил Джордж. – Хамилтон, я тебя прошу, наддай там жару!
– То есть ты желаешь, чтобы я преподнес тебя в лучшем виде?
– Да, именно! Как ты красиво все умеешь изложить!
Хамилтон надел шляпу.
– Странно, – отстраненно проговорил он, – что я берусь помогать тебе в таком деле.
– Просто ты очень добрый! У тебя золотое сердце.
– Ты влюбился с первого взгляда, а мои взгляды на такую любовь известны всем.
– Но они ошибочны!
– Мои взгляды не могут быть ошибочны!
– Нет, не целиком! – поспешно поправился Джордж. – Но иногда, в определенных отдельных случаях, возможна и такая любовь.
– Любовь должна быть разумной.
– Если встречаешь такую девушку, как Молли, – нет!
– Когда я женюсь, это произойдет в результате тщательного, выверенного расчета. Сначала, после хладнокровного размышления, я должен решить, что уже достиг возраста, наиболее подходящего для женитьбы. Затем просмотрю список моих приятельниц и выберу ту, чей ум и вкусы совпадают с моими. А потом…
– Ты что, не поменяешь? – перебил его Джордж.
– Поменяю? Что именно?
– Да
костюм! Ты ведь идешь к ней!– А потом, – продолжал Хамилтон, – внимательно понаблюдаю за ней в течение длительного периода, чтобы убедиться, что не позволил страсти ослепить меня, проглядев различные недостатки. И только потом…
– Нет, ну никак невозможно, чтобы ты заявился к ней в таких брюках! – снова вскричал Джордж. – А рубашка не подходит к носкам. Ты должен…
– И только потом, при условии, что за этот период я не подберу более подходящей кандидатуры, я пойду к ней и в нескольких простых словах попрошу стать моей женой.
Сообщу, что дохода моего хватит на двоих, что моральные нормы мои безупречны, что…
– Неужели у тебя нет костюма покрасивее? И туфель поновее, и шляпы не с такими обвисшими…
– …характер у меня приятный, а привычки размеренны. И тогда мы с ней заключим Разумный Брак.
– А манжеты!
– Что – манжеты?
– Ты намерен явиться к ней с обтрепанными манжетами?
– Вот именно.
Больше Джорджу добавить было нечего. Святотатство, да и только, но что тут поделаешь?
2
Когда примерно через четверть часа Хамилтон Бимиш ловкими, экономными движениями вскочил на ступеньку зеленого автобуса, дожидавшегося его на Вашингтон-сквер, летний денек расцвел во всю свою силу. Полнокровное, стопроцентно американское солнце сияло с лазурного неба, но в воздухе уже веял намек на вечернюю прохладу. Именно в такие дни лирические поэты вдруг открывают, что «любовь с небес полна чудес», – и, восхитившись рифмой, мчатся поскорее накропать очередной шлягер. В воздухе была разлита сентиментальность, и полегоньку, незаметно, семена ее начали прорастать в каменистой почве Хамилтонова сердца.
Да, мало-помалу, пока автобус катил по улицам, в Хамилтоне начали набухать почки ласковой терпимости. Он уже не осуждал так безоглядно склонность других мужчин внезапно испытывать к противоположному полу ту теплоту эмоций, которой согласно науке положено возникать лишь вследствие длительного и близкого знакомства. Впервые он подумал, что кое-какие резоны есть и у тех, кто, подобно Джорджу Финчу влюбляется очертя голову в практически незнакомую девушку.
Именно в тот момент, когда автобус проезжал по Двадцать девятой улице, откуда открывался красивый и многозначный вид на Маленькую Церковь за Углом, Хамилтон вдруг обратил внимание на девушку, сидевшую напротив него.
В девушке этой, несомненно, присутствовал chic. Можно было пойти дальше и признать в ней espi'eglerie [1] . Опытный глаз, мало того, с маху оценил ее элегантность: безупречный жакетик на шелковой подкладке, платье из узорчатого креп-марокена (юбка – плиссированная) с узким воротничком, отделанным присборенным рюшем. Как известно любому школьнику, такие платья бывают бежевыми, серыми, жемчужными, голубыми, терракотовыми, коричневыми, синими и черными. У нее оно было темно-голубое.
1
Шаловливость (фр.).