Неприятности с физикой: взлёт теории струн, упадок науки и что за этим следует
Шрифт:
Психолог из Йельского университета Ирвин Джэнис, который выдумал термин в 1970-е, определяет групповое мышление как
«способ мышления, в который люди вовлекаются, когда они глубоко содержатся в сплочённой, замкнутой на себя группе, где стремления членов к единодушию доминируют над мотивацией к реалистически оцениваемым альтернативным способам действия.» [122]
В соответствии с этим определением групповое мышление возникает только тогда, когда велика сплочённость. Это требует, чтобы члены группы разделяли сильное «общее ощущение» солидарности и очень хотели сохранить взаимоотношения внутри группы любой ценой. Когда коллеги действуют в режиме группового мышления, они автоматически применяют тест «сохранения групповой гармонии» к каждому решению, которое перед ними возникает [123] .
122
Irving Janis, Victims of Groupthink: A Psychological Study of Foreign-Policy Decision and Fiascoes <Жертвы
Конечно, явление намного старше. Джон Кеннет Гэлбрэйт, влиятельный экономист, назвал это «традиционной мудростью». Он имел в виду под этим
«убеждения, которые, хотя и недостаточно хорошо обоснованы, столь широко приняты среди богатых и влиятельных, что только опрометчивые и безрассудные будут подвергать опасности свои карьеры, не соглашаясь с ними».
123
Irving Janis, Crucial Decisions: Leadership in Policymaking and Crisis Management <Ключевые решения: лидерство в проведении политики и кризисном управлении> (New York: Free Press, 1989), p. 60.
Джэнис изучал неудачи решений, принятых группами экспертов, таких как Залив Свиней{23}. Термин с тех пор применялся ко многим другим примерам, включая неудачу NASA предотвратить катастрофу Челленджера, неудачу Запада предугадать коллапс Советского Союза, неудачу американских автомобильных компаний предугадать спрос на небольшие автомобили, и совсем недавнее — возможно, самое пагубное, — стремление администрации Буша к войне на основании ложной уверенности в том, что Ирак имел оружие массового поражения.
Вот описание группового мышления, извлечённое из WEB-сайта Университета штата Орегон, посвящённого общению:
Участники группового мышления видят себя частью замкнутой группы, работающей против внешней группы, противостоящей их целям. Вы можете сказать, подвержена ли группа групповому мышлению, если она:
1. переоценивает свою неуязвимость или высокие моральные установки,
2. коллективно даёт рационалистическое объяснение решениям, которые она принимает,
3. демонизирует или стереотипно рассматривает внешние группы и их лидеров,
4. имеет культуру однородности, когда индивидуум подвергает цензуре себя и других так, что фасад группового единодушия сохраняется, и
5. содержит членов, которые берут на себя обязательства ограждать лидера группы путём утаивания от лидера информации от них или от других членов группы. [124]
124
http://oregonstate.edu/instruct/theory/grpthink.html.
Это не совпадает один в один с моими характеристиками культуры теории струн, но это достаточно близко, чтобы обеспокоиться.
Конечно, струнные теоретики не будут испытывать никаких проблем с ответом на эту критику. Они могут сослаться на многие исторические примеры, показывающие, что прогресс науки зависит от установления тесного консенсуса среди сообщества экспертов. Взгляды сторонних наблюдателей должны игнорироваться, поскольку сторонние наблюдатели не достаточно квалифицированы в инструментарии профессии, чтобы оценивать доказательства и выносить решения. Отсюда следует, что научное сообщество должно иметь механизмы для установления и усиления консенсуса. Что может показаться подобным групповому мышлению для стороннего наблюдателя, на самом деле есть рациональность, проявляемая в соответствии со строго обязательными правилами.
Они могут также возразить обвинению, что они допускают, что консенсус их исследовательского сообщества заменяет критическое мышление индивидуальностей. Согласно одному известному социологу науки, с которым я это обсуждал, тот факт, что ключевые предположения пользуются верой без доказательства, не является необычным [125] . Ни один из учёных не сможет прямо подтвердить более, чем малую часть экспериментальных результатов, вычислений и доказательств, которые формируют основу для их уверенности по поводу их тематики; немногие имеют нужную подготовку, а в современной науке никто не имеет времени. Таким образом, когда вы становитесь членом научного сообщества, вы должны верить, что ваши коллеги говорят правду по поводу результатов в их областях экспертизы. Это может привести к предположению, которое признано как факт, но это случается так же часто в исследовательских программах, которые, в конечном счёте, успешны, как и в программах, которые рухнут. Современная наука просто не может делаться
без сообщества людей, которые верят тому, что говорят соратники. Таким образом, хотя эпизоды, подобные указанному, вызывают сожаление и должны исправляться после обнаружения, они сами по себе не являются указанием на обречённость исследовательской программы или на патологическую социологию.125
Другим примером является ошибочное доказательство невозможности существования скрытых переменных в квантовой теории, опубликованное Джоном фон Нейманом в 1932 и широко цитировавшееся в течение тридцати лет, пока квантовый теоретик Дэвид Бом не нашёл теорию скрытых переменных.
Наконец, вышестоящие струнные теоретики могут заявить, что они достойны своих верительных грамот, и с ними приходит правильное направление исследований, которое они видят подходящим. Как-никак, практика науки базируется на интуитивных предчувствиях, а это их предчувствие. Может ли кто-нибудь растрачивать своё время, работая над чем-то, во что он не верит? И должны ли они давать лучший шанс для успеха и приглашать на работу людей, которые работают над теориями, иными, чем те, в которые верят они?
Но как можно ответить на такую защиту? Если наука основывается на консенсусе среди сообщества экспертов, тогда то, что вы имеете в теории струн, есть сообщество экспертов, которые находятся в необыкновенном согласии по поводу конечной корректности теории, которую они изучают. Имеется ли какое-нибудь рациональное основание продолжать настаивать на своём — любым путём организовать разумное и полезное несогласие? Нам нужно сделать намного больше, чем крутиться вокруг терминов вроде «групповое мышление». Мы должны иметь теорию того, что есть наука и как она работает, такую, которая ясно продемонстрировала бы, почему для науки плохо, когда отдельное сообщество приходит к доминированию в области изучения до того, как его теория прошла обычные проверки доказательства. Это задача, к которой мы теперь переходим.
17
Что есть наука?
Чтобы обратить негативные тенденции в физике, мы, прежде всего, должны понять, что есть наука, — что двигает её вперёд и что удерживает её сзади. И чтобы сделать это, мы должны определить науку как нечто, являющееся более чем суммой того, что делают учёные. Цель этой главы — предложить такое определение.
Когда я поступил в аспирантуру в Гарвард в 1976 году, я был наивным студентом из небольшого колледжа. Я благоговел перед Эйнштейном, Бором, Гейзенбергом и Шрёдингером и тем, как они изменили физику силой своего радикального мышления. Я мечтал, как это делают молодые люди, быть одним из них. И вот я нахожусь в центре физики частиц, окружённый лидерами этой области — людьми вроде Сидни Колмэна, Шелдона Глэшоу и Стивена Вайнберга. Эти люди невероятно умны, но они совсем не похожи на моих героев. На лекциях я никогда не слышал от них разговора о природе пространства и времени или о проблемах в основаниях квантовой механики. Я никогда не встречал студентов с этими интересами.
Это привело меня к персональному кризису. Я определённо был не так скроен, как студенты из великих университетов, но я, будучи студентом, выполнял исследования, которые большинство моих однокашников не имели, и я знал, что я быстро учусь. Так что я был уверен, что я мог бы делать работу. Но я также имел очень специфические идеи о том, каким должен быть великий теоретик. Великие физики-теоретики, с которыми я тёрся плечами в Гарварде, скорее, отличались от этого. Атмосфера была не философской; она была жёсткой и агрессивной, доминировали нахальные, самоуверенные и самонадеянные люди, и в некоторых случаях оскорбительные к тем людям, кто не соглашался с ними.
В это время я подружился с молодым философом науки по имени Амелия Рэчел-Кон. Через неё я познакомился с людьми, которые, подобно мне, интересовались глубокими философскими и основополагающими проблемами физики. Но это только ухудшило дело. Они были приятнее, чем физики-теоретики, но они казались счастливыми, просто анализируя точные логические проблемы в основаниях СТО или обычной квантовой физики. Мне не хватало терпения на такие разговоры; я хотел изобретать теории, а не критиковать их, и я был уверен, что — так же не склонные к размышлениям, какими казались создатели стандартной модели, — они знали вещи, которые мне необходимо было знать, если я хотел чего-нибудь достичь.
Как только я начал всерьёз думать, чтобы их покинуть, Амелия дала мне книгу философа Пауля Фейерабенда. Она называлась Против метода и она заговорила со мной — но то, что она должна была мне сказать, было не очень ободряющим. Это был удар по моей наивности и погружению в себя.
Книга Фейерабенда сказала мне следующее: Послушай, дитя, прекрати мечтания! Наука не есть посиделки философов на облаках. Это человеческая деятельность, такая же сложная и проблематичная, как и любая другая. Для науки не имеется простых методов, и не имеется простых критериев того, кто есть хороший учёный. Хорошая наука, как бы то ни было, срабатывает в отдельный момент истории на продвижение вперёд нашего знания. И не надоедай мне с вопросами, как определить прогресс, — определяй его любым способом, как нравится, и это всё будет верно.