Непростые истории 5. Тайны ночных улиц
Шрифт:
До Риты дошло, наконец, осознание увиденного. Взвизгнув, она перекатилась на четвереньки и вскочила. Так, хватит с неё деревни.
Девушка успела сделать всего несколько шагов, когда над её головой пронеслась огромная крылатая тень. Рита инстинктивно пригнулась, закрываясь руками, и ошеломлённо выглядывая из-под локтя. Крупная чёрно-серая ворона разворачивалась на правое крыло, заходя в вираж для следующей атаки. Птица пикировала молча и сосредоточенно. Девушка бросилась к дому со всех ног. Так это воронёнка она случайно… Как шквальным ветром рвануло сверху. Вороньи когти чиркнули по вскинутой руке, запутались в растрепавшихся
В кресле-качалке сидела окровавленная старуха. На неё будто целое ведро сверху выплеснули. Девушка вцепилась рукой в косяк и тоненько заскулила, не в силах отвести взгляда от неподвижной фигуры.
– Что это ты? Перетрудилась? Быстро, – холодно молвила бабушка и оттолкнулась ногой. Кресло-качалка скрипнула, и старуху залило синеватыми отблесками, превратив на миг в ожившего зомби. Цветные стёкла! Рита задышала как рыба, вытащенная из воды.
– Я вспомнила! Мне срочно надо домой! Когда маршрутка в город идёт?
– Когда идёт не знаю, а по расписанию завтра утром. Только она о том расписании не догадывается, живёт себе как хочет. Ты дома, внучка, – бабушка снова качнулась. Окровавленная-зомби-окровавленная-зомби. – Куда ты на ночь глядя собралась? Темнеет уже. Сейчас гроза начнётся.
Рита быстро глянула сквозь единственное обыкновенное стекло. И верно – тяжёлая чёрно-синяя туча наползала на крышу дома, подминая клубящимся брюхом вечернее небо. Ветер рвал кусты. Мимо веранды пролетел пакет, сушившийся на заборе. Хлопнул, будто крыльями, и сгинул в темноте. Делать нечего, придётся ночевать.
В старом доме существовало много-много правил. Нельзя бегать по длинному коридору. Нельзя скакать и топать. Нельзя кататься по перилам лестницы со второго этажа, залезать на чердак и – ни в коем случае! – в подвал. Хорошие девочки ничего такого не делают. Они моют руки и ужинают, постелив на колени салфетку. Не следует при этом, захлебываясь от впечатлений, кричать: «На лопухе такой жук огромный сидел, бабуль!». Послушные девочки молчат за ужином. Соблюдают правила старого дома. И тогда их никто не тронет.
Оказывается, Рита всё это помнила. А ей казалось, что забыла. Она не любила ездить к бабушке в деревню. Но кто всерьёз воспринимает желания и россказни маленьких детей?
***
Рита проснулась от того, что очень хотелось пить. И в туалет. Вот – одновременно.
Она спустила ноги с кровати, но тут же втянула обратно. Кровать – это домик. Такое правило – в домике не трогать. Хорошие девочки ночью спят. Поэтому ничего плохого с ними не случится. А если ты ноешь и шляешься по дому то попить, то пописать, то «бабулечка, ну очень кушать хочется, а можно мне печеньку»… Тогда извини. Ты не хорошая. Ты – добыча.
По стеклу что-то длинно царапнуло с мерзким звуком. Рита подскочила, оглянулась на окно. Ветер мотал сломанную ветку старого клёна. Нечего сочинять ерунды, за окном никого нет! Уж если они спрятались, то под кроватью, конечно… В черном провале между кроватью и дощатым полом. Стоит опустить ногу, как сухонькая ручка с кривыми пальцами тут же схватит за голую щиколотку и потащит в темноту. Вырваться невозможно.
По стенам и потолку плыли размытые тени. Девушка знала – они сливаются со сгустками темноты и ждут. Терпеливо
ждут. Потом набрасываются все вместе, и спасения нет. Ты станешь одной из них – морщинистым карликом, хранителем старого дома. Рабом их королевы.Смерть – вовсе не самое страшное, что может случиться, говорила когда-то бабушка.
Да что такое в самом деле! Какие карлики?! Ей, студентке второго курса, это… просто смешно. Стоит включить свет… Точно, здесь же нет бра над кроватью!
Странно. Девушка прислушалась. Полночи не могла заснуть из-за храпа старухи, а теперь совсем тихо. Даже рыжая бабушкина кошка не скреблась в дверь, требуя пустить на подушку.
Надо идти. Уже очень надо.
Рита в два прыжка оказалась у стены и с размаху шлёпнула по клавише выключателя. Ничего не изменилось. Света не было. Электричество часто выключали в деревне – из-за ветра, из-за грозы, из-за срезанных селянами проводов.
Девушка включила фонарик на телефоне и шагнула через порог комнаты. Туалет в конце коридора. Семнадцать шагов. Доска под ногой застонала, будто с кого-то потянули лоскут кожи. А если они на потолке?! Прыгнут сверху, со стены… Коготки вонзятся в шею, вот в это место над ключицей, где оглушительно бьется пульс… Белый луч заметался по сторонам, выхватывая из темноты стены, закрытые двери, какой-то сундук, а над ним старое пальто, свисающее боком, как висельник. Рита рванулась, влетела в туалет и захлопнула за собой дверь. Прижалась лопатками и, бурно дыша, нашарила рукой выключатель. Но света не было! Луч фонарика скользнул к унитазу.
Большие влажные глаза смотрели на нее с внимательным ожиданием.
Рита дёрнулась и стукнулась затылком о дверь.
Карлик спрыгнул на пол. Ростом он едва доставал девушке до пояса, но кожи на нём было как на двоих карликов. Она свисала морщинистыми неровными складками, и бурая шерсть покрывала её редкими клочьями. Складки колыхались, перетекали одна в другую, как будто жили собственной жизнью. Уродливый нос клювом нависал над губами, вымазанными красным. Карлик отбросил обглоданную кошачью лапку с клочком рыжей шерсти. Тонкие руки с многосуставными подвижными пальчиками потянулись к Рите. Они шевелились как пауки. Кривые тени делали пальцы огромными, живыми существами.
Девушка почувствовала, что воздух вокруг неё сжимается, давит всё сильнее и сильнее. Пахнуло сыростью и затхлой плесенью. От прикосновения холодной скользкой кожи гигантских пальцев Рита отшатнулась. Взвизгнула, уронила телефон и, срывая ногти, вцепилась в дверь, не в силах сообразить, в какую сторону она открывается.
Скрежетнул, поворачиваясь, ключ в замке. По коридору удалялись шаркающие шаги, почти заглушившие дребезжащий старческий голос:
– Непослушная девочка. Плохая девочка…
Когтистые морщинистые ноги в затухающем на полу луче фонарика сделали первый медленный шаг.
Собиратель
В последний миг осознание предстоящего ужаса ослепило его. Кир отшатнулся было назад, в тёплый сумрак комнаты. Но не успел.
Нога скользнула по заледеневшей жести подоконника, брызнуло крошево старой краски. Рука описала судорожный полукруг и не встретила опоры. Пальцы другой с визгом проехались по стеклу. Доля секунды, четверть стука сердца – вечность, в которой кожа пальцев миллиметр за миллиметром отрывалась от оконного стекла – отделила Кира ещё живого от него – уже мёртвого.