Нерон

А теперь о том, кто виновен в стычках и спора или, точнее сказать, в войне с евреями. Правда, ваши посланцы, в особенности Дионисий, сын Феона, во время совместной встречи с противной стороной вели себя крайне вызывающе. Тем не менее я решил не производить тщательного дознания. Однако предупреждаю, что выступлю со всей решительностью против тех, кто осмелился бы вновь сеять вражду. Заявляю без обиняков: если вы не откажетесь от этой губительной взаимной ненависти, буду вынужден показать, на что способен даже мягкий властитель, доведенный до праведного гнева. Поэтому еще раз настоятельно призываю вас относиться к евреям дружественно и с пониманием, ибо те издавна обитают в этом городе. Вы не должны препятствовать евреям в исполнении религиозных обрядов. Надо разрешить им их обычаи, как это было во времена Божественного Августа. Ознакомившись с мнением сторон, я санкционирую эти обычаи.

Евреям повелеваю удовлетвориться теми привилегиями, которые издавна у них существуют; и пусть они не посылают своих делегаций, словно живут в отдельном городе. Такого до сей поры никогда не водилось. Пусть также они не вмешиваются в спортивные соревнования, которые организуются городскими властями. Они должны довольствоваться своими привилегиями и пользоваться теми благами, какими обладают в этом чужом для них городе. Им запрещено склонять к переселению, а также принимать евреев из Сирии и остальных районов Египта, в противном случае это вызовет у меня серьезное к ним недоверие. А если они не подчинятся моим наказам, я вынужден буду применить к ним суровые меры, считая, что они наносят империи вред.

Если вы прекратите обоюдные распри, пойдете на взаимные уступки, проявите взаимопонимание, я буду как и прежде заботиться о городе, с которым мою семью связывает давняя дружба.

Хочу засвидетельствовать, что мой друг Бальбилл, как всегда, в беседе со мной проявил заботу о вас; с непомерным усердием он отстаивал ваше дело».

Цель последних слов императорского послания была понятной. Клавдий хотел укрепить позиции Бальбилла в Александрии, несомненно, по его собственной просьбе. Ведь делегация не добилась главного — император не осудил евреев. Вину за это греки — жители Александрии — склонны были возложить на своих посланцев, обвиняя их в нерасторопности, в отсутствии усердия, недооценке значения миссии. Потому-то император так подчеркнуто говорил об усердии и самоотверженности Бальбилла, который, вероятно, не хотел утратить доверия своих земляков на берегах Нила. На протяжении всего царствования Клавдия он делил свое время между Римом и Александрией. Он быстро поднимался вверх по ступеням государственной иерархии, возглавляя при этом и некоторые чисто местные, египетские учреждения.

В 43 году как военачальник высокого ранга Бальбилл участвовал в походе на Британию. Позже у него в Египте была почетная должность смотрителя храмов и рощ, посвященных Августу, при этом он служил верховным жрецом приюта Гермеса в Александрии. Благосклонное отношение императора позволило ему возглавить знаменитую Александрийскую библиотеку, крупнейшую в тогдашнем мире. В благодарность Клавдию он создал там специальный отдел, назвав его «Клавдианиумом», где ежегодно в определенные дни публике читались научные труды императора.

В Риме Бальбилл какое-то время выполнял министерские функции, возглавляя ведомство по приему делегаций и контролируя его греческий отдел.

Несмотря на занятость множеством ответственных дел, Бальбилл продолжал изучать астрологию. Он хорошо разбирался в науке вращения небесных тел и предупредил Клавдия, что в 43 году произойдет солнечное затмение, как раз в день рождения императора. Это было важное известие. Необычайное явление могло возбудить в народе тревогу как выражение воли богов. Стремясь загодя это пресечь, Клавдий распространил во всей империи сообщение. В нем указывалось, когда именно будет затмение солнца, разъяснялись также причины подобных явлений. Все это, несомненно, было делом рук Бальбилла.

В специальном труде астролог объяснял, как с помощью гороскопа, составленного к дате рождения, можно определить продолжительность человеческой жизни, предсказать, какая последует смерть.

По позднейшим слухам, Агриппина выспрашивала Бальбилла, что говорят звезды о ее сыне. Изучив гороскоп, «математик» заявил:

— Он станет императором, но убьет мать.

Агриппина якобы сказала:

— Пусть убьет, лишь бы царствовал!

Эту беседу сочинили приверженцы астрологии и враги Агриппины. Однако не подлежит сомнению факт, что Бальбилл стремился ближе познакомиться с Агриппиной с того момента, когда она стала женой императора. На роль воспитателя ее сына Бальбилл рекомендовал Хайремона. Оба египтянина хорошо знали друг друга, их связывала работа в библиотеке и в музее, интерес к астрологии и неприязнь к евреям. Бальбиллу не требовалось изучать расположение планет, чтобы сразу заявить, что сын Агриппины — восходящая звезда. А Хайремону он вполне доверял: тот наверняка всячески старался внушить воспитаннику надлежащее отношение к познаниям «математиков».

Следовало приобретать как можно больше друзей астрологии в императорской семье. Ведь столь доходное дело, как составление гороскопов, имело и некоторые теневые стороны. Все пользовались услугами «халдейских» мудрецов, но все дрожали от страха перед тайнами их искусства. А страх рождает подозрительность. С особенным недоверием относились к астрологам высшие власти. Они были убеждены, что те действительно умеют читать будущее и, следовательно, зная государственные тайны, могут посвятить в них людей, не имеющих на это права.

Поэтому тот самый Тиберий, который так верил звездам, в первые годы своего владычества добился через сенат утверждения суровых репрессий против проживающих в Риме астрологов. Тогда было принято решение о том, что римские граждане, прорицающие по звездам, теряют все свое состояние и отправляются в изгнание, а «математиков»-иноземцев ждет смертная казнь. Это не были пустые фразы. Одного из астрологов сбросили со стены Капитолия, другому топором отрубили голову. Только публичное отречение от своего ремесла и личная благосклонность императора спасли некоторых из них от гибели.

Разумеется, эти постановления и репрессии не касались Фрасилла, так же как и более поздние эдикты императора не затронули его сына. Впрочем, через какое-то время даже менее влиятельные адепты астрологии возвратились в Рим. Спрос на них был чрезвычайно велик, в том числе и со стороны инициаторов таких гонений. Преследования не раз возобновлялись. Появлялись грозные указы, применялись суровые кары, но вскоре об этом забывалось, так как хотелось забыть.

Подобная непоследовательность была вызвана как раз глубокой верой в астрологию. Ведь непосредственным поводом для таких решений сената при Тиберии послужило раскрытие заговора, якобы составленного молодым аристократом Либоном. Он обратился к астрологам, желая узнать, когда император умрет и кто будет его наследником. Предвосхищая смертный приговор, Либон покончил жизнь самоубийством.

Через тридцать лет Агриппина использовала и это недоверие к астрологам, и решение сената о деле Либона, чтобы погубить свою соперницу Лоллию Паулину, дерзнувшую мечтать о браке с Клавдием.

Нашелся услужливый доносчик: Лоллия выспрашивает астрологов о важных государственных делах, добиваясь у них ответа, кто будет женой императора. Клавдий, чтобы успокоить Агриппину, лично обвинил Лоллию перед сенатом. Ее приговорили к изгнанию и конфискации почти всего имущества. Она смогла сохранить лишь малую толику своих огромных богатств. Впрочем, и этого Агриппине оказалось мало: впоследствии к изгнаннице явился трибун, огласивший ей смертный приговор.

Подозрительность вообще была присуща Агриппине. А вдруг приговор не приведен в исполнение? Или Лоллия подкупила офицера и он убил кого-то другого? Она велела доставить ей голову соперницы. Но смерть неузнаваемо преобразила облик Лоллии. Императрица не узнавала ее. Успокоилась только тогда, когда раздвинула мертвые губы и по зубам убедилась, что это она самая.

Такая судьба ждала женщину, обширные матримониальные планы которой поддерживал вольноотпущенник Каллист. Второй соперницей Агриппины была Элия Петина, на которую сделал ставку Нарцисс. Но это была уже немолодая женщина, и прежде не внушавшая Клавдию симпатию. Поэтому Агриппина оставила ее в покое. Всю свою ненависть она сосредоточила на Нарциссе. То была истинная месть Мессалины с того света. Человек, который больше всех способствовал ее гибели, теперь сделался объектом яростных нападок ее преемницы.