Несбывшееся (сборник)

…На войну с фашистами пошли записываться всей бригадой, копаться в биографии проходчика не стали, попал Степан под Смоленск, угодил в окружение, потом ужасы плена… Когда бежал с тремя товарищами, радовался, думал, как хорошо, что всё обошлось. Не обошлось, срок получил на полную катушку: и как сын кулака, и как изменник родины, отбывал его здесь же, на Севере. Фронтовик, справедливый, он слыл лучшим лесорубом, вокруг него группировались бывшие солдаты и пленные, получившие различные сроки, но верх в лагере держали уголовники. Как вышло, трудно сейчас сказать однозначно, но они сошлись с Бугром, авторитетом на зоне. В разборки Степан не влезал, но его слушалась вторая половина лагеря, бывшие пленные. А Бугру была важна поддержка реального лидера – фронтовика, как и тому – поддержка в уголовном мире, чтобы отстаивать товарищей по несчастью.

После освобождения по амнистии Степан не захотел уезжать с Севера, устроился на рыбзавод мотористом, обслуживал бригады на факториях. Женился, родились у него двое пацанов. Жизнь пошла своим чередом. Несколько раз слышал о Бугре: тот тоже обосновался в этом небольшом городке, встречались даже раз, попили пивка в местном парке культуры и отдыха. Василий (настоящее имя авторитета) долго лечился от туберкулёза, фактически был не у дел, настойчиво приглашал бывшего фронтовика в гости. Не получилось сразу, а потом – закрутила жизнь, переезд в бывший госпиталь для выздоравливающих воинов, там и поселился Степан с семьёй в качестве сторожа-пожарника-завхоза.

И вот шёл на встречу к старому знакомому, без приглашения и без предупреждения.

* * *

По бумагам, здесь, в узкой вытянутой бухточке знаменитого северного озера, размещалась обычная база отдыха. Кончались южные границы водного гиганта, климат – почти средней полосы, в теплице росло даже несколько арбузов. На эту базу любили приезжать дети руководителей комбината, редко-редко заезжали сами родители. Василий жил в добротном кирпичном двухэтажном доме директора, но при скоплении важных гостей перебирался во флигель, который любил больше, чем представительские хоромы.

С поста у входа сказали, что его, Василия Ивановича, спрашивает какой-то земляк, Кирьянов Степан Петрович. «Неужели Кирьяныч, сколько лет-то прошло… – даже немного растерялся авторитет, – что же могло случиться, если он нашёл меня? А может, и не искал, он ведь где-то на побережье жил, может, проезжал мимо…» Не спеша, на ходу застёгивая тёплый стёганый халат бордового цвета, направился к входным воротам. Ему навстречу шёл крепкий мужик с загорелым круглым лицом, короткими сильными руками, улыбался очень знакомой улыбкой.

– Кирьяныч, ты что ли? Вот, не ожидал! Не прошло и двадцать лет, как ты пришёл ко мне в гости…

– Привет, Василий! Ты Бугор или можно себя попроще чувствовать с тобой? – спросил Степан Петрович.

– Для тебя, Стёпа, я всегда Василий, скромный житель базы отдыха… Как ты меня нашёл? А понял, начальник станции сдал меня… Ему можно простить, потому как я рад видеть тебя живым и здоровым. Сколько мы не виделись-то? Лет двадцать… Пойдём к воде, там беседка, чай, настоечка. Там и пообедаем, жарковато в доме…

– Василий, давай сначала о деле, можно? Выслушай меня… А чай – с удовольствием попью, ещё утро, а уже душно.

Степан Петрович рассказал о пионерлагере, за который он отвечает жизнью, о соседстве с расконвоированными осуждёнными и ЛТПэшниками на стройке, о том, как все боятся, и взрослые, и малышня, и что свернуть уже ничего нельзя, просто не получится, если ситуация выйдет из-под контроля.

– Двести детей, наши с тобой внуки, три десятка взрослых, девушки, ребята – вожатые… Ты представляешь, Василий, ситуацию?! Вдруг их на дороге встречают зэки, обещают «потрогать за буфера и пошворить рубля за полтора»…

Василий долго молчал, видно было, как неприятен ему разговор, как он ищет выход из этой ужасно сложной ситуации. Сказал, наконец:

– Мне надо бы сразу отказаться от этого разговора, чтобы даже минимума надежды не подавать тебе… Пойми, Степан, наше время ушло, я почти лежал в гробу, умирал от туберкулёза, уже пришли новые люди, зона не терпит пустот… Да, меня помнят, уважают, ко мне регулярно приезжают люди, ну, и т. д., и т. п. Я участвую в кое-каких разговорах, мирю людей, группы… Ладно, прости, хреновину говорю. Ты попал в ситуацию, я попробую что-то для тебя сделать. Только для тебя! Никому ни слова о нашем разговоре, ни своим, ни чужим… Мне невероятно тяжело ехать в город, на стройку, чисто физически, но я поеду, сегодня же… Ради тебя, моего старого кореша. Поеду, Стёпа… Только вот сейчас закусим и выпьем на дорожку. Не спеши, вспомним молодость: до станции я тебя подвезу, пожмём руку Михалычу и разбежимся. На обратном пути я передам ему для тебя слова, ты поймёшь их. А ему и знать не надо…

Со станции Степан Петрович шёл не спеша: в лесу свернул к озерцу, разделся и долго плавал во всё ещё бодрящей прохладой, но уже начинающей нагреваться воде. Вокруг стояла такая тишина, что закладывало уши…

Глава 5

Ехал Вовчик осторожно, насколько позволял неухоженный участок дороги, ведущий к основной трассе. На асфальте стало намного легче удерживать на сиденье спящего директора: тот почувствовал комфорт от движения, растянулся на спинке спаренного кресла, голову откинул вправо, к окну. Похоже, даже похрапывал, что-то бормотал во сне.

Не знал водитель, куда ехать сначала: к заводу, в столовую или в горисполком, о нём тоже упоминалось в разговоре с завхозом. Решил Вовчик так: вот тормозну на центральной площади, разбужу шефа, спрошу, а нам, татарам, всё равно…

– К директору рыбзавода едем, – вдруг сказал сосед, вмиг выпрямившийся на сиденье, достал упавшую между ног папку, положил на колени, правой рукой стал разминать лицо.

– Так это… – начал мямлить водитель. – Мне на продбазу надо, там с утра приличная очередь выстраивается…

– Вот и поедешь, я тебя не держу, – сказал, как отрезал директор, – загрузишься, к воротам подъезжай, жди меня, поешь, обед пусть запишут за мой счёт.

– Понял, товарищ командир! – для бывшего солдата ничто так не радует душу, как напоминание о еде.

…Кабинет длинный, как кишка, три окна закрыты будто грязной слюдой, накурено, запах застарелого никотина висит в воздухе.

– Жень, – сказал Смирнов, глядя на директора завода недобрыми глазами, – ты хороший ихтиолог, на хрена полез в производство-то? Ты бы лучше замом оставался во ВНИИ: белые халаты, пробирки, редкие породы рыб… Жена допекла, а? Точно говорю, на природу, на море захотелось? Нет, дорогой, нашу студенческую базу на море не повторишь, нельзя дважды войти… Попроси крепкий чай и пару бутербродов, я не ел с утра…

– А у меня секретарь на утренний чай ушла, у них коллективный моцион, – глаза директора выражали огорчение от того, что не может угостить однокурсника чаем, – придётся подождать немного…

– Ладно, перебьюсь… Ты вот скажи: как ты мог не проинформировать комбинат о таком положении на базе отдыха, зная, что приедет столько детей?

– Виктор Сергеевич, дорогой мой, такое положение существует третий год… Когда котлованы под нефтехранилище рыли, такой грохот стоял, хоть всех чертей выноси… Ничего, две смены отдыхали, дети довольны, родители счастливы, что на половину лета пристроили их…