Несгибаемый. Враг почти не виден

— Благодарю.

— Петр Викторович, вы сами-то верите в то, что мне тут рассказали? — придержав листок и пристально гладя ему в глаза, спросил Игнатьев.

— Иначе я вам этого не рассказывал бы, — убежденно ответил Петр.

— В таком случае я попросил бы вас держаться подальше от Александры. Она сейчас на вас зла и не желает видеть. Пусть так остается и дальше.

— Кхм.

Вот уж чего Петр никак не ожидал. Впрочем, это каким же идиотом нужно быть, чтобы не ожидать подобного. Зачем он вообще затеял этот разговор? А затем, что хотел защитить Игнатьевых. Так стоит ли тогда удивляться стремлению отца оградить от опасности свою дочь?

— Я все понял, Виталий Юрьевич, — прокашлявшись, понуро ответил Петр. — Я больше никогда не побеспокою Александру Витальевну и не переступлю порог вашего дома.

— Вижу, вам не так легко это говорить. Ч-черт, неужели вы так верите в это?

— Верю, — вскинувшись, твердым взглядом посмотрел в глаза Игнатьева Петр.

— Ладно. Вы сами приняли решение, — вздохнул Виталий Юрьевич.

— Но надеюсь, это не распространяется на наши деловые отношения?

— В каком плане?

— Ну, если мы захотим покупать на ваших заводах запчасти и комплектующие.

— То есть?

— Мы с Кессенихом собираемся поставлять на рынок автомобили с новым двигателем, который уже смогли адаптировать под вашего «Муромца».

— Вы упрямый сукин сын, Петр Викторович.

— Просто не люблю, когда кто-то против моей воли учит меня жизни, и уж тем более угрожает. А этот клуб, будь он неладен, уже приговорил нас с Отто Рудольфовичем. Так что выбора у нас не осталось. Либо они, либо мы. Вот такая арифметика.

— Против деловых отношений я возражать не буду. Но… Лучше если встречи будут проходить на заводе и приходить туда будет господин Кессених. Александра довольно часто бывает на заводе.

— Я все понял, Виталий Юрьевич. До свидания…

С частным сыщиком Акимовым Петр встретился через три часа. До его конторы он добрался гораздо раньше, но того не оказалось на месте. И Пастухову пришлось запастись терпением. Хм. Ну и книжкой. Благо когда-то подсел на чтение и с тех пор редко расставался с книгой, предпочитая коротать время, погружаясь в события, проступающие сквозь строки печатного слова.

Впрочем, его ожидания оказались вознаграждены. Акимов ему понравился. Хотя бы тем, что, несмотря на предлагаемое щедрое вознаграждение, солидные командировочные и возможность за чужой счет прокатиться за границу, отказал Петру. Он заявил, что не в его правилах вот так, с бухты-барахты бросать работу. Так что клиенту придется обождать, пока он закруглит свои дела, или искать нового сыщика. Ибо жизнь его научила — кому много дается, с того много и спрашивается. А коли так, то времени на других клиентов попросту не останется.

Петр согласился обождать три недели. Отношение сыщика к своей работе и клиентам ему понравилось. И, пожалуй, он был склонен согласиться с похвальными характеристиками, высказанными в адрес Акимова. Во всяком случае, первое впечатление было сугубо положительным. А он привык ему доверять.

Из конторы сыщика, разместившегося в двухэтажном каменном здании на границе с рабочей окраиной, Петр вышел во вполне радушном настроении. А тут еще и солнышко, которое не так уж часто радует Северную столицу в зимнюю пору. Признаться, он воспринял это как добрый знак.

— Ну здравствуй, падла, — буквально выдохнули ему в ухо, отвратно пахнув луком и перегаром.

Резкая боль в боку. Все вокруг закружилось в каком-то бешеном калейдоскопе. Полное непонимание ситуации. И недоумение по поводу происходящего. Казалось бы, только что, весело щурясь, смотрел на сверкающее зимнее солнышко, и тут такое непотребство. А еще слух вычленил скороговорку выстрелов. Стреляли из чего-то маленького. Может, из дамского браунинга? Впрочем, Петра это уже не занимало. Ему вообще не было ни до чего дела.

«Если вас трамвай задавит, вы сначала вскрикнете. Раз задавит, два задавит, а потом привыкнете». И чего ему все время вспоминается этот стишок из его развеселого детства? Да бог его знает. Но в бессознательную темноту Петр скользнул как-то уж очень легко. Привык, наверное. Да сколько можно!..

Пробуждение вышло столь же привычным. В смысле было больно и жутко хотелось пить. Нет, ему хотелось ПИТЬ. Петр даже не подозревал, что может испытывать такую жажду. Попытался разжать губы и попросить воды… Н-да. Губы разлепить удалось только со второй попытки, а произнести вообще ничего не получилось. Так только, что-то нечленораздельно пискнул, не более того.

— Что? — тут же склонилась над ним какая-то девушка.

Какая-то? Ч-черт! Да не какая-то, а та самая. Интересно, а где он сейчас находится? И какого ляда она тут делает?

— Але-кх…

Да плевать!

— Пить, — наконец выдохнул он.

Внутри тут же все похолодело. Петр вдруг вспомнил фильмы о войне, раненых с пересохшими губами, молящих о воде, и сочувственно поясняющих им сестер милосердия, что пить им, касатикам, ну никак нельзя. А он сейчас за глоток воды готов убить. Без дураков.

Слава богу! Александра, а это была именно она, с завораживающим и будоражащим сознание бульканьем налила в стакан воду из графина. Потом просунула руку под подушку и, приподняв его голову, поднесла к губам живительную влагу. Петр жадно припал к стакану и выдул его практически мгновенно. После чего умоляющим взглядом посмотрел на девушку. Н-да. Не быть ему шрековским котиком.

— Пока достаточно, — покачав головой, отказала Александра.

— Вы забыли сказать, что так велел доктор, — с удивлением обнаружив, что теперь может говорить, произнес Петр.

— Я вижу, вам полегчало. Да, так сказал доктор. И вам придется некоторое время следовать его указаниям. Впрочем, судя по шрамам на вашем теле, вы все это прекрасно знаете и так.

— Угу. Знаю.

— Петр, вы не говорили, что воевали.

— А я и не воевал.

— Но у вас несколько огнестрельных ранений.

— Ну вот такая у меня веселая жизнь, Александра Витальевна.

— Послушайте, а почему вы не бросились за мной? Не остановили? Даже не попытались вернуть мое расположение? — вдруг перевела разговор на другую тему она.

— Лихо. Как говорил один военачальник: лучшая оборона — это нападение. Если вы помните, то упорхнули из Слюдянки, пока я был в беспамятстве. Броситься за вами? Мысль занимательная, но вот такая я неромантичная натура и менять ссылку на каторгу в погоне за красивыми жестами никак не хотел. А письмами возвращать ваше расположение просто бесполезно.

— Ну отчего же? Даже если бы именно вы убили Ростоцкого, то это можно было представить как поединок. В конце концов, именно он спровоцировал конфликт. Ведь тот купец, за исключением того, что был смешон и вел себя шумно, никого конкретно не оскорбил. Антон же высказал оскорбление, обращенное конкретно к вам обоим.