Несколько дней в стране чудес

В столовой до нас обедали мальчишки в пижамах, которых здесь целых три палаты. Они – те, кто болен; те, кто лежат здесь подолгу. Их здесь называют «пижамниками». Они – пациенты в дословном переводе с латыни – «страдающие».

Отстояв в очереди, я забрал еду: странный суп, чашка отвара шиповника и три куска хлеба. Я сел за столик, но увидел Бориса и пересел к нему. Мне тогда показалось, что у нас с ним сразу наладился какой-то контакт.

Еда там очень так себе. О соли даже ни слова. Её люди приносили с собой. Но иногда бывает сладкий чай. Начав есть, с трудом поглощая этот суп, в котором была капуста, лук, картофель и макароны-рожки, а также в который была добавлена то ли сметена, то ли молоко, я начал осматриваться. Ох, как здесь было непривычно. Окружали меня парни всех возрастов, – до восемнадцати лет, ибо отделение подростковое, – в пижамах, коротко подстриженные, с некоторыми небольшими уродствами, шныряющие повсюду и выпрашивающие твою порцию или хлеб. И каждое действие, которое было бы нормальным вне этих стен, казалось здесь совсем не нормальным. Вот тот парень как-то странно почесал руки, а другой всё время держит голову опущенной, у третьего слишком быстро двигаются глаза – всё это не очень бросается во внимание вне этого места, и всё это обычно не замечают, но здесь это всё выглядело, как симптом. Симптом душевных болезней, которыми страдают все они, невиновные в их наличии. Им всем просто не повезло.

Глава 3: «Знакомство с устоями»

После обеда начался тихий час, а также перекур. Перекур – важная вещь здешнего существования. И перекура ждали многие дети. Во время перекура туалет превращался в настоящую газовую камеру. По моим воспоминаниям, – которые я бы никогда не хотел освежать, – туалет был метров пять-шесть в длину и пару-тройку метров в ширину. И курили в нём многие, плотно забиваясь в него на время перекура. Смотреть на это действительно было страшно и в голову сам лез вопрос: «А дышите-то вы там чем?!». Вообще, я слышал о связи по тем или иным причинам шизофрении и курении сигарет. Что не все курящие становятся шизофрениками, но подавляющее большинство шизофреников курят. Поэтому, – да даже если это и не так вовсе и никакой взаимосвязи нет, – на месте врачей я бы сделал многое, чтобы пациенты отвыкали курить. Тем более, когда в моих руках широкий арсенал серьёзных препаратов и практически полный контроль над каждым моментом жизни пациента. При правильном подходе, я думаю, можно было бы добиться неплохих результатов.

И в туалете, к слову, о никакой приватности не может быть и речи – ведь это туалет в психбольнице. На входной двери, кажется, даже было окошко, чтобы в любой момент можно было заглянуть и посмотреть, что делают посетители. Да и дверь эта практически весь день заперта и открывается только во время утренних процедур, перекуров и ещё пары моментов. Конечно, если прямо сильно уж захотелось посетить туалет, то можно попросить санитара пустить тебя. С этим смиряешься, но наверняка многим это может показаться чем-то ненормальным. И в самом туалете, кстати, нет ни кабинок, ни перегородок, ни вообще ничего. Унитазы отделены друг от друга только воздухом и иногда людьми, курящими или ждущими своей очереди, чтобы сделать свои дела. У меня как раз примерно в то время появилась проблема – парурез или синдром стесняющегося мочевого пузыря. Я не мог справить свою нужду, если не ощущал достаточной приватности. Поэтому там это стало большой проблемой, которую мне приходилось так или иначе решать. Обычно решение заключалось в хождении в туалет, когда он закрыт, попросив санитара пустить меня. Но иногда и это не помогало. Однажды я провернул эту схему, но в туалет внезапно зашёл один пижамник. И я стоял и стоял, ждал, когда он уйдёт. А он смотрит на меня и такой задорно так говорит: «Чё, не идёт?». В итоге он ушёл и всё пошло.

Вообще, сигареты здесь – валюта. Этому я совсем не был удивлён. Как и многим вещам здесь. Например, практически полная толерантность к мату. Более того – даже сами санитары не гнушались покричать матом на больных детей, а те им в ответ. Только женщины врачи этого избегали, а педагог старалась снизить количества мата хотя бы среди призывников своими поучениями. Большинство находящихся там курят, и дети – тоже, так что сигареты там очень ценились. Ох, за сигарету можно было купить обширное количество услуг: от чёток из бумаги, что делаются за три дня из книжных страниц и ниток из одеяла, до массажа и услуг интимного характера. Об уборке за сигарету, вынос мусора, покупке за сигарету, например, сока, я уж молчу. Этим, к слову, активно занимался парень ко кличке Адольф. Или Гитлер. Или Фюрер. Звали его кто как хочет, но в диапазоне этих трёх кличек. Адольфа звали так из-за его внешнего сходства с, как нетрудно догадаться, Гитлером. Адольф был рад убраться в палате утром и вечером всего за одну сигарету, причём убраться качественно, по совести. Также он менял соки и тому подобное на сигареты, и он же просил сделать или делал сам чётки, кубики или ещё что-нибудь из бумаги. У него же я однажды приобрёл за пачку сока игральные кубики из бумаги. Но это не те кубики, которые кости. А те, которыми играют в особую игру: берётся два-три-четыре кубика, эта горсть помещается в ладонь, подкидывается, и нужно успеть перевернуть ладонь тыльной стороной вверх и поймать падающие обратно кубики. Затем снова подкинуть, снова успеть перевернуть ладонь и снова поймать. Так пока не надоест. Есть также и валюта чуть меньшего номинала, но всё же важная: еда. Особенно сладкая еда: конфеты, печенье, вафли. Адольф находился в больнице с 2012-го года, когда президентом ещё был Медведев, поэтому он был удивлён, узнав, что сейчас у власти опять Путин. Фюрер не являлся старожилом. Я слыхал, что там есть парень, что лежит там уже почти восемь лет: с 2007-го года. Ох, да даже я сам видел на тумбочке надпись: «Прибыл – 06.07.1996. Убыл – 06.07.2006». Странно. Наверное, просто шутка. Гитлер показался мне знакомым, хотя я просто подумал, что довольно часто вижу такой тип внешности.

Вернувшись с обеда в палату, меня познакомили с правилами: не давать спички, зажигалки и ножи больным, не разговаривать с ними, и не ходить в первую палату. Первая палата – место, где держат особо буйных. Да, дети тоже могут быть опасными, особенно с шизофренией. Вообще, в нашем отделении лежали, в основном, эпилептики и те, у кого большие проблемы с поведением. «Большие проблемы с поведением» надо понимать шире: парень по кличке Емеля лежит в больнице уже пятый-шестой раз, был отдан в детский дом. В первый раз он попал в больницу потому, что хотел топором зарубить свою сестру. Её спас вовремя поспевший полицейский. Емеля имел в «арсенале» шизофрению и раздвоение личности, как мне сообщили. Также там был парень по кличке Боча. Я видел таких, много раз даже в своей школе: гиперактивный, агрессивный, любящий сыграть что-то для публики или унизить себя ради смеха, любящий подраться. Большую часть времени он находился под аминазином. Аминазин – сильный нейролептик, он широко известен и за пределами таких мест, но здесь у него особый шарм. Здесь ты сталкиваешься с людьми под его воздействием. Они очень заторможены, могут нести бред, но чаще всего просто лежат на кровати, не обращая ни на что своего внимания. Дни для них летят быстро. В отличие от тех, кто не лежит здесь из-за болезни и продолжительное время, привыкнув к особому расписанию дня. Время там длится очень-очень долго. Три дня мне показались практически двумя неделями. Время как будто замедляется, и люди, находящиеся там, успевают сделать огромное количество дел за то время, которые в других местах считается довольно коротким. Один час там, казалось, длится как два или три часа.

Позже мне сообщили расписание: в 6:00 подъём, до 7:00 уборка, кварцевание палат, в 9:00 завтрак, после – свободные время. В 13:00 обед, с 14:00 до 16:00 тихий час, после в 17:00 полдник и в 18:00 ужин. С 19:00 до 20:00 можно сделать звонок кому-либо. В 19:00 отбой у больных, в 21:00 отбой у призывников. Очень, очень много свободного времени, которое практически некуда тратить. Люди там едят, спят, иногда проходят процедуры или осмотры врачей. Такое количество свободного времени там – просто мука. Если ничем его не заполнять, то можно сойти с ума даже прибыв здоровым. Но всё же люди привыкают.

Глава 4: «Губа и отношение к больным»

После обеда настал тихий час. Все, кто мог, заснули. Я же не мог, ибо не устал, не хотел, волновался, да и обстановка немного мешала, ибо некоторые товарищи по палате болтали. К слову, количество их поубавилось: наверное, человека четыре ушли домой, ибо были на дневном стационаре. В это время я немного познакомился с другими людьми: с Русланом, Вовой, Колей, Андреем, Славиком, Денисом и Костей. В палате нас было девять человек – присутствовали уже все, включая Бориса и Степана. Они разговаривали, иногда что-то спрашивали меня. Я отвечал в силу моего состояния. У меня был туман в голове и апатия. Позже началось некоторое веселье для них.

Из нашей палаты в соседнюю, третью, через стену вела деревянная дверь. Но дверь эта была закрыта и прикрыта деревянной доской или чем-то вроде этого. За этой доской была дыра, через которую общались обитатели третьей и четвёртой палаты. В этот тихий час с товарищами по палате общался парень ко кличке Губа: молодой человек, имеющий довольно большие губы, часто являющиеся объектом пошлых шуток со стороны призывников. Шутки были про то, как такими губами ему будет удобно делать кунилингус. Вообще, пошлость сопровождала меня всё время пребывания там: шутки, истории, фантазии. И это не очень-то удивительно, ибо меня окружали люди молодые, имеющие сильную потребность в сексе, любящие часто рассказывать про свой опыт. И, право, я был бы совсем не удивлён, если бы узнал, что кто-то их них попросил бы пижамника об услуге орального секса за пару сигарет. Но, вроде, по итогу такого не узнал.

Губа отвечал им, неплохо выстукивал ритм заученных известных песен, – ибо больным тоже делать особо-то и нечего там, – шутил, сам покупался на дурацкие шутки и всячески развлекал обитателей четвёртой палаты. Даже меня он немного развеселил. В общем, тихий час пролетел в разговорах, шутках и разряженной атмосфере. Ко мне отнеслись неплохо, не стали как-то травить или ещё что-нибудь в этом роде, я присутствовал, и никто не был против. Тихий час заканчивался. А время после него идёт уже быстрее…

Глава 5: «Пора понять, кто тебя окружает»

Тихий час закончился. Все разбрелись по отделению: кто в игровую, кто в туалет. Скоро был и полдник, во время которого давали коробочку сока. В этот раз давали томатный. Но я его не получил, ибо те, кто пребывает в этом месте первый день, его не получает, как и что-либо мясное в столовой. Крайне странное правило. Сок оказался не очень вкусным, и мне пришлось выслушивать негативные отзывы о нём от тех, с кем я лежал. Стоит напомнить, что нецензурная речь сопровождала каждой мой день там, каждый час, чуть ли не каждую минуту. Мат – норма в таких местах. Нужно иметь в виду, что практически всё, что я здесь описываю, – разговоры, случаи и тому подобное, – сопровождаются добрым набором матерщины, если это не мои слова, а, допустим, диалог двух людей. Возможно, я допущу пару употреблений его в этом тексте, но лишь для более чёткой картины.

Время до ужина прошло довольно быстро. На ужин была каша. Основное блюдо там – каша. Хорошо хоть, что разная: перловая, овсяная/геркулесовая, рисовая, пшённая. На любой вкус и цвет. Правда, соли нет. Мы, опять же, начали есть после больных. Мы всегда едим после них, ибо нас меньше. Но они, порой, оставляют за собой кучу мусора. Но иногда от них есть польза: я особо мало ем, когда волнуюсь, а там волновался я часто. И те порции, что давались нам, для меня были слишком велики. Да, даже несмотря на то, что еды клали довольно мало: граммов по триста любого блюда и двести миллилитров чая/компота. И поэтому, если я не хотел есть, то мог просто отдать свою порцию кому-либо. Хлеб разлетался только так.