Несколько зеленых листьев

Конечно, сказал доктор Геллибранд, он сделает это с удовольствием, и они вместе вышли из мавзолея, испытывая удовлетворение, как будто их встреча оказалась полезной для общества. Значит, вопрос: «Вы часто сюда приходите?» — пришелся весьма кстати, решил Том.

Возвращаясь к своему, как он его называл, одинокому ленчу — и в самом деле, теперь, когда Дафна уехала, он был совсем одинок, — он бросил взгляд вдоль улицы и увидел, как Эмма входит в свой дом, держа в руках письмо, а может быть, открытку. Не будь она так, как ему показалось, увлечена теми новостями, что были в этом почтовом отправлении, он пригласил бы ее в бар. По крайней мере, ему представилось, что он поступил бы таким образом — на самом же деле он бы скорей всего промолчал и не воспользовался представившейся возможностью. Зато завтра их ждет интересный день — день летней экскурсии исторического общества, кстати, и погода обещает быть отличной. В наши дни духовенство в своих молитвах редко поминает о погоде, ибо есть о чем просить, кроме яркого солнца.

14

Том заранее знал, что на летнюю экскурсию общества любителей истории поедут в основном пожилые и среднего возраста женщины из окрестных поселков — «исторические дамы Тома» называла их Дафна. Мэри, Дженет, Лейла, Дамарис, Эйлса, Мертл и Хестер — он знал их всех по именам, и они, несомненно, составляли костяк общества. Разумеется, будет и несколько дам из его собственного поселка: мисс Ли и мисс Гранди (которые не были для него Оливией и Флавией), жена доктора Шрабсоула Эвис и ее мать (Магдален?) и, наконец, надеялся он, Эмма Ховик, в ее роли социолога, изучающего сельскую жизнь. Две-три деревенские женщины тоже едут с ними, но не потому, что их интересует местная история, а просто чтобы проехаться в автобусе. В их числе и миссис Дайер, которая считала необходимым принимать участие в любом мероприятии, а может, и потакать ректору в его ребячьем увлечении стариной и людьми, захороненными в шерстяной одежде.

Единственным мужчиной в этой компании, не считая Тома, был Адам Принс, одетый в джинсы (более удачно купленные, чем те, которые он пожертвовал на распродажу).

— В этом году у нас столько солнца, что вашей сестре вряд ли стоило так далеко уезжать, — сказал он Тому.

— Но Дафна ездит в Грецию не только из-за солнца, — отозвался Том. — Ей просто необходимо менять обстановку.

— Да, всем нам, а особенно женщинам, время от времени не мешает это делать, — согласился Адам. Он, по-видимому, до сих пор не забыл женщин, которые работали у него в ту пору, когда он был приходским священником, ибо загадочно улыбнулся, и Том решил, что сейчас он начнет рассказывать о каком-нибудь случае из своей прежней практики. Но Адам заговорил о погоде — как, мол, им повезло, что выдался такой чудесный день.

— Надеюсь, мы отыщем тенистое местечко, чтобы попить чаю, — заметила миссис Дайер, — не то не миновать нам солнечного удара.

— В нашем умеренном климате, миссис Дайер, вряд ли такое может случиться, — заверил ее Адам.

Том не был в этом убежден, но вспомнил, что на территории Сидихед-парка, куда они направлялись, есть много деревьев, под сенью которых вполне можно расположиться на чай.

Миссис Дайер принялась рассказывать о «страшном происшествии», случившемся во время экскурсии, предпринятой ассоциацией пожилых людей («Бодрыми старцами») из соседнего поселка в такой же жаркий день. На обратном пути они заметили, что один из экскурсантов почему-то упорно молчит, не присоединяясь к общему хору.

— И знаете что? — Миссис Дайер ждала ответа.

— Он умер? — догадалась Эмма. — Или это была женщина?

— Нет, это был старый джентльмен.

— Так я и знала. Женщина как следует бы подумала, стоит ли доставлять посторонним столько хлопот смертью на экскурсии.

— О, мисс Ховик, не кажется ли вам, что вы несколько к нам несправедливы? — возразил Адам.

— Он сидел на своем месте, — продолжала свой рассказ миссис Дайер, чувствуя, что про нее вот-вот забудут, — сидел неподвижно, рот у него был открыт — они думали, что он спит.

— А он умер, — повторила Эмма.

— Они не знали, что делать — остановить автобус или нет.

— Да и где остановиться — вот в чем проблема, — подхватила Эмма. — Только и видишь объявления: «Автобусам останавливаться запрещается».

— В подобных обстоятельствах лучше всего вернуться домой, — сказал Адам. — Надеюсь, они так и поступили?

Вопрос, поставленный ребром, несколько смутил миссис Дайер, и она стала объяснять, что поскольку все это случилось в другом поселке, то откуда ей, мол, знать, как они там поступили.

— Уж петь-то они, наверное, перестали, когда увидели, что произошло, — заметил Адам. — Или, вполне возможно, история эту подробность не зафиксировала?

— Интересно, за какие промахи в описании событий будут ругать нас будущие историки? — спросил Том. — Все фиксировать невозможно. — Он припомнил, как несколько членов их общества ходили с магнитофонами по деревням в попытке запечатлеть «непосредственность» происходящих событий на месте, но результаты пока вызывали только разочарование. Им не хватало, чувствовал он, колоритности `a Вуда, Обри и Хирна. Быть может, в силу роста благосостояния и потребления общества в целом мы все сейчас живем более или менее одинаково и потому однообразно. Кроме того, о нас заботятся от колыбели до могилы, — не так ли? — а в силу этого…

Автобус подкатил к весьма живописному въезду, по обе стороны которого красовались какие-то непонятные каменные звери — не то львы, морды которых были стерты временем, не то странные мифические твари. Водитель сказал что-то привратнику, и автобус медленно покатился по аллее, затененной густой листвой, но неровной и в ямах. Владелец поместья лишь недавно открыл свой дом и парк для публики.

— Могли бы разровнять дорогу, — заметила миссис Дайер, когда автобус особенно сильно тряхнуло. — Пить чай будем здесь? — И она подозрительно вгляделась в темные кущи.

— Зато тени здесь, миссис Дайер, сколько душе угодно, — весело откликнулся Том. Стоя в конце автобуса, он испытывал чувство раскованности. Из опыта подобных экскурсий он знал, что далеко не все пожелают сопровождать его, когда поведут показывать дом, — одни предпочтут погулять в парке, другие — посидеть в тени деревьев, — а поэтому надеялся на возможность побеседовать с Эммой и был искренне рад, увидев, что она, похожая на школьницу в своем синем с белым ситцевом платье, стоит и терпеливо ждет начала тура по дому.

Эмма же казалась терпеливой только потому, что мысли ее были заняты полученным накануне от Грэма Петтифера письмом с изложенной в нем довольно странной новостью. Он писал о своем желании «уйти от дел», чтобы иметь возможность «заняться» книгой, над которой сейчас работает. Он не упомянул о желании увидеться с ней, хотя удивительное известие в конце письма свидетельствовало о стремлении быть рядом, если не о большем, ибо он, словно мимоходом, заключал: «Оставшуюся часть лета я проживу в доме, который арендовал в ваших краях, — решил, обязан предупредить тебя!» Выражение это было несколько двусмысленным, ибо после пресного вечера в день праздника цветов она просто не представляла, какими станут в будущем их отношения. И где находится этот дом, который он арендовал? Почему он не попросил ее подыскать ему что-либо подходящее? Единственным пустовавшим домом, который она сумела припомнить, была лесная сторожка. Неужели именно она?

— У вас есть морозильник, мисс Ховик? — ворвался в ее мысли голос Магдален Рейвен. Странный вопрос в ту минуту, когда они рассматривают вышивки эпохи короля Иакова I на занавесях, но что же тогда сказать по поводу размышлений Эммы о Грэме Петтифере?

— У меня? Морозильник? Нет, у меня нет морозильника.

— Мамочка, зачем ей морозильник, когда она живет одна? — раздраженно вмешалась Эвис. — В верхней части холодильника — как у тебя, помнишь? — можно держать продукты целых три месяца, что очень удобно, но нам этого мало. Нам нужен большой морозильник, чтобы хранить мясо, овощи и фрукты из нашего сада, и я всегда готовлю лишнюю кастрюлю, а пироги, а хлеб…