Я жду тебя, девочка. Жду среди этого шума.Я в джазовом клубе. Тону в ослепительной пене.Смотри – постаревшие ангелы в черных костюмахИграют на сцене.И первый трубил в саксофон, и веселье настало.Запела земля. Загремели вдали барабаны.Под бой барабанов упали алмазные скалыНа дно океана.Второй затрубил, и на лбу напряглись его вены,Он выдул себя, как пузырь, изо рта саксофонаИ радугой жидкой забрызгал зеленые стеныС отчаянным звоном.И третий тогда протрубил, и рассыпался вечерНа тысячи мелких осколков ничтожнее пыли,И мы целовали их в губы, хватали за плечи,Пока не остыли.Четвертый трубил, и взлетели хрустальные птицы.Они изменили цвет неба и формы созвездий,Размеры галактик и даже соседские лицаВ ближайшем подъезде.И пятый трубил. И наполнились снегом бокалы.И время заснуло. И сон покатился по крышам.Шестой вострубил. Очень тихо. Безмолвие встало.Никто не услышал.Седьмой вострубил. И я вспомнил, как все это было.Разбилась копилка. Монеты посыпались на пол.Свинья улыбнулась расколотым надвое
рылом.Никто не заплакал.Октябрь 2010 г.
Другой
Он вернулся домой. Я не видел его много лет.Он вошел. Он погладил кота. Он прилег на кровать.Он напомнил, что в детстве любил каждой букве даватьСвой оттенок и цвет.Вот лимонная «А», вот за ней серебристая «Б».Через красную «О» мы придем к фиолетовой «Ю»И к оранжевой «Я», что повисла на самом краю,все на той же трубе.Улыбнулся. Я тоже. И он засмеялся. И яЗасмеялся. Потом мы пошли покурить на крыльцо.А потом я проснулся. Меня разбудила в лицоЛедяная струя.Это осень, а осенью часто приходит другой.«Ты боишься?» – «А ты?» – «Я спросил тебя первый». – «Боюсь».«Отчего ты боишься?» – «Не знаю. Сегодня напьюсь».– «И я выпью с тобой».Наши тени сегодня длиннее, чем были вчера,Ненамного, на пару минут стали старше, чем мы.Иногда мы боимся, что тень, дотянув до зимы,Станет слишком стара.Станет слишком больна, чтобы все отложить на потом.И однажды, в одной из бесчисленных съемных квартирМы заснем и увидим, как наш перепуганный мирПритворяется сном.И, усевшись на стул перед зеркалом этой зимой,Мы увидим, как то, что мы раньше считали собой,Вдруг встает и уходит. Встает и уходит домой.Мы боимся, что вместо негоСядет кто-то другой.Октябрь 2010 г.
Аквариум
Ты видишь себя на экране в кино про ковбоевс торчащей в зубах сигаретой и с кольтом в руке.Ты помнишь себя заблудившейся пулей в виске,последним царем на горящих развалинах Троии трупом, плывущим в каноэ по черной реке.В покинутом городе стынет на кухне обед.Кино продолжает идти, как ни в чем не бывало.Никто не узнает конца и не вспомнит начала,как будто прошло между ними две тысячи лет.Все стало таким же, как ты. Безвременье настало.Ты вспомнил себя луноходом, забытым в пыли.Ты вспомнил себя Гулливером в руке великанаи каменным идолом, брошенным в жерло вулкана.Спи дальше и знай: мы еще никуда не пришли.Аквариум с рыбками лопнул на дне океана.Такое случалось и раньше. И вот оно снова.Садишься в купе. Как всегда, на вечернем вокзалепо запаху рельс мы находим все то, что искали.Проходит секунда, и ты превращаешься в слово,в то самое слово, которое было в начале.Март 2011
Четверо
В тамбуре курят четверо. Первому двадцать пять на вид.Он выпускает струйку дыма, кашляет и говорит:«Убили меня в сорок первом, в битве под Киевом, у Днепра,Видишь, в моей гимнастерке осталась на память о том дыра.Я похоронен в руинах дома, где мы засели тогда втроем.Немец для верности кинул гранату в дверной проем».Второй говорит: «У меня все скучно. Я утонул в шестьдесят шестом.Были в деревне, купались в речке на тихой заводи под мостом.Я неудачно нырнул с ограды. Мне было двадцать три.Господи, посмотри на меня. Господи, посмотри».А третий смеется: «Прекрасно помню. Мне было пятьдесят.Я, как нормальный покойник, умер в постели пять лет назад.В тот день на работе мне стало плохо. Я еле дошел домой».Четвертый молчит и думает:«Я живой».Август 2011 г.
На Васильевском острове
На Васильевском острове спят под песком фараоны.Под гранитом уснули цари, заржавели короны,Каждой осенью новый покойник восходит на трон.Здесь не плачут по мертвым, здесь вспомнили старый обычай.Здесь в горящей ладье вместе с верным мечом и добычейПо Смоленке уходят вожди безымянных племен.Здесь живут моряки, одноглазые, пьяные, злые,Им известны все карты сокровищ, все клады земные —Все расскажут тебе перед тем, как у стойки уснуть.Здесь монахи, которые служат рогатому богу,Рассмеются пьянчуге в лицо и покажут дорогуВ подземелья метро, где живет белоглазая чудь.На Васильевском острове осень похожа на детство,На рисунки из книжек, на взгляд команданте Эрнесто,На Шалтая-Болтая и всю королевскую рать.Здесь построили порт там, где раньше стояло болото,Но в сгоревшей ладье, как и прежде, покоится кто-то,Кто хотел на Васильевский остров прийти умирать.Октябрь 2011 г.
На Марсовом поле
На Марсовом поле сегодня особая дата.Приди туда ночью и вспомни, что видел во снах.За час до рассвета на поле приходят солдаты,Убитые в разное время и в разных местах.Здесь тысячи мертвых солдат всех эпох и народов,Из пепла, из древних курганов, обугленных лодок,Из выжженных бункеров, из потонувших галер.Вот лучник Ассирии, с ним его верные стрелы.За ним, подпирая копьем непослушное тело,Стоит пополам перерубленный легионер.И здесь же стоит кривозубая рать Чингисхана,Их лица ужасны и так же ужасны их раны.За ними – железные рыцари в черных крестах.Драгуны в изрезанных саблями синих мундирахСидят у костра, говоря о своих командирах,О долгих походах и славных прошедших делах.Сидит на броне, прикурив от чужого окурка,Советский танкист, вот его обгоревшая куртка,На месте, где должен быть орден, чернеет дыра.Вот немец, раздавленный танком, поднялся из грязи.Еще один только пришел, он убит под Бенгази,Открыт его рот – перед смертью он крикнул «Ура!».Все эти солдаты, познавшие гибельный запах,В истлевших шинелях, в изъеденных ржавчиной латах,Уснувшие в тесных объятиях братских могил,Давно разучились стареть, им не снятся кошмары,Вовеки веков не страшны им небесные кары,Не падали звезды и ангел еще не трубил.Не двигайся, слушай
молчание, будь осторожен.Привыкни к тому, что здесь пахнет обугленной кожей,Смотри и не бойся гноящихся ран на груди.Им хочется спать. Скоро утро. Солдаты устали.Предутренний ветер срывает с мундиров медали.Теперь уходи.Октябрь 2011 г.
Красные звёзды
Сегодня так жарко, что красные звезды с фуражекСтекают горячей эмалью в густую траву.Сознание трудно все время держать на плаву:Мы знаем, что сон пробирает врага до мурашек,И мы ему снимся, но видим его наяву.Мы снимся, как снится туман над железной дорогой,Как запах болота, как шепот в густой тишине,И наши товарищи знают, что сны о войнеВсегда остаются с солдатом тяжелой тревогой,Еще тяжелее винтовки на мокрой спине.Сквозь душное марево над бесконечным пожаромМы видим, что солнце похоже на красную медь.Мы знаем, что явь, а не сон, обернется кошмаром,И наш командир на секунду покажется старым,Как если бы вдруг командиры умели стареть.Пусть бьет пулемет в нашу сторону без остановки,Пусть рушатся башни и статуи падают ниц.Мы целимся сквозь пелену окровавленных лиц.Не дрогнет рука, не опустится дуло винтовкиВ строю васильковых фуражек и алых петлиц.Март 2012 г.
Отправление
Отправление. Синий вагон. Белоснежная скатерть.Я один в этом поезде. Все это было со мной.Проводница. Она недоверчиво смотрит на паспорт.Улыбается: это не вы, это кто-то другой.Подстаканник, дрожащая ложка, пятно на рубашке,Полотенце, кричащий ребенок, граненый стакан,Огоньки за окном, пограничник в зеленой фуражке,Вот тебе две монеты, не надо смотреть в чемодан.Раздави нас, безжалостный май, растопчи наши лица,Раздави, как умеешь, – ты знаешь, как нас расколоть,Прорастай через наши тела, как густая пшеницаПрорывается после войны через мертвую плоть.В жадных поисках нового праздника, в поисках чуда,Исключений, всего, что запрятано в темных углах,Чтобы здесь и сейчас, чтобы сразу, везде, ниоткуда,Чтобы черти в аду утопились в своих же котлах.Мы упрямые, мы неземные, мы славы небеснойЗаслужили сполна, и теперь нас увозят на фронт.Торопись. Поскорее. На небе становится тесно.Ледяные созвездия рухнули за горизонт.Все закончится утром, исчезнет, покроется пылью,Я проснусь в совершенно другой черно-белой стране,О которой мы знали всегда, о которой забыли,О которой лишь бронзовый вождь вспоминает во сне.Огоньки за окном, пограничник, фуражка, винтовка,Фотография в паспорте, да, это кто-то другой.Все закончилось. Утро. Вагон. Проводник. Остановка.Это ангел-железнодорожник приходит за мной.Май 2012 г.
Песня красноармейца
В темноте и при свете тревожного дня, и в ночи, и в беспамятном снеКто-то видит меня, кто-то знает меня, кто-то помнит всегда обо мне.Это родина крепко меня обняла – горяча, ненасытна, нежна,Так тонка её шея и кожа бела под одеждой из мягкого льна.Этой ночью она усыпила меня, прикоснувшись рукой до лица.Я купался в реке, я увидел коня, он тащил за собой мертвеца.И была его жаркая грива красна, как душистый осенний сумах,И багряным закатом сияла спина, и рубины искрились в глазах.Красный конь искупается в красной реке, отмывая болотную гниль,Наблюдая испуганно, как вдалеке поднимается красная пыль.Из земли выбивая копытом свинец вместо сладко звенящих монет,Он мечтает о том, что однажды мертвец снова сядет ему на хребет.Знает он, что однажды от крепкого сна, вдруг услышав беспомощный крик,Встанут древние люди, похожие на великанов из сказочных книг.Тяжелы их шаги, голоса их – как гром, со звездою у каждого шлем.Всё, что было на свете, окажется сном, всё, что было ничем, – станет всем.Всё однажды случится. Всё это не зря, и когда-нибудь конь подо мнойОстановится там, где в конце ноября будет пахнуть весенней грозой.Так и будет, и утром последнего дня мы поскачем на красном коне.Ненасытная Родина любит меня и не сможет забыть обо мне.Октябрь 2012
Ты проснешься в пустыне
Ты проснешься в пустыне, где умер безумный пророк,Где сгоревшая тень рассыпается в черный песокИ дрожат вдалекеМиражи: это старые джинны, и это их дом.Ты захочешь до них добежать и спросить обо всем,Но уснешь на песке.И проснешься в трамвае, идущем вдоль старых домов,По изогнутым улицам, мимо высоких мостов,По звенящей дуге.Но когда в голове прозвучит самый важный вопрос,Ты уснешь под размеренный грохот трамвайных колесИ проснешься в тайге,Где охотник, сошедший с ума от столетней тоски,Напевает веселую песню у черной рекиС перекошенным ртом.Он расскажет тебе о природе нетленных мощей,Что длинней человеческой памяти память вещей,И о чем-то другом,Но об этом ты сразу забудешь. Легки твои сны.Декорации их бесконечны, их фазы видныПо движениям век.Ты увидишь меня: расскажу тебе все, что узналО стране белокурых гигантов, заснеженных скал,Водопадов и рек.И еще расскажу, почему не проснуться во сне,Почему искажается вечность в трамвайном окнеБезобразной кривой.Не спеши. Это будет зимой. Будет сильный мороз.Просыпаясь в постели, ты вспомнишь тот самый вопросИ окажешься мной.Сентябрь 2012 г.
Первомай
В тот день на горячий и мокрый асфальтПрямо под ногиВылезли первые черви.В тот день от железной дорогиПахло дождем и соляркой.По рельсам бежал одинокий вагонБез паровоза,Без машиниста,Сам по себе.В тот день из разрытых дождями могил,Из перегнивших гробовВзметнулись наверх разноцветные бабочки,Мокрые и неуклюжие, злые,Страшно голодные до человеческих тел.Знаешь, я помню,Как первомайская бабочкаС красными крыльямиПрилетела ко мне,Села на грудьИ застыла.С тех пор я её и ношуНа лацкане пиджака.Сентябрь 2012 г.