Несломленная
Шрифт:
Захлопнув дверь, села на смятые простыни. Опять женатый. Проклятье на мне что ли какое-то? Печать вечной любовницы? На надо было звать его сюда. Не надо было вообще этого ничего. Он же мне не нужен, а вдруг семью разбила…
Неожиданно осознала, что плевать мне на его семью. Пусть лучше сейчас Журавлёва от него уходит, ведь он так и будет по девочкам бегать, пока бегается. Горбатого могила исправит.
Вспомнила Марата, и то, что он не звонил мне вот уже несколько дней. Ни разу. Потому что был со своей женой. Потому что он тоже плевать хотел. На меня.
Не разрешала себе плакать, но слёзы полились сами собой.
Часть 42
Утро началось хуже не бывает: проснулась от тянущей боли внизу живота, грудь болезненно набухла. Опять пролет. Глупо было даже надеяться.
Выбросив нераспечатанную пачку с тестом, заказала кофе в номер. Вчерашняя администратор постаралась на славу: судя по любопытному взгляду девушки, доставившей завтрак, о моём ночном госте знал весь персонал гостиницы. Впрочем, не удивительно — город маленький, все всех знают, всем всё интересно. Кроме как сплетни собирать, заняться здесь больше нечем. По-любому, эта регистраторша и позвонила Журавлёвой. Да и плевать, пусть Мамонов сам расхлёбывает эту кашу, я не замужем, делаю что хочу, с меня взятки гладки.
Долго раздумывала, позвонить ли матери перед отъездом, и в конце концов решила, что всё-таки стоит. Нужно попрощаться по-человечески, неизвестно, когда снова увидимся.
Только взяла телефон в руки, как тот зазвонил.
Мать.
— Слушаю.
За окном накрапывал дождь. Чёрные тучи заволокли небо, вдалеке на горизонте, сверкнула молния.
— Ты… ещё не уехала?
Голос матери звучал очень тихо, с какими-то помехами, как будто она была далеко-далеко, на другом континенте, а не через несколько домов.
— Пока нет. Но сегодня собираюсь, поезд через два часа.
Бабах! Гром.
— Со мной тут из Москвы связались, доверенное лицо твоего… дяди Жоры, в общем, он оставил тебе наследство. Квартира, автомобиль, какие-то сбережения…
— Мне оставил? — не поверила своим ушам. — Ты же говорила, что он же ничего не знал!
— Я говорила, что не рассказывала ему о тебе. Но он, видимо, сам обо всём догадался. Это было не так сложно. Жора… был очень проницательным. И умным. Этим ты пошла в него…
В её голосе было столько печали, столько боли, что мне даже стало её немного жаль. И жаль отца. Она никогда не говорила о нём с такой же теплотой.
— Лев Дмитриевич, ну, звонивший, оставил свои координаты, свяжись с ним, когда приедешь в Петербург.
— Хорошо.
Мы обе замолчали. Дождь нещадно молотил по подоконнику. Струйки воды стекали по стеклу, как будто сама природа оплакивала мой отъезд из Н.
— Мам… — голос надломился, слова давались чрезвычайно тяжело. — Давай всё забудем… не хочу уезжать вот так.
Тишина. Глубокий вздох.
— Ты когда-нибудь простишь меня за… тот поступок?
— Давай просто забудем, — повторилась я. Я не могла обещать того, что вряд ли когда-нибудь выполню.
Попрощавшись, отключила телефон. На душе стало немного легче. Мы пока в самом начале пути к примирению. И первый шаг уже сделан.
Весть о вдруг свалившемся на голову наследстве повергла в небольшое смятение. Если он знал о том, что я его дочь, и поэтому оставил всё имущество мне, то это был такой способ откупиться,
замолить грешки? Или просто все переписал на племянницу, потому что больше некому… Остались два дня отпуска, нужно связаться с этим Львом и всё выяснить.Собрав свои малочисленные вещи в небольшой чемодан, покинула номер.
У стойки стояла та же администратор. Когда я вышла из лифта, та болтала с какой-то сотрудницей, судя по стоявшему рядом пластиковому ведру со шваброй — горничной. Увидев меня, обе замолчали.
— Надеюсь, вам у нас понравилось. Приезжайте ещё, — забирая ключ, наигранно расплылась в улыбке регистраторша.
— Спасибо, уж лучше вы к нам, — не прощаясь, направилась к выходу, услышав за спиной ехидное: «Да она…», что "она" я не расслышала, но что-то мне подсказывало, что это к лучшему.
Зайдя в своё купе, села у окна. Хорошо, что пока никого нет, можно спокойно подумать в одиночестве.
На перроне, под огромным красным зонтом стояла молодая девушка, бесперестанно утирая слёзы. Улыбалась кому-то, махала, и снова навзрыд. Провожает кого-то, любимого мужчину, наверное…
Странная получилась поездка, эмоционально тяжёлая. Похороны, встреча с матерью спустя столько лет, её неожиданное откровение…
Всё-таки она была права: пятнадцать-двадцать лет назад правда о настоящем отце могла меня сильно ранить. Не знаю, как бы я пережила тогда подобную весть. Сейчас я приняла это просто как факт, в моём сердце и душе ничего не изменилось: отец остался отцом, дядя — дядей.
Дядю Жору я ни в чём не винила: он, как и Кирилл мне когда-то, ничего не обещал матери. То, что она себе нафантазировала скорую свадьбу и переезд — это были исключительно её девичьи мечты. И я не имела морального права считать ни Кирилла, ни дядю Жору подлецами, так как ни один ни второй не знали о том, что скоро станут отцами. Своих детей они не бросали.
Встреча с Мамоновым получилась такой неожиданной, спонтанной. Наконец-то я узнала ответы на вопросы, мучавшие долгие годы. Как-то всё само встало на свои места.
Раскрыл глаза на когда-то лучшую подругу, а ещё потом этот нелепый неудавшийся секс… Как же хорошо, что ничего в итоге не случилось. Думаю, сейчас я бы об этом сильно жалела. А может, и нет… кто знает. Надеюсь, он сумеет снова уболтать Журавлёву — десять лет же как-то убалтывал. Я искренне не желала ему зла и давно за все простила.
Уже сегодня вечером я вернусь в свою прежнюю жизнь, которая, казалось, осталась в далёком прошлом. Наконец-то увижу Костю, поймала себя на мысли, что ужасно соскучилась по его шуткам. Увижу Марата. И поговорю. Обязательно. Так дальше продолжаться не может. Именно здесь, в Н. я это окончательно осознала.
Часть 43
Санкт-Петербург, 2013 год, май.
Уехала из Н. — шел дождь, приехала в Питер — то же самое.
Добравшись на перекладных до своего района, прошлась пешком пару кварталов, одной рукой таща за собой чемодан на колесиках, а другой держа над головой большой зонт.
Прогулка проветрила мозги и отрезвила мысли. Я многое поняла и на многое посмотрела будто со стороны.
Я любила Марата. По крайней мере, мне так казалось. Если смотреть с позиции, что человека любят за что-то, то любить Марата мне было не за что. Разве только за отменный секс и, пожалуй, на этом всё.