Неслужебное задание

Глава 14

Датч, или когнитивный диссонанс

Датчу, как старшему, и тюрьма досталась более строгая. Нет, это был не знаменитый чуть ли не на всю галактику «Чёрный Дельфин» и не «Мешок Дьявола». Но тоже достаточно мрачное и негостеприимное место. Держали его в одиночке, на прогулки выводили в отдельный прогулочный дворик, контакты с родными и близкими были ограничены двумя свиданиями в год и одним письмом в месяц. Зато разрешалось смотреть визор по два часа перед отбоем дважды в неделю и раз в месяц заказывать книги в тюремной библиотеке. Так прошло пять лет.

В тюрьме его навещал только дядя Герберт. И, за что Датч был ему благодарен — не пытался «наезжать» и воспитывать. Наверное — понял, наконец-то, что это бесполезно и нотации уже не помогут. На первом свидании он так и сказал:

— Теперь я понимаю вашего покойного отца. Тебе действительно бесполезно что-то говорить. Да и брату твоему тоже.

И он же поведал, что Река поместили в закрытую лечебницу. Да, зря Датч забрал его в своё время. Побоялся, что станет для него плохим братом. А он так хотел быть хорошим. Хорошим для всех. Который всегда знает как надо и как лучше. Вот только это почему-то всегда приводило к результатам прямо противоположным.

Как же, всё-таки, болит голова! Она теперь часто у него болела. Наверное — это от бессонницы. Боль такая, что уснуть было невозможно. Ну да. Головная боль вызывала бессонницу, а бессонница — головную боль. Замкнутый круг. И мысли лезут в голову, отчего она болит ещё сильнее. Датч сел и прижал к вискам руки. Наверное, это было слабостью, но сейчас он уже не боялся быть слабым. Здесь это было бесполезно. Снова всё тот же замкнутый круг мыслей и воспоминаний. Обрывочные картины, как нарезка кадров какого-то фильма мелькают перед глазами. Вот они с Реком ещё дети, ещё живут на Земле. Они в какой-то маленькой деревушке, которую их мать называла своей прародиной… Лес, трава… Где это? А ведь это где-то в России! Предки их матери были из России. Странно.

А вот они уже на Марсе. Отец кричит на мать… За что? Мать не пытается защищаться, только молча плачет. Без всхлипов, без рыданий. Она стоит, прижимая к груди скомканный фартук и по лицу текут слёзы, каплями срываются с подбородка… Отца в очередной раз выгнали с работы. Он ни с кем не мог ужиться. А виноваты были, разумеется, домашние. Они всегда были виноваты во всём. Во всех неприятностях, случавшихся в отцовской жизни. А вот отец никогда не был ни в чём виноват. Он был всегда прав. Всегда и во всём.

Когда они с братом окончили академию и отслужили положенные восемь месяцев, отец потребовал, чтобы один из них остался дома с родителями. Он знал, что с Датчем спорить бесполезно — он всё равно сделает по-своему. Остаться должен был Рек. Он и остался. Если б знать — где упадёшь… только на все места соломы не напасёшься всё равно.

Война за Бету-21 (Маиси — как называли её местные жители) нагнала его на одной из дальних трасс. Это было уже после гибели родителей. Когда корабль идёт в гиперпространстве, новости до него доходят с опозданием. О том, что Река перевели на Маиси буквально накануне переворота, и что он попал в руки боевиков, Датч узнал уже после возвращения на Землю. Как и о смерти родителей.

Река он нашёл в реабилитационном центре на островах. Райское местечко: море, пальмы, павлины прямо на улицах. И цветущие сады за надёжной оградой, предназначенной для того, чтобы местные жители и туристы не тревожили больных. Его проводили к лечащему врачу. Лечащим врачом оказался некто Давид Смилянский. Высокий, породистый, с благородной сединой и бородой патриарха. Сходство усиливала массивная, окованная серебряными колечками трость из тёмного дерева с большим набалдашником. Он же был создателем и руководителем этого Реабилитационного Центра. И за Река взялся только потому, что его доставил в Центр лично Златов. Но Датч тогда этого не знал.

Первый вопрос, который задал ему Смилянский был:

— Вы близнецы?

В первый момент Датч обрадовался. Ведь это означало, что Рек жив. Но в следующий момент последовал другой вопрос: «Что с ним, если он здесь?» Врач был очень внимателен, долго объяснял, что брат его физически уже оправился, но, к сожалению, благодаря перенесенным испытаниям, почти ничего не помнит и может быть, даже не узнает его. А ещё он почти не говорит… Датч прервал доктора и потребовал, чтобы его проводили к брату. Доктор понял и проводил его в сад. Райский уголок, цветы, птички… Рек стоял у какого-то куста, в больничном халате. Он смотрел, как к нему приближается его брат. Разумеется, он узнал Датча. Он был какой-то потерянный, словно не знал, что ему делать. Но, как только Датч подошёл и коснулся его, тут же уткнулся ему лицом в плечо и только вздохнул, как-то надрывно, отчаянно. Так они и стояли, обнявшись. Потом достал из нагрудного кармана Датча электронную записную книжку, которую тот носил с собой всегда и медленно, руки у него при этом тряслись, как у старика, или запойного, написал только одну фразу: «Забери меня отсюда».

Пришлось поругаться с врачом и оставить ему расписку, но брата он забрал в тот же час. После этого они добрались до космопорта и улетели. За несколько недель Рек почти полностью пришёл в себя. Гораздо лучше, чем от успокоительных, которые только глушили сознание и держали его в полусонном состоянии. Зачем он сейчас вспоминает всё это? Потом, на суде, уже всплыло то, что Река перевели на Маиси по просьбе дяди после скандала на Марсе. Рек никогда не рассказывал об этом. Как и о том, что привело его в полицию. А в полицию он пришёл, чтобы отомстить за смерть родителей. Там, в ходе расследования, он засунул в «Универсальный дознаватель» какого-то подозреваемого. А тот взял и умер. Дело с трудом замяли, Река, от греха подальше, перевели на Маиси. Где он сам познакомился с «пыточной машинкой».

Мысли путаются. Получается — что это из-за Река они отказались от дома. Купить свой корабль — тогда идея была заманчивая до невозможности!

Датч встал и принялся мерить шагами камеру, стараясь ступать как можно тише и не попадать в поле зрения камеры слежения. Ночью заключённым запрещалось вставать с коек. Но камера слежения висела так, что оставался небольшой пятачок «мёртвой зоны». В этом пятачке он теперь и топтался, как медведь в клетке.

— Теперь у тебя будет возможность сравнить, что слаще — их хрен, или наша редька. — сказала ему Кассандра после оглашения приговора. Она имела в виду Стамтон. А в этой тюряге тем, кто мог устроиться — в первую очередь, конечно, уголовникам — жилось очень даже неплохо. За деньги можно было получить всё, что душа пожелает — выпивку, наркотики, девочек… Датч, понятное дело, этого иметь не мог. Посему хрен для него оказался редьки не слаще. Он даже работать не мог. Потому что работа была одним из видов облегчения режима. Через месяц он был жестоко избит уголовниками. И это ещё раз напомнило ему Стамтон. Уголовники напоминали Вегов. После этого его и перевели в одиночку.

Стамтон… Там редко кому удавалось продержаться больше трёх месяцев. Датч пробыл там год, но только потому, что его завербовала охрана. Он стал платным осведомителем. И это тоже всплыло на суде. Барча Дваса «раскололась» на первом же допросе и охотно поведала следователям много чего интересного в надежде спасти свою никчёмную жизнь. В том числе и про Даниэля Дагварда, который после освобождения называл себя «участником Сопротивления» и чуть ли не одним из лидеров.

Народ здесь был самый разный. В основном — кхамианцы, но попадались эльдориане и люди. Люди были в основном счастьевцами. Сюда режим Гаммы-249 отправлял неугодных. Стамтон был тем самым «Архипелагом ГУЛАГ», про который он смутно что-то слышал на Земле и Марсе. А пару раз Датч видел и пелкарцев, и маркирцев.

Хуже всего было с едой. Кормили здесь ровно настолько, чтобы ты мог передвигать ноги. А если человек долгое время работает на износ и почти не ест, в нём гаснет не только сила, но и само желание хоть как-то сопротивляться. Однажды кто-то из заключённых поймал местную многоножку — бледную тварь в хитиновом панцире, длиной в локоть и толщиной в палец. Эти твари зверски кусались и доставляли немало хлопот, потому что бараки кишели их гнёздами. И они с каким-то парнем решили провести эксперимент по принципу «хуже не будет», распотрошили жёсткий панцирь и съели его содержимое. Оказалось, что это вполне способно перевариться даже человеческим желудком.