Несокрушимые
Шрифт:
Вечером к крепости был отправлен гайдук с извещением о желании короля послать своего представителя на переговоры. Смоляне ответили согласием. Поляки прекратили стрельбу, крепость последовала их примеру, ночь прошла в необыкновенной тишине. Утром в сопровождении трубача и знамёнщика под стенами появился королевский представитель. Горожане узнали в нём Богдана Велижанина, часто бывавшего в Смоленске прежде, и потому без всякого опасения отворили ворота. Особенной радости от встречи не выказали, но по обычаю крепко попотчевали водкой. Поблагодарив за угощение, Богдан тянуть дела не стал и сказал так:
— Король удивляется вашей грубости и упорству, что вы встречаете его не с благодарностью; он как государь христианский, жалеет о кровопролитии и хочет остановить его. По случаю прекращения вашего царского
Велижанин говорил давно известные вещи, смоляне, люди не очень высоких чинов, терпеливо выслушали и в ответ повторили своё:
— Хвалим короля за то, что он хочет поступить с нами по-христиански, но боимся его людей, на которых ни в чём нельзя положиться. Если бы король даже обещался за них, они всё равно его не послушают. Что они делают под Москвой и по иным городам? Говорят, будто помогают, а сами разоряют нас, бесчестят жён и детей...
Тем первый день переговоров и кончился. Условились продолжить их завтра в более представительном составе. Велижанин был доволен и уверял, что русские вообще не любят решать дела быстро и что если уж решились на продолжение, то надеются достигнуть согласия. Вторая ночь тоже прошла без стрельбы.
А в воеводской избе тем временем заседал городской совет. Обсуждали неотложные осадные дела: о том, как распоряжаться запасами зерна, сколько выделять на прожиток служилым людям и прочим горожанам; как обеспечивать жителей водой по случаю резкого обмеления колодцев; где заготовлять дрова на зиму; чем награждать отличившихся в ратном деле; что предпринимать против королевских универсалов, передающих исконные земли смоленских помещиков новым владельцам... О начавшихся переговорах речи не было вообще, словно являлись они ничтожной малостью, не достойной внимания совета. Только в конце о них напомнило вскользь письмо Шуйскому, которое предложил послать Шеин. В нём говорилось:
«Литовский король со своими радными панами прислал к нам, сиротам твоим, листы, чтобы мы были под его королевской рукою. Он стоит под Смоленском со многими литовскими и немецкими людьми и промышляет над городом всяким злым умышлением и подкопами. Ратных людей, государь, у нас здесь мало, а из уезду волостные крестьяне в осаду не пошли и даточных людей не дали, зане король прельстил их вольностью.
И вот мы, твои государевы сироты, посоветовавшись с богомольцем преосвященным Сергием архиепископом Смоленским, да с твоим государем-боярином и воеводой Шеиным Михаилом Борисовичем, да с князем Горчаковым Петром Иванычем, да со служилыми людьми, и со стрельцы и с пушкари и со всякими жилецкими людьми, литовскому королю и его радным панам отказали. Ждём, государь, твоего примолвления, а сами готовы все помереть, но литовскому королю и его панам отнюдь не поклониться...»
Письмо одобрили без лишних слов. Архиепископ со своей стороны тоже зачитал послание патриарху Гермогену. Оно заканчивалось словами: «Буди, печальник, чтоб нам государь царь помощь подал, как ему Бог известит». Его одобрили тоже. А назавтра вышли навстречу Велижанину несколько бояр, опять попотчевали водкой и ответили так:
— Мы уже целовали крест на верность царю Шуйскому, который обещает нам помощь. Поэтому пусть ваш король делает, что может, а мы сохраним верность своему государю!
Король был страшно разозлён и, уже не слушая никого, приказал готовиться к новому приступу.
Темны и прохладны октябрьские ночи, а дозорных из-за близкого присутствия врага и того пуще оторопь берёт. Ходят, бодрят себя криками: «Погля-я-ядывай!» — и в ответ получают: «Гляди-и-м!» Так всю ночь. В этих громких криках не слышен только голос Ивашки-рыбаря, хотя он каждую ночь в дозоре — отрабатывает долг Булыге. Высох, почернел от постоянного недосыпа и до того приморился, что на громкий голос уже сил не хватает. Сотник Жданко, закрывавший глаза на подмены, и то обеспокоился: «Гляди, так вымотаешься, что из пушки палить не сможешь». «Не бойся, — глухо отвечал Ивашка, — на двугривенный уже откараулил, к зиме и вовсе освобожусь». К зиме? Да, она подступала всё
ближе, и Ивашка со страхом думал о ней. Как прожить без припасов, без реки-кормилицы, в ветхом, продуваемом насквозь жилище? Служилым посадским выдавали скудный паек: по осьмине ржи на месяц, одному едва прокормиться, а ежели ты сам-пят? И никакой возможности подработать, ибо всё время тратилось на расплату с Булыгой. Каждую ночь появлялся тот на башне со своей суковатой палкой и, убедившись, что должник на месте, делал на ней отметку. «Что ты возишься с этим сморчком? — возмутился как-то Гришка-дозорный. — Давно бы спихнул со стены, али мне позволь». «Упаси Бог!» — в страхе вскрикнул Ивашка, вспомнив Булыгины угрозы. Ловкий Гришка стащил было эту палку, так Булыга заявил, что начнёт счёт по новой, и её пришлось возвратить. «Погоди, — сказал ему Гришка, — у меня своя палка, а на ней про тебя рез».Булыга на ругань и угрозы не обращал внимания, они сопутствовали ему всю жизнь. Послушает с полуприкрытыми глазами, усмехнётся и пойдёт дальше. Дальше — это к соседней Авраамиевской башне, где отбывали назначенное Шеиным наказание игроки-картёжники. Почти все они были его должниками, панский долг им простился, Булыгин — нет. Обойдёт каждого, спросит насчёт отдачи и, услышав в ответ злобную брань, продолжит путь. Боярский сын Нечай, парень красивый и ловкий, как-то бросил в сердцах:
— Ты как свинья: хоть и сыт, а всё жрёшь, подавиться бы тебе этими деньгами.
Булыга остановился, прищурил глаз.
— Тем и живу, отцово не отматываю. Расписочку показать? — полез в привязной кошель и достал бумагу, по которой Нечай брал деньги иод залог будущего наследства. — Отец строг, узнает, как ты в распыл нажитое пускаешь, лишит всего.
— Тебе-то какая корысть? Тогда и вовсе ничего не получишь.
— Не скажи, голубь. Я все ваши долги церкви завещал, для бедных, она знает, как на богоугодные дела деньгу выколачивать, ждать не станет. Заодно и себя обезопасил: ну, как восхотите какое дурно со мной учинить, себе ж навредите, а мне вечное поминовение выйдет — старому человеку что ещё надо?
Плюнул Нечай, у проклятого резоимца всё предусмотрено. Булыга не в пример обычному не уходил, вроде бы чего-то ждал. Наклонился и доверительно сказал:
— Удивляюсь вам, молодым: ребята крепкие, силы и храбрости не занимать, рядом с деньгами живете, а достать не можете.
Нечай недоумевающе посмотрел на него.
— Эвон сколько! — показал Булыга на вражеский стан.
— Разбойничать что ль?
— Воевать! Но и про себя не забывать, смекаешь?
Ушёл Булыга, постукивая палкой, а Нечай призадумался. И вот, обговоривши дело с товарищами по несчастью, нашёл четырёх охотников на то, чтобы наведаться к незваным гостям. Удобный случай скоро представился. В крепости прошёл слух, что колодцы обмелели от сильной пушечной пальбы, а так как стрелять по ляхам не раздумали, их пополнение вряд ли предвидится. Тут-то все и бросились запасать воду, разом осушив колодцы, ручьи и городские водоёмы. Наиболее отчаянные задумали воспользоваться кратковременной передышкой в боевых действиях и сделать вылазку к Днепру. Охотников нашлось немало, и Нечай, справедливо рассудив, что вышедшая из крепости толпа не останется без внимания ляхов, задумал совершить в это время набег на казачий лагерь в районе Рачевки. От Авраамиевских ворот туда шёл прямой путь. Вышли тихо, как только у Большого моста, куда направились крепостные водоносы, послышались крики и брань. Впрочем, предосторожность оказалась излишней, в преддверии скорого приступа казаки гуляли напропалую. Порядка в лагере не было никакого, собственно и лагеря как такового не было тоже. Он представлял собой скопище наскоро поставленных палаток и шалашей, окружённых обозными телегами. Все обитатели собрались в центре скопища, на майдане, там и гуляли.
Приставший к Нечаю Гришка попросился на выведку. Дело как раз по мне, сказал, тишком да нишком, ползком да бочком, глядишь и сведаю, с кем кума живёт. И не дожидаясь ответа, скрылся из глаз. Отсутствовал он недолго, появился также незаметно и сообщил, что отыскал атаманский курень, где обыкновенно хранится отрядная казна.
— Как же его найти?
— Пойдём прямо, не заплутаем, для приметы рядом ихнее знамя, на нём зверь на задних лапах, то ли лев, то ли собака, не разобрал.